Неточные совпадения
— Пожалуйста, пожалуйста! — заговорила
с нетерпением
Надежда Васильевна. —
Уезжайте, если не хотите обедать…
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко было ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло
с особенной силой, потому что
Надежда Васильевна
уехала туда. Эта последняя причина служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее
с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
Собственно, ей давно хотелось куда-нибудь подальше
уехать из Узла, где постоянно приходилось наталкиваться на тяжелые воспоминания, но когда доктор заговорил о приваловской мельнице,
Надежде Васильевне почему-то не хотелось воспользоваться этим предложением, хотя она ни на мгновение не сомневалась в том, что Привалов
с удовольствием уступит им свой флигелек.
— Я думал об этом,
Надежда Васильевна, и могу вам сказать только то, что Зося не имеет никакого права что-нибудь говорить про вас, — ответил доктор. — Вы, вероятно, заметили уже, в каком положении семейные дела Зоси… Я
с своей стороны только могу удивляться, что она еще до сих пор продолжает оставаться в Узле. Самое лучшее для нее — это
уехать отсюда.
Эти разговоры
с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама
Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее
уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко.
Надежде Васильевне особенно хотелось
уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
Харитона Артемьевича не было дома, — он
уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой
надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась
с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
Карлик мысленно положил отречься от всякой
надежды чего-нибудь достичь и стал собираться назад в свой город. Савелий ему ничего не возражал, а напротив, даже советовал
уехать и ничего не наказывал, что там сказать или ответить. До последней минуты, даже провожая карлика из города за заставу, он все-таки не поступился ни на йоту и, поворотив
с знакомой дороги назад в город, побрел пилить дрова на монастырский двор.
Как бы то ни было, но старый помпадур
уехал, до такой степени
уехал, что самый след его экипажа в ту же ночь занесло снегом.
Надежда Петровна
с ужасом помышляла о том, что ее
с завтрашнего же дня начнут называть «старой помпадуршей».
Через неделю Алексей Степаныч взял отпуск, раскланялся
с Софьей Николавной, которая очень ласково пожелала ему счастливого пути, пожелала, чтобы он нашел родителей своих здоровыми и обрадовал их своим приездом, — и полный радостных
надежд от таких приятных слов, молодой человек
уехал в деревню, к отцу и матери.
Наш Борис тряхнул чубом и еще
с большим ожесточением стал глотать остывающий чай. И мне и Борису показалось, что генеральша приказала подать индюка единственно затем, чтоб унизить этим нас, занимавших в комнате лучшее место, но скромно подкреплявшихся чаем и разогретыми пирожками. Все мы были немало переконфужены этим начинавшим подавлять нас великосветским соседством и нетерпеливо ждали появления индюка, в
надежде, что вслед за тем гости наши покушают и
уедут.
— Я все-таки
уезжаю с некоторой
надеждой! — произнес он, еще раз пожимая ей руку.
Глумов. Прощайте! Я
уезжаю с сладкою
надеждой, что в год вы обо мне соскучитесь, что вы меня оцените и мы, вероятно, встретимся, как родные.
Надежда Антоновна. Ах, Григорий Борисыч, не говорите! Что я терплю! Как я страдаю! Вы знаете мою жизнь в молодости; теперь, при одном воспоминании, у меня делаются припадки. Я бы
уехала с Лидией к мужу, но он пишет, чтоб мы не ездили. О ваших деньгах ничего не упоминает.
Третьего дня, вечером, в саду, я в первый раз услыхал от вас… но к чему напоминать вам то, что вы тогда сказали — и вот уже я
уезжаю сегодня,
уезжаю с позором, после жестокого объяснения
с вами, не унося
с собой никакой
надежды…
Сначала мать переехала туда со мною, устроила наше будущее хозяйство и, сдав меня, уже совершенно выздоровевшего,
с рук на руки Григорью Иванычу, исполненная самых приятных
надежд,
уехала в Оренбургское Аксаково к остальному своему семейству.
В самом деле, чтобы
уехать, ему нужно будет солгать
Надежде Федоровне, кредиторам и начальству; затем, чтобы добыть в Петербурге денег, придется солгать матери, сказать ей, что он уже разошелся
с Надеждой Федоровной; и мать не даст ему больше пятисот рублей, — значит, он уже обманул доктора, так как будет не в состоянии в скором времени прислать ему денег.
Два года тому назад, когда он полюбил
Надежду Федоровну, ему казалось, что стоит ему только сойтись
с Надеждой Федоровной и
уехать с нею на Кавказ, как он будет спасен от пошлости и пустоты жизни; так и теперь он был уверен, что стоит ему только бросить
Надежду Федоровну и
уехать в Петербург, как он получит все, что ему нужно.
— Вот что, Ваня… — сказал Самойленко, беря его за пуговицу и краснея. — Ты извини, что я вмешиваюсь в твои семейные дела, но… почему бы тебе не
уехать вместе
с Надеждой Федоровной?
«Итак, надо взвесить все обстоятельства и сообразить. Прежде чем
уехать отсюда, я должен расплатиться
с долгами. Должен я около двух тысяч рублей. Денег у меня нет… Это, конечно, неважно; часть теперь заплачу как-нибудь, а часть вышлю потом из Петербурга. Главное,
Надежда Федоровна… Прежде всего надо выяснить наши отношения… Да».
И в один прекрасный день Катя поступила в труппу и
уехала, кажется в Уфу, увезя
с собою много денег, тьму радужных
надежд и аристократические взгляды на дело.
Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие. Когда мы возвращались
с кладбища, то у нас были скромные, постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие
уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая
надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?
Надежда Алексеевна получила это письмо уже в Италии, куда она
уехала с своим мужем, графом де Стельчинским, как его величали во всех гостиницах.
В июне 1811 года я
уехал в Оренбургскую губернию. Через два месяца получил письмо от Шушерина, который уведомлял меня, что, наконец, давно ожидаемая пенсия и отставка им получены, что он теперь вольный казак, что он уже отправил весь свой багаж и Степана в Москву к Какуеву и сам на днях выезжает туда же вместе
с Надеждой Федоровной.
Я
с семейством
уехал в половине июня и весело простился
с Шушериным в
надежде увидеться
с ним через полгода…
Надежда Ивановна. Нет, что поцелуй!.. Мы расстались тогда
с ним. Он
уехал надолго служить в Петербург, конечно, оба плакали: я заставила его поклясться мне… и подарила ему локон моих волос.
Я понимал настроение Чепурникова. Он не решался кинуться один на опасного противника, но и не в силах был глядеть равнодушно, как он сядет и
уедет, увозя
с собой все только что расцветшие
надежды…
Барон остается очень доволен усердием и действиями местных властей и в особенности столь почтительного к его особе полковника и
уезжает с твердым намерением исходатайствовать этому усердию достодолжную награду, в сладостной
надежде на которую
уезжает вслед за ним и Пшецыньский.
Мы сели — и я
уезжал без малейшей
надежды узнать даже имя своей дамы, как вдруг недалеко около заставы нас обогнал Волосатин. Он ехал
с мальчиком купаться, и вез перед собою на беговых дрожках закрытую салфеткою корзину.
Он не мог себе представить, о чем он будет завтра говорить
с Сергеем Сергеичем,
с Татьяной, как будет держать себя
с Надеждой — и послезавтра тоже, и заранее испытывал смущение, страх и скуку. Чем наполнить эти длинные три дня, которые он обещал прожить здесь? Ему припомнились разговор об ясновидении и фраза Сергея Сергеича: «он ахнуть не успел, как на него медведь насел», вспомнил он, что завтра в угоду Татьяне придется улыбаться ее сытым, пухлым девочкам, — и решил
уехать.
«Сама зовет!.. А он-то как будет рад… Это судьба», — решила Ольга Ивановна и, переговорив
с родителями, которые тоже были тронуты последними письмами графини
Надежды Корнильевны,
Уехала в Петербург.
С этой
надеждой в своем незнающем жалости сердце она
уехала из дома больной. Тревожно провела она этот вечер, в нетерпеливом ожидании известия о смерти тетушки Глафиры Петровны.
Надежда Петровна даже обрадовалась. Николай Леопольдович
уехал. Когда она передала Егору Егоровичу, вернувшемуся
с ее мужем домой, о визите Гиршфельда и его предложении, тот покачал головой.