Неточные совпадения
—
Удивительное, я тебе говорю, стечение
обстоятельств!.. Объявить мне теперь, что я не Тулузов, было бы совершенным сумасшествием, потому что, рассуди сам, под этим именем я сделался дворянином, получил генеральский чин… Значит, все это должны будут с меня снять.
До того дошло, что даже от серьезных людей случается такие отзывы слышать: мерзавец, но на правильной стезе стоит. Удивляюсь, как может это быть, чтоб мерзавец стоял на правильной стезе. Мерзавец — на всякой стезе мерзавец, и в былое время едва ли кому-нибудь даже могло в голову прийти сочинить притчу о мерзавце, на доброй стезе стоящем. Но, повторяю: подавляющие
обстоятельства в такой степени извратили все понятия, что никакие парадоксы и притчи уже не кажутся нам
удивительными.
Последнее
обстоятельство тем
удивительнее, что тетерева имеют, всем охотникам известное, баранье свойство: куда полетел и где сел один — туда полетят и там сядут все.
Зато, если какое-нибудь благоприятное
обстоятельство поможет, крестьянский мальчик нередко образуется и развивается с
удивительною быстротою.
Редко, редко обратим мы внимание на положение человека, на обстановку его быта, на разные, облегчающие
обстоятельства <зато весьма часто мы, с
удивительным геройством, говорим: «он солгал; этого довольно; я считаю его человеком бесчестным»>.
Над самым телом Макара, толкая его ногою, стоял старый попик Иван. Его длинная ряса была покрыта снегом; снег виднелся на меховом бергесе (шапке), на плечах, в длинной бороде попа Ивана. Всего
удивительнее было то
обстоятельство, что это был тот самый попик Иван, который умер назад тому четыре года.
Итак, прививка была произведена двадцати трем лицам, семнадцать из них получили сифилис, — и все это оказалось возможным совершить «без нарушения законов гуманности»! Вот поистине
удивительное «стечение
обстоятельств»! Ниже мы увидим, что подобные «стечения
обстоятельств» нередки в сифилидологии. Кто был автор приведенных опытов, так и осталось неизвестным; он счел за лучшее навсегда скрыть от света свое позорное имя, и в науке он до сих пор известен под названием «Пфальцского Анонима».
Это был портрет моего покойного отца, на которого я теперь был поразительно похож — и хотя в этом
обстоятельстве не было ничего
удивительного, но матушка была этим, видимо, сильно занята. Высвободив из моих рук свои руки, она в одну из них взяла этот портрет, а другою приподняла волоса с моего лба — и, еще пристальнее взглянув мне в лицо, отодвинулась и прошептала...
Кто мог бы разобраться во всем этом, что было наворочено под черепом у этого психопата? Но возникал случайно перед ним какой-нибудь вопрос или случай необыкновенного свойства — и вся эта психопатическая «бусырь» куда-то исчезала, и Степан Иванович обнаруживал самую
удивительную, тоже, пожалуй, психопатическую находчивость. Он действовал смело и рассчитанно в
обстоятельствах сложных и опасных и шутя выводил людей из затруднений и больших бед, которые угрожали тех задавить.
Так же спокойно прошли следующие две ночи: никто не являлся, и с необыкновенной легкостью,
удивительной при данных
обстоятельствах, я почти совсем забыл о своем странном посетителе; редкие попытки вспомнить создавали почти болезненное чувство — так упорно отказывалась память вызывать неприятные для нее и тяжелые образы.
Равновесие в их жизни нарушалось только одним сторонним
обстоятельством: отец Пеллегрины, с двадцати лет состоявший при своем семействе, с выходом дочери замуж вдруг заскучал и начал страстно молиться богу, но он совсем не обнаруживал стремления жениться, а показал другую
удивительную слабость: он поддался влиянию своего племянника и с особенным удовольствием начал искать веселой компании; чего он не успел сделать в юности, то все хотел восполнить теперь: он завил на голове остаток волос, купил трубку с дамским портретом, стал пить вино и начал ездить смотреть, как танцуют веселые женщины.