Неточные совпадения
Удары градом сыпались:
— Убью! пиши к родителям! —
«Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал
рукой, как обручем,
Другой вцепился в волосы
И гнул со словом «кланяйся»
Купца к своим ногам.
В соседней бильярдной слышались
удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый офицер с браслетом на
руке и заплывшими маленькими глазами.
Вдруг она сжалась, затихла и с испугом, как будто ожидая
удара, как будто защищаясь, подняла
руки к лицу. Она увидала мужа.
Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся
рукой… и очень бы могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши
удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его
руки и держал его крепко.
Но и тут не поддался лях, все еще силился нанести врагу
удар, но ослабела упавшая вместе с саблею
рука.
— Ступайте! — говорил один из них, отворяя одною
рукою дверь, а другую подставляя своему товарищу для принятия от него
ударов.
— Это что за фантазия! Дайте-ка ваш пульс пощупать. — Базаров взял ее
руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не стал считать ее
ударов. — Сто лет проживете, — промолвил он, выпуская ее
руку.
Водопроводчик замахнулся на него левой
рукой, но Яков подбил
руку под локоть, отвел
удар...
Парень не торопясь поймал багор, положил его вдоль борта, молча помог хромому влезть в лодку и сильными
ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись на песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя
руки, отчаянно каялся...
Дуняша положила
руку Лютова на грудь его, но
рука снова сползла и палец коснулся паркета. Упрямство мертвой
руки не понравилось Самгину, даже заставило его вздрогнуть. Макаров молча оттеснил Алину в угол комнаты,
ударом ноги открыл там дверь, сказал Дуняше: «Иди к ней!» — и обратился к Самгину...
— Нужно, чтоб дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он на женщину, и она, закрыв лицо
руками, визгливо заплакала. Плакали многие. С лестницы тоже кричали, показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги,
удары каблуков и подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину казалось, что глаза и лица детей особенно озлобленны, никто из них не плакал, даже маленькие, плакали только грудные.
Он чувствовал себя в силе сказать много резкостей, но Лютов поднял
руку, как для
удара, поправил шапку, тихонько толкнул кулаком другой
руки в бок Самгина и отступил назад, сказав еще раз, вопросительно...
Он взмахнул
рукою так быстро, что Туробоев, мигнув, отшатнулся в сторону, уклоняясь от
удара, отшатнулся и побледнел. Лютов, видимо, не заметил его движения и не видел гневного лица, он продолжал, потрясая кистью
руки, как утопающий Борис Варавка.
Она задохнулась, замолчала, двигая стул, постукивая ножками его по полу, глаза ее фосфорически блестели, раза два она открывала рот, но, видимо, не в силах сказать слова, дергала головою, закидывая ее так высоко, точно невидимая
рука наносила
удары в подбородок ей. Потом, оправясь, она продолжала осипшим голосом, со свистом, точно сквозь зубы...
Как-то вечером, когда в окна буйно хлестал весенний ливень, комната Клима вспыхивала голубым огнем и стекла окон, вздрагивая от
ударов грома, ныли, звенели, Клим, настроенный лирически, поцеловал
руку девушки. Она отнеслась к этому жесту спокойно, как будто и не ощутила его, но, когда Клим попробовал поцеловать еще раз, она тихонько отняла
руку свою.
За спиною Самгина, толкнув его вперед, хрипло рявкнула женщина, раздалось тихое ругательство,
удар по мягкому, а Самгин очарованно смотрел, как передовой солдат и еще двое, приложив ружья к плечам, начали стрелять. Сначала упал, высоко взмахнув ногою, человек, бежавший на Воздвиженку, за ним, подогнув колени, грузно свалился старик и пополз, шлепая палкой по камням, упираясь
рукой в мостовую; мохнатая шапка свалилась с него, и Самгин узнал: это — Дьякон.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы были похожи на воздетые к небу
руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина у кого-то урчало в животе, сосед с левой
руки после каждого
удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
— Штыком! Чтоб получить
удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими
руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?
«Это — свойство художника, — подумал он, приподняв воротник пальто, засунул
руки глубоко в карманы и пошел тише. — Художники, наверное, думают так в своих поисках наиболее характерного в главном. А возможно, что это — своеобразное выражение чувства самозащиты от разрушительных
ударов бессмыслицы».
Самгин сквозь очки исподлобья посмотрел в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная фигура, сиял красноватый пузырь лица, поблескивали остренькие глазки, в правой
руке Бердников ‹держал› бокал вина, ладонью левой он шлепал в свою грудь, —
удары звучали мягко, точно по тесту.
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного
удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на
руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая...
Это было истинным громовым
ударом для Ивана Матвеевича. Он вынул документ и показал трепещущим средним пальцем правой
руки ногтем вниз, на подпись Обломова и на засвидетельствование маклера.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от
удараКазачьей сабли. Нет, злодей,
В
руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
Учитель-немец, как Васюков, прежде всего исковеркал ему
руки и начал притопывать ногой и напевать, следя за каждым
ударом по клавишу: а-а-у-у-о-о.
Тебе на голову валятся каменья, а ты в страсти думаешь, что летят розы на тебя, скрежет зубов будешь принимать за музыку,
удары от дорогой
руки покажутся нежнее ласк матери.
Она улыбнулась ему, протянула
руку, дала милые права дружбы над собой — и тут же при нем падала в отчаянии под тяжестью
удара, поразившего ее так быстро и неожиданно, как молния.
—
Удар твой… сделал мне боль на одну минуту. Потом я поняла, что он не мог быть нанесен равнодушной
рукой, и поверила, что ты любишь меня… Тут только представилось мне, что ты вытерпел в эти недели, вчера… Успокойся, ты не виноват, мы квиты…
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый
удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее
рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою
удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Замечу еще, что сама Анна Андреевна ни на минуту не сомневалась, что документ еще у меня и что я его из
рук еще не выпустил. Главное, она понимала превратно мой характер и цинически рассчитывала на мою невинность, простосердечие, даже на чувствительность; а с другой стороны, полагала, что я, если б даже и решился передать письмо, например, Катерине Николаевне, то не иначе как при особых каких-нибудь обстоятельствах, и вот эти-то обстоятельства она и спешила предупредить нечаянностью, наскоком,
ударом.
Та, не откладывая, тут же вынула портмоне и стала отдавать деньги, причем тотчас подвернулся мичман и протянул было
руку получить, но Татьяна Павловна почти
ударом отбила его
руку в сторону и обратилась к Марье.
Иногда хозяин побежденного петуха брал его на
руки, доказывал, что он может еще драться, и требовал продолжения боя. Так и случилось, что один побежденный выиграл ставку. Петух его, оправившись от
удара, свалил с ног противника, забил его под загородку и так рассвирепел, что тот уже лежал и едва шевелил крыльями, а он все продолжал бить его и клевом и шпорами.
Несколько арестантов, сняв шапки, подошли к конвойному офицеру, о чем-то прося его. Как потом узнал Нехлюдов, они просились на подводы. Нехлюдов видел, как конвойный офицер молча, не глядя на просителя, затягивался папиросой, и как потом вдруг замахнулся своей короткой
рукой на арестанта, и как тот, втянув бритую голову в плечи, ожидая
удара, отскочил от него.
Удар был нанесен так неожиданно, что у Бахарева как-то все завертелось в глазах, и он в смущении потер
рукой свою больную ногу.
Последнюю фразу Зося почти крикнула и, закрыв лицо
руками, покорно ждала смертельного
удара.
Ночью с Ляховским сделался второй
удар. Несмотря на все усилия доктора, спасти больного не было никакой возможности; он угасал на глазах. За час до смерти он знаком попросил себе бумаги и карандаш; нетвердая
рука судорожно нацарапала всего два слова: «Пуцилло-Маляхинский…» Очевидно, сознание отказывалось служить Ляховскому, паралич распространялся на мозг.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо в лицо, а он держит
руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым
ударом и даже
руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека!
Но лишь коснулась его
рука ее
руки, она вскочила с криком ужаса, как поднятая электрическим
ударом, стремительно отшатнулась от молодого человека, судорожно оттолкнула его...
— Экой ты какой! Разве супротив закона можно идти? Конечно, все дело
рук человеческих. Ну, вместо тридцати
ударов мы назначим эдак пяточек.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым
ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит
руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
В полночь раздавались
удары бубна в
руках «дяди Володи»… Это первый сигнал. Художники кончают работать. Через десять минут еще бубен…
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть
руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался красный след от
удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
Особенно ярко запомнились мне два — три отдельных эпизода. Высокий, мрачный злодей, орудие Урсулы, чуть не убивает прекрасного молодого человека, но старик, похожий на Коляновского (или другой, точно не помню),
ударом кулака вышибает из
рук его саблю… Сабля, сверкая и звеня, падает на пол. Я тяжело перевожу дыхание, а мать наклоняется ко мне и говорит...
По всей вероятности, пан Казимир уехал бы в Сибирь со своими широкими планами, если б его не выручила маленькая случайность. Еще после пожара, когда было уничтожено почти все Заполье, Стабровский начал испытывать какое-то смутное недомоганье. Какая-то тяжесть в голове, бродячая боль в конечностях, ревматизм в левой
руке. Все это перед рождеством разрешилось первым
ударом паралича, даже не
ударом, а ударцем, как вежливо выразился доктор Кацман.
Кто угодно выскажи ему то же самое, что говорила Устенька, не было бы так обидно, а тут
удар был нанесен такою чистою и хорошею
рукой.
Мальчишки бежали за ним, лукая камнями в сутулую спину. Он долго как бы не замечал их и не чувствовал боли
ударов, но вот остановился, вскинул голову в мохнатой шапке, поправил шапку судорожным движением
руки и оглядывается, словно только что проснулся.
Полежав немного, дядя приподнимается, весь оборванный, лохматый, берет булыжник и мечет его в ворота; раздается гулкий
удар, точно по дну бочки. Из кабака лезут темные люди, орут, храпят, размахивают
руками; из окон домов высовываются человечьи головы, — улица оживает, смеется, кричит. Всё это тоже как сказка, любопытная, но неприятная, пугающая.
Мне даже называли охотника, которому лебедь переломил
руку таким же
ударом крыла.
Еще так недавно в его ушах звучали ее слова, вставали все подробности первого объяснения, он чувствовал под
руками ее шелковистые волосы, слышал у своей груди
удары ее сердца.
— Слепо-ой? — протянула она нараспев, и голос ее дрогнул, как будто это грустное слово, тихо произнесенное мальчиком, нанесло неизгладимый
удар в ее маленькое женственное сердце. — Слепо-ой? — повторила она еще более дрогнувшим голосом, и, как будто ища защиты от охватившего всю ее неодолимого чувства жалости, она вдруг обвила шею мальчика
руками и прислонилась к нему лицом.
Петр поднял голову, точно от
удара кнутом. Вынув из кармана свой кошелек, он пошел по направлению к слепым. Нащупав палкою переднего, он разыскал
рукою деревянную чашку с медью и бережно положил туда свои деньги. Несколько прохожих остановились и смотрели с удивлением на богато одетого и красивого панича, который ощупью подавал милостыню слепому, принимавшему ее также ощупью.