Неточные совпадения
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под
угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною
жизнью.
У него упали нервы: он перестал есть, худо спал. Он чувствовал оскорбление от одной
угрозы, и ему казалось, что если она исполнится, то это унесет у него все хорошее, и вся его
жизнь будет гадка, бедна и страшна, и сам он станет, точно нищий, всеми брошенный, презренный.
— Э, черт! — вскинулся вдруг Иван Федорович с перекосившимся от злобы лицом. — Что ты все об своей
жизни трусишь! Все эти
угрозы брата Дмитрия только азартные слова и больше ничего. Не убьет он тебя; убьет, да не тебя!
Это было глупо, но в этот вечер все мы были не очень умны. Наша маленькая усадьба казалась такой ничтожной под налетами бурной ночи, и в бесновании метели слышалось столько сознательной
угрозы… Мы не были суеверны и знали, что это только снег и ветер. Но в их разнообразных голосах слышалось что-то, чему навстречу подымалось в душе неясное, неоформленное, тяжелое ощущение… В этой усадьбе началась и погибла
жизнь… И, как стоны погибшей
жизни, плачет и жалуется вьюга…
Она колебалась, пока сама себя не понимала; но после того свидания, после того поцелуя — она уже колебаться не могла; она знала, что любит, — и полюбила честно, не шутя, привязалась крепко, на всю
жизнь — и не боялась
угроз; она чувствовала, что насилию не расторгнуть этой связи.
Она посмотрела на него ласково. И правда, она сегодня утром в первый раз за всю свою небольшую, но исковерканную
жизнь отдала мужчине свое тело — хотя и не с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под
угрозой расчета или скандала. И ее женское сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
Подобно хозяйственному мужику, сельскому священнику и помещику, мироед всю
жизнь колотится около крох, не чувствуя под ногами иной почвы и не усматривая впереди ничего, кроме крох. Всех одинаково обступили мелочи, все одинаково в них одних видят обеспечение против
угроз завтрашнего дня. Но поэтому-то именно мелочи, на общепринятом языке, и называются «делом», а все остальное — мечтанием,
угрозою…
Садо знал, что, принимая Хаджи-Мурата, он рисковал
жизнью, так как после ссоры Шамиля с Хаджи-Муратом было объявлено всем жителям Чечни, под
угрозой казни, не принимать Хаджи-Мурата.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе
угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах, на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею
жизнью.
Не может человек не страдать, когда вся его
жизнь вперед определена законами, которым он должен повиноваться под
угрозой наказания и — разумности, справедливости которых он не только не верит, но несправедливость, жестокость, неестественность которых он часто ясно сознает.
Угрозы войны, готовой всякую минуту разразиться, делают бесполезными и тщетными все усовершенствования общественной
жизни.
Люди говорят, что христианская
жизнь без насилия не может установиться потому, что есть дикие народы внехристианского общества — в Африке, в Азии (некоторые такою
угрозою нашей цивилизации представляют китайцев), и есть такие дикие, испорченные и, по новой теории наследственности, прирожденные преступники среди христианских обществ, и что для удержания тех и других людей от разрушения нашей цивилизации необходимо насилие.
Но и это противоречие ничто в сравнении с противоречием, которое в международных сношениях восстало теперь перед людьми и под
угрозой погибели и человеческого разума и человеческой
жизни требует разрешения. Это противоречие христианского сознания и войны.
Освобождение происходит вследствие того, что, во-первых, христианин признает закон любви, открытый ему его учителем, совершенно достаточным для отношений людских и потому считает всякое насилие излишним и беззаконным, и, во-вторых, вследствие того, что те лишения, страдания,
угрозы страданий и лишений, которыми общественный человек приводится к необходимости повиновения, для христианина, при его ином понимании
жизни, представляются только неизбежными условиями существования, которые он, не борясь против них насилием, терпеливо переносит, как болезни, голод и всякие другие бедствия, но которые никак не могут служить руководством его поступков.
Я был смирен и тих; боялся
угроз, боялся шуток, бежал от слез людских, бежал от смеха и складывался чудаком; но от сюрпризов и внезапностей все-таки не спасался; напротив, по мере того как я подрастал, сюрпризы и внезапности в моей
жизни все становились серьезнее и многозначительнее.
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под
угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с человеком чужим, с которым она не может жить одною
жизнью.
Но — боже мой! Где же вокруг видел Ницше этих добрых и мягких? Чему они помешали, что задержали? Кто творил вокруг Ницше реальную
жизнь? Бисмарк и Лассаль, Ротшильд и Маркс, Наполеон III и Гарибальди, Галлифе и Бланки, Абдул-Гамид и Биконсфильд, Муравьев-Виленский и Чернышевский, Победоносцев и Желябов, — какие всё «мягкие»! Какие всё «добрые»! Неужели вправду величайшею
угрозою для века этих людей был… Диккенс, что ли?
Он будет глубоко и блаженно дышать свежим воздухом чистой, новой
жизни, а в это время она, эта больная, измученная женщина, будет где-то в одиночестве озлобленно исходить в проклятиях и хулениях на
жизнь, а возможно, — будет уже лежать в земле, изрезанная в куски колесами увезшего его поезда, — как Анна Каренина, «жестоко-мстительная, торжествующая, свершившая
угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния».
Старик молчал и крупные слезы струились по его щекам. Самое воспоминание о застенке, в котором он уже побывал в молодые годы, производило на него панический страх, не прошедший в десятки лет. Страх этот снова охватил его внутреннею дрожью и невольно вызвал на глаза слезы, как бы от пережитых вновь мук. А между тем, он понимал, что
угроза Кузьмы, которому он сам выложил всю свою
жизнь, может быть осуществлена, и «застенок» является уже не далеким прошедшим, а близким будущим.
Сурового, неприветливого мужа ей не жаль было ни крошечки, потому что ничего она от него во всю свою
жизнь не видела, кроме
угроз да попреков, и никогда ничего лучшего не ожидала от него и в будущем.
Авенир, побродив по огороду, пошел со двора, а молодая вдова села, пригорюнясь, у окошечка. Сурового, неприветливого мужа ей не жаль было, потому что ничего она от него во всю свою
жизнь не видела, кроме
угроз да попреков, и никогда ничего лучшего не ожидала от него и в будущем. Но что же и теперь у нее впереди? Что ждет ее, одинокую, вдовую, бесприданную, в ее нынешних молодых годах? А
жизнь так хороша, а жить так хочется, так манится, так что-то кружится-кружится перед глазами…
Главный вред в душевном состоянии тех людей, которые устанавливают, разрешают, предписывают это беззаконие, тех, которые пользуются им, как
угрозой, и всех тех, которые живут в убеждении, что такое нарушение всякой справедливости и человечности необходимо для хорошей, правильной
жизни.