Неточные совпадения
Всю ночку я продумала…
«Оставь, — я
парню молвила, —
Я в подневолье
с волюшки,
Бог
видит, не пойду...
Было свежее майское утро, и
с неба падала изобильная роса. После бессонной и бурно проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в городе царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной наружности суетились какие-то два
парня и мазали дегтем ворота.
Увидев панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.
Раза два-три Иноков, вместе
с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим
видел, что этот клинообразный
парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Самгин вздрогнул, — между сосен стоял очень высокий, широкоплечий
парень без шапки,
с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое лицо Самгин
видел ночью. Теперь это лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные глаза, вздрагивали ноздри крупного носа, дрожали пухлые губы: сейчас вот засмеется.
Варвара неутомимо кушала шоколад, прокусывая в конфетке дырочку, высасывала ликер, затем, положив конфетку в рот, облизывала губы и тщательно вытирала пальчики платком. Самгин подозревал, что наслаждается она не столько шоколадом, сколько тем, что он присутствует при свидании Лидии
с Диомидовым и
видит Лидию в глупой позиции: безмолвной, угнетенной болтовнею полуумного
парня.
Взмахнув руками, он сбросил
с себя шубу и начал бить кулаками по голове своей; Самгин
видел, что по лицу
парня обильно текут слезы,
видел, что большинство толпы любуется
парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
— Я — приезжий, адвокат, — сказал он первое, что пришло в голову,
видя, что его окружают нетрезвые люди, и не столько
с испугом, как
с отвращением, ожидая, что они его изобьют. Но молодой
парень в синей, вышитой рубахе, в лаковых сапогах, оттолкнул пьяного в сторону и положил ладонь на плечо Клима. Самгин почувствовал себя тоже как будто охмелевшим от этого прикосновения.
— Но-но-но, тубо! — крикнул он на нее, как на собачонку. —
Видишь, Аркадий: нас сегодня несколько
парней сговорились пообедать у татар. Я уж тебя не выпущу, поезжай
с нами. Пообедаем; я этих тотчас же в шею — и тогда наболтаемся. Да входи, входи! Мы ведь сейчас и выходим, минутку только постоять…
В тот же день вернулся я
с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в Кёльн. Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался
с этими улицами, со всеми этими местами, которые я уже никогда не должен был позабыть, — я
увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье. Лицо ее было бледно, но не грустно; молодой красивый
парень стоял
с ней рядом и, смеясь, рассказывал ей что-то; а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально выглядывала из темной зелени старого ясеня.
Ласкай меня,
Целуй меня, пригоженький! Пусть
видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как на чужую
И девушки и
парни. Вот пошла бы
На царские столы смотреть, а
с кем?
Подружки все
с дружками, косо смотрят,
Сторонятся; отстань, мол, не мешай!
С старушками пойти и
с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно. Будь дружком,
Пригоженький.
На деда, несмотря на весь страх, смех напал, когда
увидел, как черти
с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто
парни около красных девушек; а музыканты тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны.
— Ну, ты у меня смотри: знаем мы, как у девок поясницы болят… Дурите больше
с парнями-то!.. Вон я как-то Анисью приказчицу
видела: сарафан кумачный, станушка
с кумачным подзором, платок на голове кумачный, ботинки козловые… Поумнее, видно, вас, дур…
«Старается, чтобы поняли его!» — думала она. Но это ее не утешало, и она
видела, что гость-рабочий тоже ежится, точно связан изнутри и не может говорить так легко и свободно, как он говорит
с нею, простой женщиной. Однажды, когда Николай вышел, она заметила какому-то
парню...
Видят парни, что дело дрянь выходит: и каменьями-то ему в окна кидали, и ворота дегтем по ночам обмазывали, и собак цепных отравливали — неймет ничего! Раскаялись. Пришли
с повинной, принесли по три беленьких, да не на того напали.
Я обрадовался этому случаю и изо всей силы затянул «дддд-и-и-и-т-т-т-ы-о-о», и
с версту все это звучал, и до того разгорелся, что как стали мы нагонять
парный воз, на кого я кричал-то, я и стал в стременах подниматься и
вижу, что человек лежит на сене на возу, и как его, верно, приятно на свежем поветрии солнышком пригрело, то он, ничего не опасаяся, крепко-прекрепко спит, так сладко вверх спиною раскинулся и даже руки врозь разложил, точно воз обнимает.
Княгиня, княжна и Полина уставили на певца свои лорнеты. М-r ле Гран вставил в глаз стеклышко: всем хотелось
видеть, каков он собой. Оказалось, что это был белокурый
парень с большими голубыми глазами, но и только.
Этот
парень всегда вызывал у Кожемякина презрение своей жестокостью и озорством; его ругательство опалило юношу гневом, он поднял ногу,
с размаху ударил озорника в живот и,
видя, что он, охнув, присел, молча пошёл прочь. Но Кулугуров и Маклаков бросились на него сзади, ударами по уху свалили на снег и стали топтать ногами, приговаривая...
Белые редкие брови едва заметны на узкой полоске лба, от этого прозрачные и круглые рачьи глаза
парня, казалось, забегали вперёд вершка на два от его лица; стоя на пороге двери, он вытягивал шею и, оскалив зубы,
с мёртвою, узкой улыбкой смотрел на Палагу, а Матвей,
видя его таким, думал, что если отец скажет: «Савка, ешь печку!» —
парень осторожно, на цыпочках подойдёт к печке и начнёт грызть изразцы крупными жёлтыми зубами.
— В твои годы отец твой… водоливом тогда был он и около нашего села
с караваном стоял… в твои годы Игнат ясен был, как стекло… Взглянул на него и — сразу
видишь, что за человек. А на тебя гляжу — не
вижу — что ты? Кто ты такой? И сам ты,
парень, этого не знаешь… оттого и пропадешь… Все теперешние люди — пропасть должны, потому — не знают себя… А жизнь — бурелом, и нужно уметь найти в ней свою дорогу… где она? И все плутают… а дьявол — рад… Женился ты?
— Верно-с определено! — подтвердил тот
с своей стороны. — Хоть теперь тоже это дело (называть я его не буду, сами вы догадаетесь — какое): пишут они бумагу, по-ихнему очень умную, а по-нашему — очень глупую; шлют туда и заверяют потом, что там оскорбились, огорчились; а все это вздор — рассмеялись только…
видят, что, — сказать это так, по-мужицки, — лезут
парни к ставцу, когда их не звали к тому.
Но только что успела наша героиня выпрыгнуть на крыльцо, как вдруг
увидела подъезжавшие к дому
парные двуместные сани
с верхом, те самые, в которых обыкновенно разъезжала Анна Николаевна Антипова.
Он
увидел брата сидящим на скамье, в полукружии молодых лип, перед ним, точно на какой-то знакомой картинке, расположилось человек десять богомолов: чернобородый купец в парусиновом пальто,
с ногой, обёрнутой тряпками и засунутой в резиновый ботик; толстый старик, похожий на скопца-менялу; длинноволосый
парень в солдатской шинели, скуластый,
с рыбьими глазами; столбом стоял, как вор пред судьёй, дрёмовский пекарь Мурзин, пьяница и буян, и хрипло говорил...
При этих словах обыкновенно наступало «забытье» (зри выше), и дальнейшие слова мужика стушевывались; но когда мысленная деятельность вновь вступала в свои права, то я
видел перед собой такое довольное и добродушное лицо, что невольно говорил себе: «Да, этому
парню не бунтовать, а именно только славословить впору!» Недоимки все
с него сложены, подушная подать предана забвению… чего еще нужно!
— Ох-тех-те!.. Младшего брата давно оженили, — говорила Варвара, — а ты всё без пары, словно петух на базаре. По-каковски это? Этих-тех, оженишься, бог даст, там как хочешь, поедешь на службу, а жена останется дома помощницей-те. Без порядку-те живешь,
парень, и все порядки,
вижу, забыл. Ох-тех-те, грех один
с вами,
с городскими.
С того дня нечисто зажил я; началась для меня какая-то тёмная и пьяная полоса, заметался
парень, как голубь на пожаре в туче дымной. И Ольгу мне жалко, и хочется её женой иметь, люблю девушку, а главное —
вижу, что Титов в чём-то крепче и устойчивей меня, а это несносно для гордости моей. Презирал я воровские дела и всю тёмную душу его, а вдруг открылось, что живёт в этой душе некая сила и — властно смотрит она на меня!
Каркунов. Да
вижу, как не видать, чудак,
вижу. Старайся, старайся. Забыт не будешь. А племянник, кум, слов-то я, слов не подберу, как нахвалиться. Я за ним как за каменной стеной! Как он дядю бережет! Приедет
с дядей в трактир, сам прежде дяди пьян напьется! Золотой
парень, золотой! Едем ночью домой, кто кого везет — неизвестно, кто кого держит-не разберешь. Обнявшись едем всю дорогу, пока нас у крыльца дворники не снимут
с дрожек.
Я прилег к щелке подглядеть и
вижу: он стоит
с ножом в руках над бычком, бычок у его ног зарезан и связанными ногами брыкается, головой вскидывает; голова мотается на перерезанном горле, и кровь так и хлещет; а другой телок в темном угле ножа ждет, не то мычит, не то дрожит, а над
парной кровью соловей в клетке яростно свищет, и вдали за Окою гром погромыхивает.
Пел Коновалов баритоном, на высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он
с чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты, горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко
видеть этого славного
парня поющим свою грустную песню.
Мавра Тарасовна. Погоди, твоя речь впереди! Чтоб не было пустых разговоров, я вам расскажу, что и как тут случилось. Вышла Поликсеночка погулять вечером да простудилась, и должна теперь, бедная, месяца два-три в комнате сидеть безвыходно, а там
увидим, что
с ней делать.
Парень этот ни в чем не виноват, на него напрасно сказали; яблоков он не воровал — взял, бедный, одно яблочко, да и то отняли, попробовать не дали. И отпустили его домой
с миром. Вот только и всего, больше ничего не было — так вы и знайте!
Филицата. Ох, все это было, и не немножко. Разумеется, завсегда в этом мы, няньки, виноваты: мы — баловницы-то. Да ведь как и не побаловать!
Вижу: в тоске томится — пусть, мол, поболтает
с парнем для времяпровождения. А случай как не найти? Хоть сюда в сад проведу, никому и в лоб не влетит. А вот оно что вышло-то.
На пороге кабака находился сам хозяин; это был дюжий, жирный мужчина
с черною, как смоль, бородою и волосами, одетый в красную рубаху
с синими ластовицами и в широкие плисовые шаровары. Он беспрерывно заговаривал
с тем или другим, а иногда просто, подмигнув кому-нибудь в толпе, покрикивал: «Эй,
парень! А что ж хлебнуть-то? Ась?.. Э-ге-ге, брат! Да ты, как я
вижу, алтынник!»
Берегом, покачиваясь на длинных ногах, шагает высокий большеголовый
парень, без шапки, босой,
с удилищами на плече и корзиною из бересты в руках. На его тонком сутулом теле тяжело висит рваное ватное пальто, шея у него длинная, и он странно кивает большой головой, точно кланяясь всему, что
видит под ногами у себя.
Поговорил я
с ним:
вижу,
парень неглупый, должно, быть, грамотный, — говорит бойко.
— Ай да приказчик!.. Да у тебя, видно, целому скиту спуску нет… Намедни
с Фленушкой, теперь
с этой толстухой!.. То-то я слышу голоса: твой голос и чей-то девичий… Ха-ха-ха! Прилипчив же ты,
парень, к женскому полу!.. На такую рябую рожу и то польстился!.. Ну ничего, ничего, паренек: быль молодцу не укор, всяку дрянь к себе чаль, Бог
увидит, хорошеньку пошлет.
— Раскусил-таки! — усмехнулся Колышкин. — Да, молодец!.. Из молодых, да ранний!.. Я, признать, радехонек, что ты вовремя
с ним распутался… Ненадежный
парень — рано ли, поздно ли в шапку тебе наклал бы… И спит и
видит скору наживу… Ради ее отца
с матерью не помилует… Неладный человек!
— Не ври,
парень, по глазам
вижу, что знаешь про ихнее дело… Ты же намедни и сам шептался
с этим проходимцем… Да у тебя в боковуше и Патап Максимыч, от людей таясь,
с ним говорил да
с этим острожником Дюковым. Не может быть, чтоб не знал ты ихнего дела. Сказывай… Не ко вреду спрашиваю, а всем на пользу.
— Потеря моя большая, и к самому празднику неприятно остаться без шубы, но я
вижу, что взять
с тебя нечего, а надо бы еще тебе помочь. Если ты путный
парень, так я тебя на хороший путь выведу,
с тем однако, что ты мне со временем долг отдашь.
Дней через пять, возвращаясь после приемки больных к себе на квартиру, доктор опять
увидел у себя на дворе Кирилу. На этот раз
парень был не один, а
с каким-то тощим, очень бледным стариком, который, не переставая, кивал головой, как маятником, и шамкал губами.
Парень приподнялся, подпрыгнул, сорвал
с дерева одно яблоко и подал его девке. Но
парню и его девке, как и древле Адаму и Еве, не посчастливилось
с этим яблочком. Только что девка откусила кусочек и подала этот кусочек
парню, только что они оба почувствовали на языках своих жестокую кислоту, как лица их искривились, потом вытянулись, побледнели…не потому, что яблоко было кисло, а потому, что они
увидели перед собою строгую физиономию Трифона Семеновича и злорадно ухмыляющуюся рожицу Карпушки.
Это был молодой
парень, худой и маленький,
с землисто-бледным лицом; одет он был по-городски — в пиджак и жилетку. Проезжая по деревенской улице, я не раз
видел, как он вместе
с Донькою рубил около избы хворост или молотил на току рожь. И странно было смотреть на этого маленького, как будто недоношенного природою человечка рядом со стройною красавицею Донькою,
с ее тонкими, сильными руками… Неужели это новый жених?
— Вот и неправда, княжна-голубушка; таких
парней не много
увидишь: рост, что у твоего батюшки, чуть не сажень, глаза голубые, волосы кольцом вьются, походочка
с развальцем, голос тихий, да приятный, так за сердце и хватает… Я так смекаю, что он не простого рода, а боярского, да и на дворе почти все то же гуторят…
— Постой, я
вижу, ты,
парень… Любилась она
с тобой, пока другой не подвернулся, лучше…
Распределили. Лельке
с Юркой достался район Миллионной улицы. Юрка, сначала веселый, вдруг опять почему-то стал мрачен. Лелька исподтишка приглядывалась к нему. Делом женского самолюбия стало для нее — подчинить себе этого
парня, заставить его радостно,
с сознанием своей правоты исполнять то, что сейчас — она
видела — он исполнял
с надсадом и отвращением.
Первое чувство Луизы, переступя порог двери, был испуг; второе… она взглянула на Густава, на пригожую девушку и покраснела. Не зная отчего, она была внутренно довольна,
увидев молодого
парня, занимавшегося так пристально сельскою красавицей; тем более ей было это приятно, что она узнала в нем служителя, который, вместе
с кастеляном, понес за нее такую горькую участь.
Прошел высокий, изящно одетый молодой человек, ведя под руку стройную даму
с напудренным лицом; важно прошли два
парня, которых Воронецкий
видел у барьера, — прошли, ступая носками внутрь и чинно опираясь на зонтики; у
парней были здоровые и наивные деревенские лица; в Воронецком шевельнулось глухое раздражение, когда он вспомнил тот животный, плотоядный взгляд, каким они смотрели на сцену.
Ты хорошо понимаешь, что прием гашиша,
с предварительно умело патером Флорентием направленными мыслями москаля, сделало все это дело, и
парень убежден, что действительно
видел Богородицу и удостоился беседы
с нею.
Он отбывал уже второй год наказания. Один из трех его товарищей по камере — старик, сидевший много лет, умер.
С прибытием новой партии на его месте появился другой — хилый, чахоточный, молодой
парень. Он недолго и протянул, менее чем через полгода сошел в могилу. Новый сожитель был молчалив и необщителен, и все искоса поглядывал на него. Ему тоже казалось, всматриваясь в него, что он где-то
видел это лицо, но где — припомнить, несмотря на деланные им усилия, не мог.
И
видит: многое множество красных девиц поет и пляшет у надречных ракит. Все в белом, у всех на головах венки, у всех в руках березовые ветки. Одаль молодые
парни сидят — кто
с сурной, кто
с волынкой, кто
с новорощенной свирелью. В полночный девичий семиковский хоровод им мешаться не след… И слышит Гриша ясные, веселые голоса живого семиковского хоровода...