Неточные совпадения
— Здесь столько блеска, что глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с
дамами и перекинувшись приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял
уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.
Мы должны сказать, что в числе лечившихся
дам была и наша
уважаемая Хиония Алексеевна: ее высохшее тело требовало тоже отдыха, и она бродила по курзалу с самым меланхолическим видом.
Но в своей горячей речи
уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не
дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“, по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
Теперь можно спокойно, не торопясь, со вкусом, сладко обедать и ужинать, к чему Анна Марковна всегда питала большую слабость, выпить после обеда хорошей домашней крепкой вишневки, а по вечерам поиграть в преферанс по копейке с
уважаемыми знакомыми пожилыми
дамами, которые хоть никогда и не показывали вида, что знают настоящее ремесло старушки, но на самом деле отлично его знали и не только не осуждали ее дела, но даже относились с уважением к тем громадным процентам, которые она зарабатывала на капитал.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми
уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа родителей и несказанной любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной
даму, узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
Для большого этнографического труда. Впрочем, я вам как-нибудь после расскажу о своих скитаниях, глубочайше
уважаемый мною Борис Семенович. Вы прямо будете рыдать. Херувим!
Дай нам чего-нибудь прохладительного.
Ну, вот что, дружок. Выкатывайся из шкафа, лети к себе домой и там жди. Мы к тебе сейчас будем. Все расскажешь. Только ты,
уважаемый, ходу не вздумай
дать. Мы тебя на дне моря найдем.
— Извольте,
даю слово. Но, повторяю,
уважаемый, я попал в заколдованный круг. Теперь все, даже искреннее участие моих друзей, клонится к одному — к моей погибели. Я погибаю и имею мужество сознавать это.
Он даже название
дал Беликову «глитай, абож паук». И, попятно, мы избегали говорить с ним о том, что сестра его Варенька собирается за «абож паука». И когда однажды директорша намекнула ему, что хорошо бы пристроить его сестру за такого солидного, всеми
уважаемого человека, как Беликов, то он нахмурился и проворчал...
Михаил (волнуется). Ф-фу!
Уважаемый компаньон,
давайте говорить серьезно. Речь идет о деле, а не о справедливости; справедливость — это вот задача Николая. И я еще раз скажу, что справедливость, как вы ее понимаете, пагубна для дела.
Были и такие, которые только писали письма для слабых в грамоте. Тут опять шаблон: «Премного всеми
уважаемая, милостивая государыня! Ваше великодушное сердце и сострадательность к ближним, обездоленным судьбой,
дают мне смелость» и прочее и прочее. Таких писем с собой носят на всякий случай пять или шесть, без имени, кому попадется. Иные при письме влагают свой паспорт и потом приходят за ним.
Фейерверк уже начался, как приехала одна
дама, очень
уважаемая Шишковыми, заранее ими приглашенная, но опоздавшая.
Вниманию этой великосветской
дамы, которая открыла мне двери своего
уважаемого дома, я был обязан трем причинам: во-первых, ей почему-то нравился мой рассказ «Запечатленный ангел», незадолго перед тем напечатанный в «Русском вестнике»; во-вторых, ее заинтересовало ожесточенное гонение, которому я ряды лет, без числа и меры, подвергался от моих добрых литературных собратий, желавших, конечно, поправить мои недоразумения и ошибки, и, в-третьих, княгине меня хорошо рекомендовал в Париже русский иезуит, очень добрый князь Гагарин — старик, с которым мы находили удовольствие много беседовать и который составил себе обо мне не наихудшее мнение.
Появясь в Петербурге с такою интересною особою, как Сусанна Ивановна, он никак не воздержался, чтобы не познакомить с нею своих
уважаемых приятелей, пред которыми предварительно распространился о том, какая это замечательная женщина, как он постарался
дать ей человеческое развитие и затем вырвал из когтей тирана и деспота мужа.
— Я, Машенька, относительно вот чего…
Дай, ангелочек, ключи и не беспокойся… Спи себе… Я сам с ними похлопочу…
Дам им по огурчику и больше расходовать ничего не буду… Побей меня бог. Двоеточиев, знаешь, Пружина-Пружинский и еще некоторые… Прекрасные всё люди…
уважаемые обществом… Пружинский даже Владимира четвертой степени имеет… Он уважает тебя так…
— Я думаю, — начал, наконец, он, — что ваш
уважаемый бальи сумел искусно забросить семя и что оно попало на плодородную почву и еще на наших глазах
даст плод сторицею…
Это-то изменившееся настроение духа Глеба Алексеевича заставило его родственников особенно часто приступить к нему за допросами, вроде только что переданных. Они полагали, что теперь именно «приспело время». Особенной настойчивостью в преследовании матримониальных целей относительно Глеба Алексеевича была его тетка Глафира Петровна Салтыкова, вдова генерал-аншефа, богатая и всеми
уважаемая в Москве старуха. Она не
давала прямо проходу племяннику, и он принужден был бегать от нее как от чумы.
Жена этого «лица» — мягкосердечная женщина — умоляла своего мужа
дать временный приют беглецу, а тот отплатил за гостеприимство тем, что обманным образом добыл бумаги своего друга и дальнего родственника по матери графа де Тулуза Лотрека, призанял, пользуясь именем своего властного и
уважаемого родственника, у многих лиц довольно крупные суммы и исчез за границу.
В них жил он на покое, не тревожимый доселе Иоанном, любимый друзьями,
уважаемый народом; добрый отец, грозный и попечительный господин, в них хотел он
дать сладкий отдых последним годам своим и приготовить себя заранее к вечности делами веры и добра.