Неточные совпадения
― Это не мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но я знаю. О, если б я была
на его
месте, я бы давно
убила, я бы разорвала
на куски эту жену, такую, как я, а не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
— Стреляйте! — отвечал он, — я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не
убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам
на земле вдвоем нет
места…
— Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! — сказал уманский куренной Бородатый, отъехавши от своих к
месту, где лежал убитый Кукубенком шляхтич. — Я семерых
убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не видел ни
на ком.
— И ты не
убил тут же
на месте его, чертова сына? — вскрикнул Бульба.
— Это не я
убил, — прошептал было Раскольников, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают
на месте преступления.
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь
на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних
мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных
местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса
на безрассудное дело
убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например,
на моем
месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо
убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он
на это, если бы другого выхода не было?
Об этом обрыве осталось печальное предание в Малиновке и во всем околотке. Там,
на дне его, среди кустов, еще при жизни отца и матери Райского,
убил за неверность жену и соперника, и тут же сам зарезался, один ревнивый муж, портной из города. Самоубийцу тут и зарыли,
на месте преступления.
— Стыдно, позорно было бы не оправдать! — восклицал чиновник. — Пусть он
убил, но ведь отец и отец! И наконец, он был в таком исступлении… Он действительно мог только махнуть пестом, и тот повалился. Плохо только, что лакея тут притянули. Это просто смешной эпизод. Я бы
на месте защитника так прямо и сказал:
убил, но не виновен, вот и черт с вами!
Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам — слышите, господа, сам — заявил про него в своей речи, именно в том
месте, где он указывает
на нелепость предположения, что
убил Смердяков: „Не было бы этого пакета, не останься он
на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым“.
То есть, если он
убил теперь не меня, а только отца своего, то, наверное, потому, что тут видимый перст Божий, меня охранявший, да и сверх того, сам он постыдился
убить, потому что я ему сама, здесь,
на этом
месте, надела
на шею образок с мощей Варвары-великомученицы…
— Нет, ты фон Зон. Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон? Процесс такой уголовный был: его
убили в блудилище — так, кажется, у вас сии
места именуются, —
убили и ограбили и, несмотря
на его почтенные лета, вколотили в ящик, закупорили и из Петербурга в Москву отослали в багажном вагоне, за нумером. А когда заколачивали, то блудные плясавицы пели песни и играли
на гуслях, то есть
на фортоплясах. Так вот это тот самый фон Зон и есть. Он из мертвых воскрес, так ли, фон Зон?
С 19 по 21 августа мы простояли
на месте. Стрелки по очереди ходили
на охоту, и очень удачно. Они
убили козулю и двух кабанов, а Дерсу
убил оленя. Из голеней и берцовых костей изюбра он вынул костный жир, подогрел его немного
на огне и слил в баночку. Жир этот у туземцев предназначается для смазки ружей. После кипячения он остается жидким и не застывает
на морозе.
Тогда он понял, что убитый олень принадлежал не ему, а тигру. Вот почему он и не мог его
убить, несмотря
на то что стрелял шесть раз. Дерсу удивился, как он об этом не догадался сразу. С той поры он не ходил больше в эти овраги.
Место это стало для него раз навсегда запретным. Он получил предупреждение…
Тут только мы заметили, что к лежбищу ни с какой стороны подойти было нельзя. Справа и слева оно замыкалось выдающимися в море уступами, а со стороны суши были отвесные обрывы 50 м высотой. К сивучам можно было только подъехать
на лодке. Убитого сивуча взять с собой мы не могли; значит,
убили бы его зря и бросили бы
на месте.
Молния ударила в дерево, разбила его в щепы и
убила игроков
на месте.
Мы все надеялись, что Дерсу
убьет что-нибудь, но напрасно. Выстрелов не было слышно. После полудня долина расширилась. Здесь мы нашли маленькую, едва заметную тропинку. Она шла влево
на север, пересекая кочковатое болото. Голод давал себя чувствовать. Все шли молча, никто не хотел разговаривать. Вдруг я увидел Дерсу: он тихонько переходил с
места на место, нагибался и что-то подбирал с земли. Я окликнул его. Он махнул мне рукой.
А после обеда Маше дается 80 кол. сер.
на извозчика, потому что она отправляется в целых четыре
места, везде показать записку от Лопухова, что, дескать, свободен я, господа, и рад вас видеть; и через несколько времени является ужасный Рахметов, а за ним постепенно набирается целая ватага молодежи, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными изобличениями каждого чуть не всеми остальными во всех возможных неконсеквентностях, а некоторые изменники возвышенному прению помогают Вере Павловне кое-как
убить вечер, и в половине вечера она догадывается, куда пропадала Маша, какой он добрый!
Я довольно нагляделся, как страшное сознание крепостного состояния
убивает, отравляет существование дворовых, как оно гнетет, одуряет их душу. Мужики, особенно оброчные, меньше чувствуют личную неволю, они как-то умеют не верить своему полному рабству. Но тут, сидя
на грязном залавке передней с утра до ночи или стоя с тарелкой за столом, — нет
места сомнению.
— А! Голопупенко, Голопупенко! — закричал, обрадовавшись, Солопий. — Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе. Эх, хват! вот Бог
убей меня
на этом
месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с твою голову, и хоть бы раз поморщился.
— Нет, этого мало! — закричал дед, прихрабрившись и надев шапку. — Если сейчас не станет передо мною молодецкий конь мой, то вот
убей меня гром
на этом самом нечистом
месте, когда я не перекрещу святым крестом всех вас! — и уже было и руку поднял, как вдруг загремели перед ним конские кости.
Разумеется, во всех этих случаях нельзя
убить гусей много, стрелять приходится почти всегда в лет, но при удачных выстрелах из обоих стволов штуки три-четыре вышибить из стаи. также подъезжать к гусиным станицам или, смотря по местности, подкрадываться из-за чего-нибудь, когда они бродят по сжатым полям и скошенным лугам, когда и горох и гречу уже обмолотили и гусям приходится подбирать кое-где насоренные зерна и даже пощипывать озимь и молодую отаву. также довольно удачно напасть
на них в полдень, узнав предварительно
место, где они его проводят.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало
убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие
места пролетают
на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное
место и ожидать в нем журавлей
на перелете,
на корму или
на ночевке; ночевку журавли выбирают
на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику
убивать в одно поле до сорока штук и более] Я
убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались
на прежних своих
местах уже гораздо в меньшем количестве.
Несмотря
на то, что они не дики и не сторожки, много их не
убьешь, потому что они не стоят
на одном
месте, а все рассыпаются врозь и бегут, не останавливаясь, как ручьи воды, по всем направлениям.
Долго приходилось иногда ждать и зябнуть, стоя смирно
на одном
месте; горы и овраги надобно было далеко обходить или объезжать, чтобы спугнуть глухих тетеревов, но зато мне удавалось из небольшой стаи
убивать по две штуки.
Впоследствии времени, когда кроншнепы сядут
на яйца или выведут молодых, добывать их гораздо больше, а в
местах не стреляных, как я уже говорил, нетрудно
убивать их во множестве, но в это время, еще более исхудалые, сухие и черствые
на вкус, они потеряют свою цену, особенно степняки третьего, малого рода.
Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит
на одном
месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и
убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит
на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса.
Если случится застать болотную курицу
на месте проходимом, то она сейчас уйдет в непроходимое; застрелить ее, как дупеля или коростеля из-под собаки, — величайшая редкость; скорее
убить, увидев случайно, когда она выплывет из камыша или осоки, чтоб перебраться
на другую сторону болотного озерка, прудового материка или залива, к чему иногда ее принудить посредством собаки, а самому с ружьем подстеречь
на переправе.
Разумеется, сидя
на таком
месте, он совершенно безопасен от ружья охотника: если вы подъедете или подойдете близко к сосне, то нижние ветви закроют его и вам ничего не будет видно, если же отойдете подальше и глухарь сделается виден, то расстояние будет так велико, что нет никакой возможности
убить дробью такую большую и крепкую птицу, хотя бы ружье было заряжено безымянкой или нулем.
На расстоянии шестидесяти шагов дупеля не
убьешь наповал бекасиною дробью даже 8-м нумером или по крайней мере редко, а только поранишь: он унесет дробь очень далеко и если не умрет скоро, то долго будет хворать и скрываться в самых глухих болотных
местах.
В Оренбургской губернии я об этом не слыхивал, да и теперь не понимаю,
на каком основании это делается] В
местах, изобильных тетеревами и удобных для подгона,
убить в одно утро,
на одно ружье, пар до двенадцати.
Только в этом случае допустить, что чем больше стрелков, тем лучше: расставленные по своим
местам, они друг другу не мешают, а помогают, потому что, испуганный выстрелом одного охотника, вальдшнеп налетит
на другого, а от другого
на третьего и так далее, и кто-нибудь да
убьет его.
Они окружили всех четверых господ и, коротко сказать,
убили их до смерти
на том же
месте.
Народу нечего было делать, и опять должны были идти
на компанейские работы, которых тоже было в обрез:
на Рублихе околачивалось человек пятьдесят,
на Дернихе вскрывали новый разрез до сотни, а остальные опять разбрелись по своим старательским работам — промывали борта заброшенных казенных разрезов, били дудки и просто шлялись с
места на место, чтобы как-нибудь
убить время.
— Вот
убей меня бог
на сем
месте!
Казначей-то уж очень и не разыскивал: посмотрел мне только в лицо и словно пронзил меня своим взглядом; лучше бы, кажись,
убил меня
на месте; сам уж не помню я, как дождался вечера и пошел к целовальнику за расчетом, и не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а не то скажу — куда ты мешок-то девал!».
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать
на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она с любовью посмотрела
на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он
убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
Скоро лес огласился громким хлопаньем выстрелов: дупеля оторопели, перепархивали с
места на место, собаки делали стойки, и скоро у всех участников охоты ягдташи наполнились дичью. Родион Антоныч тоже стрелял, и его Зарез работал
на славу; в результате оказалось, что он
убил больше всех, потому что стрелял влет без промаха.
— Гм. А правда ли, что вы, — злобно ухмыльнулся он, — правда ли, что вы принадлежали в Петербурге к скотскому сладострастному секретному обществу? Правда ли, что маркиз де Сад мог бы у вас поучиться? Правда ли, что вы заманивали и развращали детей? Говорите, не смейте лгать, — вскричал он, совсем выходя из себя, — Николай Ставрогин не может лгать пред Шатовым, бившим его по лицу! Говорите всё, и если правда, я вас тотчас же, сейчас же
убью, тут же
на месте!
— Знаете что, — заметил он раздражительно, — я бы
на вашем
месте, чтобы показать своеволие,
убил кого-нибудь другого, а не себя. Полезным могли бы стать. Я укажу кого, если не испугаетесь. Тогда, пожалуй, и не стреляйтесь сегодня. Можно сговориться.
Еще раз повторяю: я и тогда считал его и теперь считаю (когда уже всё кончено) именно таким человеком, который, если бы получил удар в лицо или подобную равносильную обиду, то немедленно
убил бы своего противника, тотчас же, тут же
на месте и без вызова
на дуэль.
Увы, он знал, что непременно «как раб» будет завтра же первым
на месте, да еще всех остальных приведет, и если бы мог теперь, до завтра, как-нибудь
убить Петра Степановича, то непременно бы
убил.
Он
убивал этот скот, чтобы не тратиться
на прогон и
на прокорм
на местах покупки, и, пользуясь зимним холодом, привозил его в Москву, в форме убоины, которую продавал по ценам более чем умеренным.
— Никто мне не нужен! — ревел
на весь дом Тулузов. — Я
убью тебя здесь же
на месте, как собаку!
— Это все было хорошо, — продолжал он, — потом все испортилось. Шамиль стал
на место Гамзата. Он прислал ко мне послов сказать, чтобы я шел с ним против русских; если же я откажусь, то он грозил, что разорит Хунзах и
убьет меня. Я сказал, что не пойду к нему и не пущу его к себе.
И жил так до того времени, когда Кази-Муллу
убили и Гамзат стал
на его
место.
В худшем же случае будет то, что при всех тех же прежних условиях рабства меня еще пошлют
на войну, где я вынужден буду
убивать ничего не сделавших мне людей чужих народов, где могу быть искалечен и убит и где могу попасть в такое
место, как это бывало в Севастополе и как бывает во всякой войне, где люди посылаются
на верную смерть, и, что мучительнее всего, могу быть послан против своих же соотечественников и должен буду
убивать своих братьев для династических или совершенно чуждых мне правительственных интересов.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству,
на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в
места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или
убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что
на людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
Однако нельзя было удержать собаку,
на самой дороге набегавшую
на следы, и он
убил еще пару фазанов, так что, задержавшись за ними, он только к полдню стал узнавать вчерашнее
место.