Неточные совпадения
Приспели новые полки:
«Сдавайтесь!» — тем кричат.
Ответ им — пули и штыки,
Сдаваться не хотят.
Какой-то бравый
генерал,
Влетев в каре, грозиться стал —
С коня снесли его.
Другой приблизился к рядам:
«Прощенье царь дарует вам!»
Убили и того.
— Да, мы хотим огорчить вас и… уезжаем, — с деланным смехом ответила Нина Леонтьевна. — Не правда ли, это
убьет вас наповал? Ха-ха… Бедняжки!.. Оставлю
генерала на ваше попечение, Прейн, а то, пожалуй, с горя он наделает бог знает что. Впрочем, виновата!
генерал высказывал здесь такие рыцарские чувства, которые не должны остаться без награды…
После часовой охоты все присели отдохнуть. Началась проверка добычи и оценка достоинств стрелков. Сарматов
убил меньше всех, но божился, что в молодости
убивал влет ласточек пулей. Майзель расхвалил Brunehaut, которая так и просилась снова в болото;
генерал рассматривал с сожалением убитых красивых птичек и удивлялся про себя, что люди могут находить приятного в этом избиении беззащитной и жалкой в своем бессилии пернатой твари.
— Право, я тебе без шуток говорю, всё мне так гадко стало, что я желал поскорей в Севастополь. Да впрочем, ведь ежели здесь счастливо пойдет, так можно еще скорее выиграть, чем в гвардии: там в 10 лет в полковники, а здесь Тотлебен так в 2 года из подполковников в
генералы. Ну а
убьют, — так что же делать!
— Нет, матушка, другой-то, молодой… как его?.. Я и не знаю…
убил, матушка,
генерала.
Вскоре после того к генерал-губернатору явился Тулузов и, вероятно, предуведомленный частным приставом, начал было говорить об этом столь близком ему деле, но властитель отклонил даже разговор об этом и выразился таким образом: «Les chevaliers aux temps les plus barbares faisaient mourir leurs femmes, pousses par la jalousie, mais ne les deshonoraient jamais en public!» [«Рыцари в самые варварские времена, побуждаемые ревностью,
убивали своих жен, но никогда не затрагивали их чести публично!» (франц.).]
—
Убей меня бог, Степан Митрич, — отвечал Силуян с убеждением и совершенно искренно. — От проезжего барина слышал, от
генерала. Чай, не станет врать…
И
генерал рассказал про то, как Хаджи-Мурат в 43-м году, после взятия горцами Гергебиля, наткнулся на отряд
генерала Пассека и как он, на их глазах почти,
убил полковника Золотухина.
Так, например, в настоящем случае люди едут на убийство и истязание голодных людей и признают, что в споре крестьян с помещиком — крестьяне правы (это говорили мне все начальствующие), знают, что крестьяне несчастны, бедны, голодны; помещик богат и не внушает сочувствия, и все эти люди все-таки едут
убивать крестьян для того, чтобы приобрести этим помещику 3000 рублей, только потому, что эти люди воображают себя в эту минуту не людьми, а — кто губернатором, кто чиновником, кто жандармским
генералом, кто офицером, кто солдатом, и считают для себя обязательными не вечные требования совести человека, а случайные, временные требования своих офицерских, солдатских положений.
Такое постоянное неестественное и странное состояние людей в государственной жизни выражается словами обыкновенно так: «Как человек, я жалею его, но как сторож, судья,
генерал, губернатор, царь, солдат я должен
убить или истязать его», точно как будто может быть какое-нибудь данное или признанное людьми положение, которое могло бы упразднить обязанности, налагаемые на каждого из нас положением человека.
И вдруг, оттого что такие же, как и ты, жалкие, заблудшие люди уверили тебя, что ты солдат, император, землевладелец, богач, священник,
генерал, — ты начинаешь делать очевидно, несомненно противное твоему разуму и сердцу зло: начинаешь истязать, грабить,
убивать людей, строить свою жизнь на страданиях их и, главное, — вместо того, чтобы исполнять единственное дело твоей жизни — признавать и исповедовать известную тебе истину, — ты, старательно притворяясь, что не знаешь ее, скрываешь ее от себя и других, делая этим прямо противоположное тому единственному делу, к которому ты призван.
—
Генерал! — сказал Мюрат, — известны ли вам поступки ваших казаков? Они стреляют по фуражирам, которых я посылаю в разные стороны; даже крестьяне ваши при их помощи
убивают наших отдельных гусар.
— Для драмы своей она готова идти на все… человека, кажется,
убить способна! — заметил
генерал.
Бегушев на это молчал. В воображении его опять носилась сцена из прошлой жизни. Он припомнил старика-генерала, мужа Натальи Сергеевны, и его свирепое лицо, когда тот подходил к барьеру во время дуэли; припомнил его крик, который вырвался у него, когда он падал окровавленный: «Сожалею об одном, что я не
убил тебя, злодея!»
Один мой знакомый, много покатавшийся на своем веку по России, сделал замечание, что если в станционной комнате на стенах висят картинки, изображающие сцены из «Кавказского пленника» или русских
генералов, то лошадей скоро достать можно; но если на картинках представлена жизнь известного игрока Жоржа де Жермани, то путешественнику нечего надеяться на быстрый отъезд: успеет он налюбоваться на закрученный кок, белый раскидной жилет и чрезвычайно узкие и короткие панталоны игрока в молодости, на его исступленную физиономию, когда он, будучи уже старцем,
убивает, высоко взмахнув стулом, в хижине с крутою крышей, своего сына.
В этой пиесе есть маленькая роль
генерала, бывшего некогда обольстителем Эйлалии; он встречается нечаянно с Мейнау и его женой, Эйлалия падает в обморок, а муж вызывает
генерала на дуэль и
убивает его из пистолета.
— Вот дурак… — удивился
генерал. — Да ведь он не
убивал этого опившегося купца?.. Дорвался человек до дарового угощения, ну, и лопнул… Вздор! А вот свечка… ха-ха! Может быть, Тарас-то Ермилыч с горя и помолиться пошел, а тут опять неудача… Нет, пойдем к генеральше!..
Конь (волнуясь). Не он
убил! Он по реке ехал в тот час!.. Присягу приму!.. Мы с
генералом видели его… Еще
генерал говорил: хорошо бы, говорит, опрокинуть лодку, чтобы выкупался он… да! Ишь ты, мальчишка! Ты это что делаешь, а?
Генерал. Я слишком стар для такой канители.
Убивают, бунтуют!.. Пригласив меня к себе отдыхать, Захар должен был предвидеть… (Появляется Захар; взволнован, но доволен. Видит Николая, смущенно останавливается, поправляет очки.) Послушай, дорогой племянник… э… ты понимаешь свои поступки?
Я не скажу, чтобы я не хотел иметь случай
убить японского офицера, или
генерала, я это сделал бы с удовольствием, исполняя этим свой долг солдата…
— Идём на перевал, — сказал мне
генерал и внезапно встал с камня, — надо отдавать распоряжения, а если суждено быть убитыми,
убьют и здесь и там! Там всё же ближе к своим, хоть мёртвых, а подберут…
Согласно наставлениям Паткуля, Новик явился к генерал-фельдвахтмейстеру Шлиппенбаху, знавшему его прежде и любившему за игру на гуслях; открыл, что он русский, любимец Софии, беглый стрелец, хотевший
убить Петра I, что он и теперь питает к царю сильную ненависть, которую желает и может доказать услугами своими шведам.
Убить его ему было мало — нет, он хотел отнять у него доброе имя, спокойствие совести — словом, все радости жизни, чтобы
генерал испытал все мучения, какие испытывал он.
Если вам, императорам, президентам,
генералам, судьям, архиереям, профессорам и всяким ученым людям, нужны войска, флоты, университеты, балеты, синоды, консерватории, тюрьмы, виселицы, гильотины, — устраивайте всё это сами, сами с себя собирайте деньги, судите, сажайте друг друга в тюрьмы, казните,
убивайте людей на войнах, но делайте это сами, нас же оставьте в покое, потому что ничего этого нам не нужно и мы не хотим больше участвовать во всех этих бесполезных для нас и, главное, дурных делах».
Ни один
генерал или солдат без дисциплины, присяги и войны не
убьет не только сотни турок или немцев и не разорит их деревень, но не решится ранить ни одного человека.
— «Я не краду, не граблю, не
убиваю», — говорит правитель, министр,
генерал, судья, земельный собственник, торговец, солдат, полицейский.
Мне чувствуется, что эта женщина — заодно с теми, которые думают, что надо
убить не «запятую», а докторов. Но, может быть, я ошибаюсь. Любопытствую у ее госпожи, у которой она служит двадцать лет и воспитала ей «гвардейцев». Спрашиваю: не слыхали ли, какие няня пустяки рассказывает о
генерале?