Неточные совпадения
Он вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные
дома смотрели друг на друга бельмами замороженных окон; у ворот — черные
туши дежурных дворников; в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
— Ах, я хочу беспорядка. Я все хочу зажечь
дом. Я воображаю, как это я подойду и зажгу потихоньку, непременно чтобы потихоньку. Они-то
тушат, а он-то горит. А я знаю, да молчу. Ах, глупости! И как скучно!
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший
дом и бросились отдохнуть; не прошло часу, наши люди с улицы кричат: «Выходите, выходите, огонь, огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра; добрались мы так до Тверской площади, тут французы
тушили, потому что их набольшой жил в губернаторском
доме; сели мы так просто на улице, караульные везде ходят, другие, верховые, ездят.
И он быстрым, невольным жестом руки указал мне на туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фонарями, на грязные
дома, на сверкающие от сырости плиты тротуаров, на угрюмых, сердитых и промокших прохожих, на всю эту картину, которую обхватывал черный, как будто залитый
тушью, купол петербургского неба.
Я почти один в
доме. Сквозь просолнеченные стены — мне далеко видно вправо и влево и вниз — повисшие в воздухе, пустые, зеркально повторяющие одна другую комнаты. И только по голубоватой, чуть прочерченной солнечной
тушью лестнице медленно скользит вверх тощая, серая тень. Вот уже слышны шаги — и я вижу сквозь дверь — я чувствую: ко мне прилеплена пластырь-улыбка — и затем мимо, по другой лестнице — вниз…
— Слезы погоревших утрут, но город сожгут. Это всё четыре мерзавца, четыре с половиной. Арестовать мерзавца! Он тут один, а четыре с половиной им оклеветаны. Он втирается в честь семейств. Для зажигания
домов употребили гувернанток. Это подло, подло! Ай, что он делает! — крикнул он, заметив вдруг на кровле пылавшего флигеля пожарного, под которым уже прогорела крыша и кругом вспыхивал огонь. — Стащить его, стащить, он провалится, он загорится,
тушите его… Что он там делает?
— В трех местах зажигали, да злодеи-то наши все
тушат. Загорелся было порядком
дом Ивана Архиповича Сезёмова; да и тот мы с ребятами, по твоему приказу, отстояли.
28-го же мая по Апраксину переулку, в
доме Трифонова, в два с половиной часа пополудни показался дым из дровяного сарая, прилегавшего задней стеной к рядам Толкучего рынка. По осмотре сарая, оказалась в нем тлевшая подброшенная («вероятно с умыслом», как замечает полицейская газета) пакля, которая и была тотчас потушена. После этого среди Апраксина двора, в промежуток двух часов времени, два раза
тушили пуки хлопка и пакли, пропитанные смолою.
В это время в городе взрослые и недоросли расходились еще более; выставленные ведеты тешились тем, что отгоняли жителей от огня и стреляли в упорствовавших
тушить пожар; другие, преимущественно могилёвский сброд, тешились грабежом; к рассвету 70
домов были жертвою пожара.