Жизни и судьбы тех, кто ждал…

Ольга Владимировна Пестрякова, 2023

Сборник рассказов от автора канала Хельга на Дзен. В книге описаны жизни и судьбы людей, переживших времена Великой Отечественной войны. Жизни тех, кто не сломался и выстоял перед трудностями, предательством и страхом смерти. Тех, кто смог найти любовь и проявить милосердие к тем, кто ранее этого не заслуживал. В этой книге описаны и реальные истории женщин, которые учились жить в то время, когда на них свалился груз ответственности за семью, за свой дом. В этой книге будут и ложь, и предательство, и счастье, и любовь…

ПЕПЕЛ

1945 год

Она смотрела на пламя, почти до конца уничтожившее ее дом, и не могла сдвинуться с места. В горле застрял ком, не дающий даже крикнуть, лишь хрипы вырывались из груди, а по щекам ручьем стекали слезы. Ее мир рухнул, огромная любовь и вся ее жизнь сейчас превращается в пепел…Тихонько подойдя к Оксане, соседка взяла ее за руку и повела в свой дом.

— Дочка, не надо туда смотреть. Не стоит. Запомни его живым. Мы все сами сделаем, похороним. Не рви душу себе.

Молодая женщина легла на металлическую скрипучую кровать и укрылась пледом с головой. Слезы насквозь промочили подушку, она никак не могла унять свое горе. За что ей это? Ведь совсем недавно они с мужем были счастливы.

…Оксана и Григорий были знакомы с самого детства — он друг ее погибшего на войне брата Алексея, старше всего на три года. Детская симпатия вскоре переросла в юношескую любовь, ну а потом в светлое и сильное чувство. Когда родители один за другим скончались, Оксана жила вместе с братом. Гриша часто захаживал к ним в гости и, когда девушке исполнилось 17, сделал предложение, спросив разрешение у Леши.

Они поженились 7 июня, а ровно через месяц Гришу и Алексея забрали на фронт. Она ждала, верила что они вернутся. Но через месяц получила похоронку на брата. Ей было страшно что и супруга потеряет, оттого часто плакала. Однажды, подойдя к пожилой соседке, попросила ее научить молится. И сидя перед иконой каждый день молила Бога о возвращении супруга живым и невредимым. Ее мольбы были услышаны, в конце мая 1945 года он вернулся домой с медалями на груди, с подарком в виде кулона и сережек для ушей, и с огромным букет полевых цветов которые так любила его супруга.

В деревне накрыли тогда стол в честь его возвращения, так встречали каждого солдата который вернулся в родной дом. Имя им — Герои.

Оксана сияла от счастья — 4 долгих года, длинные письма и слезы, все это осталось в прошлом. Лишь одна душа не была рада этому возвращению — Алена. Она тоже любила Гришу, но какой-то бешенной и ненормальной любовью: на каждом углу признавалась парню в своих чувствах, а тот смеялся — мала слишком. Когда молодые играли свадьбу, Алене было 14 лет. Она устроила такую истерику, что отец, который ранее баловал дочь, был вынужден вывести ее со двора, где деревенские накрыли стол, и отстегать ремнем..

На следующий день она шла навстречу Оксане и, остановившись, стала выкрикивать проклятья, желала смерти ей и Грише. Тогда девушка промолчала — что с ребенка возьмешь?

Но в 1945 году это была уже вполне взрослая девушка восемнадцати лет. Все годы войны она вела себя смиренно, но сейчас как будто черт в нее вселился. Когда парень пошел за угол покурить, она подошла к нему и, глядя в глаза, спросила:

— Скажи, ты до сих пор любишь свою жену?

— Ален, ты сумасшедшая? Я же тебе тогда все сказал — ты для меня просто ребенок. Оставь свои глупости. Ну сколько лет уже прошло! Пожалуй, нам нужно будет уехать, ты же нас в покое не оставишь. Ты просто дурочка которая не может понять — насильно мил не будешь. Где твоя девичья гордость?

— Любовь к тебе вытеснила мою гордость, ну неужели ты понять этого не можешь?

— Хватит! Ты просто помешанная! Оставь нас в покое!!

— Да будь ты проклят! Ты никуда не уедешь, либо ты будешь мой, либо тебе не жить. Понял?

Гриша бросил окурок на землю, посмотрел с жалостью на девушку и пошел к столу. Он никогда не воспринимал слова этого ребенка.

— Что, Гриш, опять? — Оксана прижалась к мужу.

— Опять. Надо поговорить с Иваном Сергеевичем, пусть ее выдаст замуж, хоть за Мишку, парень неплохой, на войне себя показал. Ну, а то что легкого одного лишился, так это не помеха семейной жизни, сейчас каждый второй, кто жив, ранения да увечья имеет. Это мне каким-то чудом повезло — все тело в шрамах, сколько раз в госпитали попадал, а все органы на месте. Посчастливилось мне.

— Да.. — Оксана унеслась в свои мысли. — Может и правда уедем?

— Так все за один день не сделаешь. Надо подготовиться. Может после замужества она притихнет?

На следующий день Григорий и Михаил подошли к дому Ивана Степановича. После долгого разговора отец Алены дал добро на свадьбу.

— Вот только пойдет ли она за меня? Сейчас уже не те времена. — Михаил сомневался. Ему нравилась эта буйная девчонка, а любовь к Григорию он не принимал всерьез.

— Коли не пойдет, выгоню из дома, из деревни. Позорит меня. Ну ладно раньше, детские глупости, так ведь за годы войны не образумилась, не повзрослела!

Затем было все — слезы, крики, ругань отца, но в конце концов Алена сдалась и дата свадьбы была назначена.

Это же время возле их родного села в лесу остановился цыганский табор,. Местный народ кочевников побаивался, каждый день пересчитывали своих кур, уток и проверяли грядки. Боялись, что ночью будут совершены набеги этими смуглыми и угрюмыми людьми. Но они были удивлены когда на третий день к одной из женщин подошла пожилая цыганка и попросила молока, в обмен на крупу.

— Мы ненадолго здесь, не бойтесь. Просто мой супруг заболел сильно. Немного поправится и мы двинемся дальше в путь. Не надо нас бояться.

— А я и не боюсь, — Бабка Евдокия сдвинула брови. — Чаво вас бояться, чай не фашисты. Вот только не вздумать мне чего украсть, сама вилы в руки возьму тогда.

— Если бы мы захотели украсть, давно бы это сделали. А мне всего лишь надо поменять крупу на молоко, нагреть его и мужа напоить.

— Ну коли так, давай меняться.

Евдокия смотрела уходящей вслед цыганке и удивлялась их образу жизни — ну как можно кочевать из деревни в деревню, по лесам прятаться? Врет она все, коли не крадут, на что живут? Только она хотела развернуться и пойти в дом, как увидела Алену, бегущую вслед за этой смуглой женщиной. Догнала, остановила, о чем-то они пошептались и вместе пошли в сторону леса.

— Вот неугомонная, ей-то зачем эти людишки? — Баба Дуня всплеснула руками и зашла к себе во двор.

За три дня до свадьбы Евдокия опять увидела как Аленка пошла в лес, да еще несла при себе узелок. Она дождалась когда девушка вернется назад и остановила ее посреди дороги.

— Куда ходила, милая, уж не к цыганам ли этим?

— К ним, а что?

— Отец-то знает что ты туда шастаешь с узелками?

Баба Дуня, не говорите никому, пожалуйста. Понимаете, у меня свадьба на носу, с нелюбимым…Я спать не могу, испереживалась вся. У людей радость, я знаю, а у меня горе. Ну не могу выкинуть свою любовь из головы. А тут, — она показала мешочек, — трава успокоительная. Сбор. Буду заваривать себе и спать по ночам. А то видишь, круги какие черные под глазами!

— И то верно. Пей траву, девка, и успокаивайся. Замужество бабам только на пользу, глядишь смирнее станешь.

— Вы только никому не говорите, ладно?

— Ладно, что же, я невестой что ли не была?

На следующий день все вышли на работу как обычно, женщины обсуждали предстоящую гулянку в деревне, мужчины смеялись над бабами с их глупыми приметами. Только Аленка одна ходила как тень.

— Работник из тебя никакой, — сказал ей отец. — Иди, помоги бабе Дуне с обедом, глядишь какой толк будет из тебя сегодня.

Алена, развернувшись, пошла.

Когда все сели обедать, девушка раздала тарелки и каждому налила в кружку чай из шиповника и кипрея. Когда все поели, она убрала посуду и вместе с Бабой Дуней пошла к той домой, помочь перебрать крупу на завтра.

— Какой-то чай сегодня другой. — Заметил Гриша. — Я сейчас допил и показалось послевкусие странным.

— Да нет, все как обычно. Я ничего такого не заметила. — Оксана пожала плечами.

— Может быть. Может просто шиповник сушеный старый попался.

Через два часа у Гриши сильно заболела голова и его стало тянуть в сон и кидало в пот. Председатель отпустил его домой отлежаться, свернув все на простуду. Оксана порывалась уйти за ним, но Савелий Федорович ее не пустил:

— Твой муж не ребенок маленький, он боец, негоже за ним как за дитем малым носиться.. Ничего страшного, сейчас поспит и недуг как рукой снимет. Ничего с ним не случится.

Но через пару часов Евдокия бежала на поле с криками:"Горит! Пожар! Оксанка, там дом твой горит. Мужики уже побежали тушить, беги и ты!"

Все рванули в сторону дома Оксаны. Когда она прибежала, мужики тушили дом, доставая воду колодца, но все было тщетно — деревянный дом как коробок спичек догорел до тла.

— А где же Гриша? — она подошла к мужчинам.

— Оксан, ты только держись. Мы не смогли его спасти. Петька подбежал к окну, увидел сквозь дым тело на кровати, но вытащить не успели, рухнула крыша. Он вряд ли был живой…

Соседи строили предположение что он уснул с папиросой, иначе как объяснить что изба ни с того ни с сего вспыхнула?

Свадьба Алены и Миши была отложена из-за траура, всем селом хоронили Гришу и только баба Дуня не пошла проводить его в последний путь, она сидела возле кровати Оксаны, боясь отойти от нее — девушка бредила и кричала. Ее то тошнило и рвало, то она теряла сознание, то приходила в себя и снова кричала. На третий день у Оксаны началось кровотечение и пожилая женщина поняла — это выкидыш.

Через неделю Оксана, чуть оправившись и придя в себя, вышла на работу. Молодую вдову послали в ту часть фермы, где было меньше народу чтобы никто не трогал ее. Но все равно до уха Оксаны доходили сочувственные перешептывания, она улавливала фразы:"надо же, войну прошел, героем вернулся, а в мирное время в собственном доме угорел."

"Как же она теперь будет, дитенка потеряла, мужа нет, ой, как жалко."

От этих слов ей становилось еще больнее. А еще ее злила улыбка Алены. Злая и хитрая, как будто она радуется всему, что случилось.

Но на следующий день стало все понятно.

Соседи услышали как отец ругается на Алену и лупит ее вожжами с утра пораньше. Они сбежались посмотреть что она такое учудила. Мать Алены сидела полусонная и плакала, даже не пытаясь остановить своего мужа.

— Что у вас случилось, что вы шум подняли ни свет ни заря? Всю деревню побудили! Что опять эта девка учудила? — Кричала через забор Зинаида.

— Давай, дочь. Признайся всему селу за что отхватила. А, стыдно тебе? Получай тогда. Ты мне сейчас все расскажешь.

— Папа, не надо. Я не буду больше. — Алена захлебывалась слезами и пыталась увернуться от побоев. Платье сзади порвалось и на спине были видны красные кровоподтеки.

— Иван, пошто дочку лупишь? Да что же она такое сотворила что ты за вожжи взялся?

— Мало я ее в детстве лупил, все баловал. По пальцам можно посчитать сколько раз наказывал. Так что заслужила, значит. Да и не дочь она мне после такого. Оттащила цыганам этим проклятым материны серьги, кольцо обручальное и два платья своих. На что выменяла, знаете? На отвар сонный.

–Ну так плохо спала девка перед свадьбой, вот и ходила к ним. — Подоспевшая на шум баба Дуня решила заступиться.

–Хорошо она спала, так же как и мы. Коли не мой кашель ночной от курева, не проснулись бы мы с матерью и дочку упустили. Поймал ее с чемоданом в руке, а там барахло, да еще и рублики прихватила. Интересно, чем думала? А как без документов собралась куда то ехать?

Вчера дрянью какой-то напоила мать, та еле встала вон. С трудом добудился, да вы сами смотрите, как шальная ходит. Я вчера чаек-то пить не стал, хоть она и предлагала да все наливала в кружку. Остыл, я его и вылил, самогоночкой ограничился. То-то Марья говорила что вкус у чая необычный, никак раньше.

— Гриша тоже за это говорил. Неужто Аленка и его опоила? — Баба Дуня задумалась. — А зачем? Чтобы поджечь! Да ну, быть того не может, она ж как любила его, как любила..

— Это не любовь, это проклятье какое-то. Ты бы видела ее лицо довольное. А, тебя же не было на похоронах. То-то я тогда удивлся, но значению не придал. — Иван опять замахнулся на дочь, та закричала от боли, а следом заорала:

— Да, это я его опоила и подожгла. Не мой, так ни чей! И уйти с табором хотела чтобы вас никого не видеть. Ненавижу!

От нескольких последующих ударов Алена потеряла сознание. Подбежавшая к дому Ивана Оксана выхватила окровавленные вожжи из рук отца девушки.

— Перестаньте! Перестаньте! Это же ваша дочь!

— Она мне больше не дочь! Ты заступилась сейчас за убийцу своего мужа и ребенка. — Иван плюнул и зашел в дом, уводя с собой жену.

Односельчане стали расходиться, а Оксана подошла к девушке и села рядом с ней, положив ее голову к себе на колени. Она хотела узнать почему Алена так поступила. Через несколько минут девушка открыла глаза и еле слышно шептала.

— Я ненавижу вас всех, тебя особенно. А его люблю. Я так хотела быть с ним, все отдала бы что можно было. И сейчас, когда еще немного и я ушла бы с Гришей, отец меня поймал.

— Куда бы ты ушла с Гришей? Ты чего несешь?

— Он недалеко, с табором. Не горел он.. А ты теперь живи и мучайся — он жив, но ты его не найдешь. Я не скажу тебе куда они ушли! — Еле слышно произнесла Алена эти слова и последняя слеза скатилась из ее глаз. Ее дыхание остановилось и сердце перестало биться.

Вышедший на крыльцо Иван посмотрел на Оксану и все понял по ее глазам. Он стал черней тучи. Не сдерживая себя, сел на крыльцо и зарыдал. Он только сейчас понял что убил своего собственного ребенка и нет ему никогда за это прощения.

Оксана стояла у окна и долго смотрела куда-то вдаль.

— Девка, вот чего ты дурью маешься? Неужели ей поверила? Эта дурная что угодно сказать могла.

— Но не перед смертью…

–А чье тело тогда было? У нас в селе никто не помирал.

— Верно. — Оксана задумалась, но потом вновь перевела взгляд на женщину. — Баба Дуня, ты у нас все подмечаешь, от твоего взгляда мало что ускользает. Скажи, ты странного ничего не заметила? Может быть в тот день, когда сгорел дом, что-то было необычное?

–Да что необычного-то? Собрали мы после обеда миски да плошки, принесли ко мне в избу, Аленка пошла их мыть. Долго ее не было, но я как то отвлеклась тут на свою работу и не обратила внимание. А когда ее кинулась уже, подумала что домой сбежала, хотела уже за ней бежать. Но тут и она пришла, говорит, что после мытья посуды сбегала домой и взяла простыни чтобы на речке постирать, мол, пока погода жаркая, быстро высохнут.. А почем ты спрашиваешь?

— Понимаешь, Иван дочь свою поймал когда она из дому уходить собиралась. А куда ей идти? В табор что если. А зачем, к кому? Она перед смертью самой мне сказала что к Гришке шла, да отец остановил. Я думала, может бредит девка, а теперь уж не знаю. Девица она больно мудреная и хитрая. Пойти самой к цыганам к этим, что ли, разузнать.

— Вот уж не знаю куда она собралась идти, но цыгане аккурат в день пожара снялись и ушли.

— Удивительно. Тогда куда же Аленка собралась? Может быть она знала где их стоянка?

— Может. — баба Дуня пожала плечами. — А где же их теперь найдешь?

— Надо поездить по селам, поспрашивать.

— Да кто же тебе разрешит-то раскатывать?

— Я поговорю с председателем, может дед Кузьмич меня на лошади повезет.

Неделю ездила Оксана по соседним селам, но стоило ей напасть на след цыган, как тут же выяснялось что они снялись с места и перекочевали.

На восьмой день поисков удалось найти место стоянки цыган, молодая женщина слезла с повозки и кинулась к костру возле которого сидел пожилой смуглый и кареглазый мужчина.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, здравствуй. — Он посмотрел на нее и усмехнулся.

— Меня звать Оксана. Может быть это и глупо прозвучит, но я задам вам вопрос: не видели ли вы у себя в таборе мужчину? Григорием зовут.

— Нет. У нас тут всего 12 человек, 8 из них женщины. Мужчин посторонних у нас нет.

— А никто у вас не пропадал? Может умирал кто?

— Ты с какой целью интересуешься? Сказано же тебе — нет тут никого. Никто не помирал. Ступай откуда пришла. — Он встал и зашел в палатку давая понять что разговор окончен.

Оксана растерянно огляделась и увидела как за палаткой темноволосая молодая девушка подает ей знаки и прикладывает палец к губам, призывая молчать. Та кивнула и тихонько подошла. Цыганка осмотрелась и прошептала ей на ухо.

— Через час жди меня возле леса на повороте к деревне. А пока иди, быстрее.

Цыганка задерживалась, дед Кузьмич нервничал и ерзал:

— Ты уверена, что она придет?

— Придет, она сама меня позвала.

— Прохиндеи все они. Думаешь, что-то знает?

— Думаю да.

— Ну тогда готовься, панталоны последние снимешь чтобы правду узнать.

— Да хоть душу свою отдам. Мне это важно, понимаешь? Даже если его здесь нет, она расскажет о том, что случилось в тот день.

Прошло уже минут сорок с назначенного времени и Оксана уже сама сомневалась что девушка придет, как та вышла из леса будто из-под земли выросла.

— Ждете еще? Боялась, что уедете. Еле от отца отвязалась.

— У тебя есть что сказать? Говори быстрее. — Оксана нетерпеливо ее подгоняла.

— Есть. Но ты же понимаешь, все стоит денег. Даже ваша любовь.

— Не поняла, о чем ты? Тебе деньги нужны? У меня с собой их очень мало, всего 26 рублей.

— Мне деньги не нужны. Больно кулончик у тебя красивый и сережки в ушах.

У Оксаны из глаз брызнули слезы. Эти украшения подарок ее мужа. Но, желание узнать правду оказалось сильнее. Цыганка ловко спрятала украшения в кармашек платья и села на траву.

— Присаживайся и ты. В двух словах-то не скажешь. — Сорвав травинку, девушка начала ее жевать и молчала с минуту, видно собираясь с мыслями. — Ты разговаривала с моим отцом. Ты знаешь как живет наш народ? Для нас воровство — это норма. Но, в нашем таборе есть одно правило — никаких краж по дворам. Мы предоставляем услуги, а нам за это платят. Вот и в вашем селе мы хорошо пополнили свой кошелек благодаря неразумной девушке Алене. Кстати, где она? Мы ее ждали в Глиняном, но она не пришла.

— В Глиняном? Это где?

— Это примерно 35 верст от вашего села на север.

— Мы даже не проезжали эту деревню.

— Это маленькая деревушка, не на всех картах ее еще и рисуют. Мы о ней знаем давно, там моя мама похоронена. Умерла от кашля. Навестить могилу решили, и Алену вашу дождаться. А она не пришла.

— Алёна умерла, ее отец забил вожжами. Между прочим, из-за вас.

— Нет, во всем виновата она одна. Значит слушай, дело было так. Мой дед сильно заболел, бабка моя попросила отца, главу нашего табора, остановиться в вашем селе, чтобы после кончины похоронить его там. Ему оставалось уже несколько дней, мы готовились к скорой его смерти как вдруг приходит ваша девица с моей бабушкой, та как раз в село за молоком ходила.

Бабка моя дала ей мешочек с травой и они еще о чем-то шептались. О чем то они договаривались, я не слышала, но уходила девица довольной. Через три дня дед мой помер, тогда я увидела странную реакцию от бабушки — вместо того чтобы рыдать и плакать, она пошла к моему отцу, то есть своему зятю в палатку. О чем-то они долго спорили, а потом взяли тело деда, погрузили в повозку и вывезли из леса. Через некоторое время вернулись, а в повозке уже лежал спящий крепким сном мужчина. Мы тут же сорвались с места и уехали. Я тогда ничего не понимала, они велели мне молчать, всему табору сделали такое же предупреждение. И только на следующий день я решилась подойти к бабушке с вопросом. Тогда она мне и рассказала то, от чего у меня волосы дыбом встали. Я, конечно, знаю что она не очень любила моего деда, то есть своего мужа. Но чтобы такое…

Она выменяла его тело на украшения и платья, а парень, который уже сутки спал, это чужой муж, которого Алена захотела забрать себе. Вот чем девка думала? Ну поили мы его несколько дней дурманящим отваром. Мы Алену должны были ждать неделю, отец ее получил бы деньги за трудодни, рассчитывала девка их себе присвоить и сбежать, чтобы, значит, не совсем с голым задом. Только вот потом чтобы делала? Рано или поздно они с Гришей должны были покинуть табор, да и не вечно бы она его опаивала, рано или поздно он задал бы ей кучу вопросов.

— Ты не понимаешь, она просто была умалишенной. — Оксана сидела и плакала. — Где он сейчас, жив?

— Жив, мы его три дня назад оставили в Михайловке. Как раз перед отъездом наши мужики отнесли его к ближайшему двору. Какой не скажу, не знаю. Езжай, поспрашивай там, может что скажут.

— Спасибо тебе.

— Спасибо-то спасибо, но — язык держишь за зубами. Хотя… Мне все равно, мы уезжаем сейчас за 300 км отсюда. И ты ничего не докажешь.

— Так, послушай, сейчас под именем моего мужа лежит твой дед?

— Да.

— Как его звать?

— Стево, Сакиев по фамилии. 1875 год рождения. Чуть-чуть до семидесятилетия не дожил.

— Я позабочусь о том, чтобы ему поставили крест и табличку с именем. Все же бабушка твоя…

— А ты ее не осуждай, — перебила девушка, не дав договорить. — Знаешь, как ей с ним жилось? А разводов у нас нет…

В Михайловке она бегала от дома к дому пока старенький дедушка не указал ей рукой в сторону покосившейся избенки.

— Вон там хлопец. Привезли давеча, оставили как собаку у ворот, то ли пьяный, то ли дурман какой принял. Вот поди же ты знай, кто таков. Сейчас никому верить нельзя. Пару дней он в той избе, Пашка, сын мой, как пронюхал что чужой в деревне да еще и без документов, так в город подался, за властями так сказать, пущай сами разбираются.

— Да как же? Он что, не сказал вам кто такой и откуда?

— Да как он скажет ежели ничего не помнит? Так, что-то говорит, отрывками припоминает, Ксюшу какую-то зовет. Не тебя ли?

— Меня, меня. Это мой муж!

— Беги, у бабы Гали он, она выхаживает хлопца. Только вы же не уезжайте, дождитесь властей.

Оксана побежала в сторону дома на который указал старичок и дед Кузьмич погнал лошадь, не успевая за девушкой.

— Вот погнала-то, Ночка моя не успевает за тобой. — Ворчал он.

Забежав в дом без стука, Оксана остановилась посреди горницы — за столом сидел Гриша, а рядом пожилая женщина показывала ему фотокарточки.

— Это же мой сыночек, погиб он на войне проклятущей. Ой, а ты же кто такая? — баба Галя подняла голову и уставилась на молодую женщину.

— Я жена его. Гриша, любимый мой, ты живой. — Она кинулась к парню и стала его целовать.

Он вдруг отстранился и посмотрел на нее отрешенным взглядом.

— Девушка, простите, вы кто?

— Я Оксана. Ксюша — ты меня так называл.

— Я помню что у меня есть Ксюша, но лица не помню совершенно. Это и есть вы?

Оксана заплакала. Она сидела и разговаривала с ним, пытаясь вернуть память, но он вспоминал что-то обрывками, а потом замолкал.

— Вы бы ехали отсюда, сейчас Пашка приедет с людьми с города, как бы худа не было. Садитесь в повозку и по этой дороге езжайте прямо вон туды, до самого поворота. А там дорога будет идти в лес, узкая, но лошадь пройдет. По лесу верст 10 проедете, будет деревня, и вон там уже спросите как добраться до вашего села.

— А у вас проблем не будет?

— А какие у меня могут быть проблемы? Сбег мой постоялец, только и видать его было. А кто вы такие и откуда, разве ж кто знает? Говорили кому с какой деревни?

— Нет.

— Вот и правильно. И мне не говорите откуда, чтобы я не знала и не врала. Далече-то она?

— Далече выходит.

— Ну и хорошо. — Оглянувшись, как будто кого-то испугавшись, баба Галя перекрестила неожиданных гостей на дорожку.

— Батюшки святы, нашли! — Всплеснула руками баба Дуня.

Оксана вылезла с повозки усталая, весь день они добирались до ее родного села.

— Нашли. Устали ужасно пока ехали обратно. Сколько мы верст объездили, прошлую ночь останавливались близ села и спали по очереди в повозке. Сейчас так хочется есть и чаю горячего.

— Мигом, мигом все сделаю. — Баба Дуня завела своих временных жильцов в дом и позвала деда Кузьмича. — У меня как раз все готово, как чувствовала что вы сегодня ночевать вернетесь. А тут глядишь ты — нашли Гришку то!

Когда все поели, Оксана рассказала пожилой женщине обо всем что узнала от цыганки, та только сокрушенно качала головой и цокала языком.

— Вот ведьма-то! Упаси Бог ее душу, за все ее злодеяния. Там, — Она показала пальцем вверх. — Ей все зачтется. И цыганям этим проклятущим, будь они неладны.

В течении нескольких дней к Григорию стала возвращаться память — родные лица, знакомая обстановка и рассказы жены сделали свое дело. Он перебирал медали, найденные мужиками в завалах дома и вспоминал за что их получил.

Через неделю Гриша пошел к председателю чтобы попросить его написать в город. Ему было неловко стеснять Евдокию.

— Тут такое дело. — Савелий Федорович потер шею. — Не нужна вам помощь.

— Как это не нужна? А как мне дом построить?

— У вас уже есть дом. Потерпи, вечером придет к вам гость, все и узнаешь.

Ничего не понимающий Григорий вернулся домой. А вечером они услышали стук в окно.

— Гриша, Оксана, выходите, — услышали они голос Ивана, отца Аленки. — Поговорить надо.

Когда супруги вышли, Иван Степанович присел на крыльцо, закурил папиросу и сказал:

— Через три дня заселяетесь в наш дом.

— Как же? А вы куда? — Оксана набросилась с вопросами, но Иван Степанович поднял руку, призывая молчать.

— Это моя дочь заставила вас страдать, это моя дочь подожгла ваш дом, лишив вас жилья. Это моя дочь лишила вас нерожденного ребятенка. И посему нами с Марусей было принято решение отдать вам дом, а самим перебраться в соседнее село к ее матери. Та уже старая, все равно за ней присмотр нужен. Вот и мы, считай, с жильем будем.

— Иван Степанович, мы не можем принять от вас такую жертву. Вы же тут столько лет налаживали свой быт, это же ваш дом, вы строили его своими руками когда молоды были!

— Пора мне за грехи своей дочери расплачиваться. Да и нет мне здесь жизни, люди все равно косо смотрят, шепчутся за спиной. Послезавтра по утрене мы уедем, ключи будут у председателя. Дом ваш. Прощайте.

— Прощайте. — У Оксаны навернулись слезы когда она смотрела вслед этому мужчине, который буквально за неделю постарел лет на 15.

Через год она стояла у таблички с надписью

"Стево Сакиев.

род 1875г ум. 16 июля 1945 г."

В руках у Оксаны был букет цветов, она стояла у могилы старого цыгана и вспоминала события, произошедшие с ними год назад. Этот человек был ей никем, но почему-то ее тянуло сюда, как будто бы чувствовала свою вину перед ним.

"Его тело не было похоронено после смерти как положено, не были проведены цыганские ритуалы. Его тело горело в огне вместо моего мужа. Он не знал любви своей жены, я не знаю какой он был муж, но такого явно даже врагу не пожелаешь." — Говорила она бабе Дуня когда та спросила зачем женщина ходит к нему прибираться на могилку.

И вот теперь в годовщину его смерти она с букетом ромашек подошла к кресту. Большой живот беременной женщины помешал наклонится и Оксана осторожно присела на корточки и положила на холмик цветы

"Покойся с миром, дед Стево"

Развернувшись, она пошла в село. Скоро ей рожать, к мужу память вернулась окончательно и, казалось, не было той страшной разлуки. Только две могилы на деревенском кладбище, да место их сгоревшего дома, зарастают травой, напоминая о тех ужасных событиях.

Конец рассказа

****