Неточные совпадения
Аркадий посмотрел
на базаровского ученика. Тревожное и
тупое выражение сказывалось в маленьких, впрочем приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные
глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом.
Через два часа Клим Самгин сидел
на скамье в парке санатории, пред ним в кресле
на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее лицо его, похожее
на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи
глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное,
тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы
на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала
на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
Подсели
на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с широким, желтым и незначительным лицом, с длинным, белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом
на глаза так низко, что виден был только красный,
тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
Глаза его, в которых застыл
тупой испуг, его низкий лоб, густые волосы, обмазавшие череп его, как смола, тяжелая челюсть, крепко сжатые губы — все это крепко въелось в память Самгина, и
на следующих процессах он уже в каждом подсудимом замечал нечто сходное с отцеубийцей.
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался
на минуту,
на две, а помолчав, начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая
на учителя левым
глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи,
тупые, жесткие, как хрящи. После урока Клим спрашивал...
Пробегая
глазами только по платьям и не добираясь до этих бритых голов,
тупых взглядов и выдавшихся верхних челюстей, я забывал, где сижу: вместо крайнего Востока как будто
на крайнем Западе: цвет? в туалете — как у европейских женщин.
Но здесь совсем другое: эти бронзовые испитые лица с косыми темными
глазами глядят
на вас с
тупым безнадежным отчаянием, движения точно связаны какой-то мертвой апатией даже в складках рваных азямов чувствовалось эта чисто азиатское отчаяние в собственной судьбе.
Присутствие в доме слепого мальчика постепенно и нечувствительно дало деятельной мысли изувеченного бойца другое направление. Он все так же просиживал целые часы, дымя трубкой, но в
глазах, вместо глубокой и
тупой боли, виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателя. И чем более присматривался дядя Максим, тем чаще хмурились его густые брови, и он все усиленнее пыхтел своею трубкой. Наконец однажды он решился
на вмешательство.
Она упала без чувств ему
на руки. Он поднял ее, внес в комнату, положил в кресла и стал над ней в
тупом ожидании.
На столике стоял стакан с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей в лицо воды; она открыла
глаза и с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и бросилась к князю.
И вот в ту минуту, когда страсть к наряду становится господствующею страстью в женщине, когда муж, законный обладатель всех этих charmes, tant convoites, [столь соблазнительных прелестей (франц.)] смотрит
на них
тупыми и сонными
глазами, когда покупка каждой шляпки, каждого бантика возбуждает целый поток упреков с одной стороны и жалоб — с другой, когда, наконец, между обеими сторонами устанавливается полуравнодушное-полупрезрительное отношение — в эту минуту, говорю я, точно из земли вырастает господин Цыбуля.
Сквозь стекло
на меня — туманно, тускло —
тупая морда какого-то зверя, желтые
глаза, упорно повторяющие одну и ту же непонятную мне мысль. Мы долго смотрели друг другу в
глаза — в эти шахты из поверхностного мира в другой, заповерхностный. И во мне копошится: «А вдруг он, желтоглазый, — в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной жизни — счастливее нас?»
Очередь дошла до левофлангового солдатика Хлебникова, который служил в роте общим посмешищем. Часто, глядя
на него, Ромашов удивлялся, как могли взять
на военную службу этого жалкого, заморенного человека, почти карлика, с грязным безусым лицом в кулачок. И когда подпоручик встречался с его бессмысленными
глазами, в которых, как будто раз навсегда с самого дня рождения, застыл
тупой, покорный ужас, то в его сердце шевелилось что-то странное, похожее
на скуку и
на угрызение совести.
Во все время этой речи, произносимой коверканным языком, я с
тупым вниманием смотрел
на его потупленные
глаза.
и бедный юнкер с каждой минутой чувствует себя все более тяжелым, неуклюжим, некрасивым и робким. Классная дама, в темно-синем платье, со множеством перламутровых пуговиц
на груди и с рыбьим холодным лицом, давно уже глядит
на него издали
тупым, ненавидящим взором мутных
глаз. «Вот тоже: приехал
на бал, а не умеет ни танцевать, ни занимать свою даму. А еще из славного Александровского училища. Постыдились бы, молодой человек!»Ужасно много времени длится эта злополучная кадриль. Наконец она кончена.
Малюта, в смирной одежде, показался
на крыльце, и
глаза его встретились с
глазами Серебряного; но в чертах Малюты не было
на этот раз обычного зверства, а только какая-то
тупая одурелость, без всякого выражения.
Старичок был весь чистота и благообразие:
на лице его и следа нет ни желтых пятен, ни морщин, обыкновенно портящих лица карликов: у него была очень пропорциональная фигура, круглая как шар головка, покрытая совершенно белыми, коротко остриженными волосами, и небольшие коричневые медвежьи глазки. Карлица лишена была приятности брата, она была одутловата, у нее был глуповатый чувственный рот и
тупые глаза.
Передонов шел медленно. Хмурая погода наводила
на него тоску. Его лицо в последние дни принимало все более
тупое выражение. Взгляд или был остановлен
на чем-то далеком, или странно блуждал. Казалось, что он постоянно всматривается за предмет. От этого предметы в его
глазах раздваивались, млели, мережили.
Уже Передонов был весь во власти диких представлений. Призраки заслонили от него мир.
Глаза его, безумные,
тупые, блуждали, не останавливаясь
на предметах, словно ему всегда хотелось заглянуть дальше их, по ту сторону предметного мира, и он искал каких-то просветов.
Весть о событии быстро разнеслась. Соседи собирались
на улице,
на дворе. Кто посмелее, прошли в дом. В столовую долго не решались войти. Заглядывали, шептались. Передонов безумными
глазами смотрел
на труп, слушал шопоты за дверью…
Тупая тоска томила его. Мыслей не было.
Вошел с радостным громким смехом Павел Васильевич Володин, молодой человек, весь, и лицом и ухватками, удивительно похожий
на барашка: волосы, как у барашка, курчавые,
глаза выпуклые и
тупые, — все, как у веселого барашка, — глупый молодой человек. Он был столяр, обучался раньше в ремесленной школе, а теперь служил учителем ремесла в городском училище.
Он заплясал и закружился по горнице. С неподвижно-красным лицом и с
тупыми глазами он казался странно-большою, заведенною в пляс куклою. Варвара ухмылялась и радостно глядела
на него. Он крикнул...
…Обложенный подушками, весь окутанный мокрыми полотенцами, Кожемякин сидел
на постели, стараясь держать голову неподвижно, а когда шевелил ею, по всему телу обильно разливалась
тупая, одуряющая боль, останавливая сердце, ослепляя
глаза.
Как многие нервные люди, он чувствовал себя очень нехорошо по утрам: тело было слабо, в
глазах ощущалась
тупая боль, точно кто-то давил
на них сильно снаружи, во рту — неприятный вкус.
То чудилось ему мычанье Губарева и представлялись его вниз устремленные
глаза с их
тупым и упрямым взглядом; то вдруг эти самые
глаза разгорались и прыгали, и он узнавал Суханчикову, слышал ее трескучий голос и невольно, шепотом, повторял за нею:"Дала, дала пощечину"; то выдвигалась перед ним нескладная фигура Потугина, и он в десятый, в двадцатый раз припоминал каждое его слово; то, как куколка из табакерки, выскакивал Ворошилов в своем общелкнутом пальто, сидевшем
на нем, как новый мундирчик, и Пищалкин мудро и важно кивал отлично выстриженною и действительно благонамеренною головой; а там Биндасов гаркал и ругался, и Бамбаев восторгался слезливо…
Оркестр в павильоне играл то попурри из"Травиаты", то вальс Штрауса, то"Скажите ей", российский романс, положенный
на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах, вокруг зеленых столов, теснились те же всем знакомые фигуры, с тем же
тупым и жадным, не то изумленным, не то озлобленным, в сущности хищным выражением, которое придает каждым, даже самым аристократическим чертам картежная лихорадка; тот же тучноватый и чрезвычайно щегольски одетый помещик из Тамбова, с тою же непостижимою, судорожною поспешностью, выпуча
глаза, ложась грудью
на стол и не обращая внимания
на холодные усмешки самих"крупиэ", в самое мгновенье возгласа"Riеn nе vа рlus!"рассыпал вспотевшею рукою по всем четвероугольникам рулетки золотые кружки луидоров и тем самым лишал себя всякой возможности что-нибудь выиграть даже в случае удачи, что нисколько не мешало ему, в тот же вечер, с сочувственным негодованием поддакивать князю Коко, одному из известных предводителей дворянской оппозиции, тому князю Коко, который в Париже, в салоне принцессы Матильды, в присутствии императора, так хорошо сказал:"Маdате, lе principe de la propriete est profondement ebranle en Russie".
У стены, заросшей виноградом,
на камнях, как
на жертвеннике, стоял ящик, а из него поднималась эта голова, и, четко выступая
на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел,
тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти, шевелились дряблые губы, открывая два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные уши — эту страшную маску прикрывала шапка черных волос, завитых в мелкие кольца, точно волосы негра.
Вот он висит
на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы,
глаза его утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят удивительный мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли
на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с
тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном
на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка
на крючке глубоко в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Матица смотрела
на него молча, открыв рот и вытянув шею, в
глазах её было
тупое удивление.
Горбун попятился от него, сел
на кровать, — жалкий, бледный. Съёжившись и открыв рот, он смотрел
на Илью с
тупым страхом в
глазах.
Тяжёлый, грузный, обвязанный тряпками, он качался перед
глазами Евсея и, казалось, был готов развалиться
на части. Его
тупой голос звучал беспокойно, левая рука щупала голову, грудь.
Молчание. Маришка только
на мгновение подымает свои большие, когда-то, вероятно, красивые
глаза и с изумлением обводит ими кругом ряд суровых или улыбающихся лиц.
На одно мгновение в этих
глазах вспыхивает искра сознания, по изможденному, сморщенному лицу пробегает нервная дрожь, и опять Маришка погружается в свое
тупое, одеревенелое состояние, точно она застыла.
— Пожалуйте, сударь, вот тут порожек маленький, не оступитесь!.. — рассыпалась она перед Бегушевым, вводя его в комнату больной жилицы, где он увидел… чему сначала
глазам своим не поверил… увидел, что
на худой кроватишке, под дырявым, изношенным бурнусом, лежала Елизавета Николаевна Мерова; худа она была, как скелет,
на лице ее виднелось
тупое отчаяние!
Елена Петровна молча посмотрела
на него. Молча пошла к себе в комнату — и молча подала большой фотографический портрет: туго и немо, как изваянный, смотрел с карточки человек, называемый «генерал Погодин» и отец. Как утюгом, загладил ретушер морщины
на лице, и оттого
на плоскости еще выпуклее и
тупее казались властные
глаза, а
на квадратной груди, обрезанной погонами, рядами лежали ордена.
Один из самых маленьких сосунов, черный, головастый, с удивленно торчащей между ушами чолкой и хвостиком, свернутым еще
на ту сторону,
на которую он был загнут в брюхе матери, уставив уши и
тупые глаза, не двигаясь с места, пристально смотрел
на сосуна, который скакал и пятился, неизвестно, завидуя или осуждая, зачем он это делает.
Профессор сорвал одним взмахом галстук, оборвал пуговицы
на сорочке, побагровел страшным параличным цветом и, шатаясь, с совершенно
тупыми стеклянными
глазами, ринулся куда-то вон. Вопль разлетелся под каменными сводами института.
Он же, как бы нарочно поддразнивая меня, всё чаще и чаще попадался мне
на глаза, и, наконец, я привык различать издали его модный, клетчатый, светлый костюм и чёрную шляпу, его ленивую походку и
тупой, скучный взгляд.
У страха
глаза велики, говорит пословица, и почему же круглому,
тупому рылу сома, высунувшемуся
на поверхность воды и быстро опять погрузившемуся, не показаться за человеческую голову, которая всплывала
на одно мгновенье?
Он поглядел
на меня в чрезвычайном изумлении какими-то
тупыми глазами. Он тоже был пьян.
Гаврила все хохотал,
тупыми глазами поглядывая
на хозяина.
С момента, когда он велел Гавриле грести тише, Гаврилу снова охватило острое выжидательное напряжение. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он растет, — кости и жилы вытягивались в нем с
тупой болью, голова, заполненная одной мыслью, болела, кожа
на спине вздрагивала, а в ноги вонзались маленькие, острые и холодные иглы.
Глаза ломило от напряженного рассматриванья тьмы, из которой — он ждал — вот-вот встанет нечто и гаркнет
на них: «Стой, воры!..»
Возле них торчал Житков в новом мундире, с обычным выражением
тупого и жадного ожидания в
глазах и с бо́льшим против обычного количеством испарины
на волосатом лице.
«Я знаю, — казалось, говорило ее неприветное молодое лицо, — я знаю, что вы все
на меня смотрите, ну смотрите, надоели!» Когда же она поднимала свои
глаза, в них было что-то дикое, красивое и
тупое, напоминавшее взор лани.
У доктора Арбузов чувствовал себя почти здоровым, но
на свежем воздухе им опять овладели томительные ощущения болезни. Голова казалась большой, отяжелевшей и точно пустой, и каждый шаг отзывался в ней неприятным гулом. В пересохшем рту опять слышался вкус гари, в
глазах была
тупая боль, как будто кто-то надавливал
на них снаружи пальцами, а когда Арбузов переводил
глаза с предмета
на предмет, то вместе с этим по снегу, по домам и по небу двигались два больших желтых пятна.
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали
на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под
глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и
тупой, шуршали тараканы, скреблись мыши.
— Ем, да свой, а ты рядом постой, — отвечает совершенно серьезно Коваль и, не глядя
на Меркулова, обчищает ножом от коричневой шелухи луковицу, режет ее
на четыре части, обмакивает одну четверть в соль и жует ее с сочным хрустением. Панчук ничего не говорит, но смотрит прямо в лицо Меркулову
тупыми, сонными, неподвижными
глазами. Он громко чавкает, и
на его массивных скулах, под обтягивающей их кожей, напрягаются и ходят связки челюстных мускулов.
Во дни таких подвигов его красивое законченное лицо становилось плоским, некоторые черты как бы исчезали с него,
на губах являлась растерянная, глуповатая улыбка, а
глаза, воспаленные бессонницей, наливались мутной влагой и смотрели
на всё злобно, с
тупой животной тоской.
Николай прижался спиною к косяку двери, исподлобья глядя
на больного: за ночь болезнь так обсосала и обгрызла старое тело, что сын почти не узнавал отца — суровое его лицо, ещё недавно полное, налитое густой кровью, исчерченное красными жилками, стало землисто-дряблым, кожа обвисла, как тряпка, курчавые волосы бороды развились и стали похожи
на паутину, красные губы, масленые и жадные, потемнели, пересохли, строгие
глаза выкатились, взгляд блуждал по комнате растерянно, с недоумением и
тупым страхом.
Полицейский тихо покачивался
на носилках, уставившись в ясное и жаркое небо стеклянными
глазами из-под искривлённых век. Григорий смотрел
на него с
тупым ужасом в сердце: третьего дня он этого полицейского видел
на посту и даже ругнул его, проходя мимо, — у них были маленькие счёты между собой. А теперь вот этот человек, такой здоровяк и злючка, лежит мёртвый, обезображенный, скорченный судорогами.
Старшой был у меня
на обыске, мы вместе ночевали, и ночью я с ним немножко поговорил о том, о сём. Он и ещё один рослый солдат, Ряднов, шагающий рядом со мной, спокойнее других, остальные трое, видимо, давно болеют тоской и злостью. Они все худые, костлявые и навсегда усталые, словно крестьянские лошади, у них однообразно стёртые лица и
тупые, безнадёжные
глаза.
Лицо у него было красно и всё в слезах, борода, смоченная ими, скомкалась, и в
глазах, широко открытых, испуганных, полных болезненного напряжения, сверкало что-то дикое и восторженное, жалкое и горячее. Вставая, он оттолкнул Аннушку; она чуть не упала, оправилась и, точно проснувшись, смотрела
на безрукого
глазами тусклыми и
тупыми — тяжёлым взглядом уставшего животного.