Неточные совпадения
Итак, либеральное направление сделалось привычкой Степана Аркадьича, и он любил свою газету, как сигару после обеда, за легкий
туман, который она производила
в его
голове.
Самгин, оглядываясь, видел бородатые и бритые, пухлые и костлявые лица мужчин, возбужденных счастьем жить, видел разрумяненные мордочки женщин, украшенных драгоценными камнями, точно иконы, все это было окутано голубоватым
туманом, и
в нем летали, подобно ангелам, белые лакеи, кланялись их аккуратно причесанные и лысые
головы, светились почтительными улыбками потные физиономии.
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин.
В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что
голова наполнена теплым
туманом и
туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны. Марину он видел пред собой так четко, как будто она сидела
в кресле у стола.
И вот он трясется
в развинченной бричке, по избитой почтовой дороге от Боровичей на Устюжну. Сквозь
туман иногда брызгает на колени мелкий, холодный дождь, кожаный верх брички трясется, задевает
голову, Самгин выставил вперед и открыл зонтик, конец зонтика, при толчках, упирается
в спину старика возничего, и старик хрипло вскрикивает...
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь
туман.
В комнате, где жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив
голову, точно молясь. Дождь хлестал
в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки воды, стекавшей по водосточной трубе.
Самгин видел пред собою
голый череп, круглое лицо с маленькими глазами, оно светилось, как луна сквозь
туман; раскалывалось на ряд других лиц, а эти лица снова соединялись
в жуткое одно.
В течение пяти недель доктор Любомудров не мог с достаточной ясностью определить болезнь пациента, а пациент не мог понять, физически болен он или его свалило с ног отвращение к жизни, к людям? Он не был мнительным, но иногда ему казалось, что
в теле его работает острая кислота, нагревая мускулы, испаряя из них жизненную силу. Тяжелый
туман наполнял
голову, хотелось глубокого сна, но мучила бессонница и тихое, злое кипение нервов.
В памяти бессвязно возникали воспоминания о прожитом, знакомые лица, фразы.
— Да, правительство у нас бездарное, царь — бессилен, — пробормотал он, осматривая рассеянно десятки сытых лиц; красноватые лица эти
в дымном
тумане напоминали арбузы, разрезанные пополам. От шума, запахов и водки немножко кружилась
голова.
Когда Самгин очнулся, — за окном,
в молочном
тумане, таяло серебряное солнце, на столе сиял самовар, высоко и кудряво вздымалась струйка пара, перед самоваром сидел, с газетой
в руках, брат.
Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые щеки обросли купеческой бородой; на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки и необыкновенно пестрые брюки.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он стал расспрашивать о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь,
в голове тяжесть. Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый
туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа, напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь
туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
— Да, не погневайтесь! — перебил Кирилов. — Если хотите
в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до
тумана, до обморока
в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать ночью…
«Нет, это все надо переделать! — сказал он про себя… — Не дают свободы — любить. Какая грубость! А ведь добрые, нежные люди! Какой еще
туман, какое затмение
в их
головах!»
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести. Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома, сел
в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как
в тумане, а
в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
Из «Золотого якоря» Привалов вышел точно
в каком
тумане; у него кружилась
голова.
Подъем на перевал со стороны моря довольно крутой.
В этих местах гребень Сихотэ-Алиня
голый. Не без труда взобрались мы на Хребет. Я хотел остановиться здесь и осмотреться, но за
туманом ничего не было видно. Дав отдохнуть мулам, мы тронулись дальше. Редкий замшистый хвойный лес, заросли багульника и густой ковер мхов покрывают западные склоны Сихотэ-Алиня.
Великан продолжал стоять, понурив
голову.
В самый этот миг месяц выбрался из
тумана и осветил ему лицо. Оно ухмылялось, это лицо — и глазами и губами. А угрозы на нем не видать… только словно все оно насторожилось… и зубы такие белые да большие…
На вершине горы на несколько мгновений рассеивается
туман, показывается Ярило
в виде молодого парня
в белой одежде,
в правой руке светящаяся
голова человечья,
в левой — ржаной сноп. По знаку царя прислужники несут целых жареных быков и баранов с вызолоченными рогами, бочонки и ендовы с пивом и медом, разную посуду и все принадлежности пира.
— О — о-от — че на — а-ш… Иже еси на небе — си — и-и… — Опять неопределенный
туман, звяканье кадильницы, клубы дыма, возгласы, не отмечаемые памятью, вереница вялых мыслей
в голове…
На рассвете, не помню уже где именно, —
в Новоград — Волынске или местечке Корце, — мы проехали на самой заре мимо развалин давно закрытого базилианского монастыря — школы… Предутренний
туман застилал низы длинного здания, а вверху резко чернели ряды пустых окон… Мое воображение населяло их десятками детских
голов, и среди них знакомое, серьезное лицо Фомы из Сандомира, героя первой прочитанной мною повести…
Над водою — серый, мокрый
туман; далеко где-то является темная земля и снова исчезает
в тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув руки за
голову, стоит, прислонясь к стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее темное, железное и слепое, глаза крепко закрыты, она всё время молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне.
Крест и
голова, вот картина, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько
голов и глаз снизу, — все это можно нарисовать как бы на третьем плане,
в тумане, для аксессуара…
В тумане из-под горы сначала показался низенький старичок с длинною палкой
в руке. Он шел без шапки, легко переваливаясь на своих кривых ногах. Полы поношенного кафтана для удобства были заткнуты за опояску. Косматая седая борода и целая шапка седых волос на
голове придавали ему дикий вид, а добрые серые глаза ласково улыбались.
Набоб чувствовал, как кровь приливала к его
голове и стучала
в висках тонкими молоточками, а
в глазах все застилало кружившим
голову туманом.
У Луши кружилась
голова, и она ходила, как
в тумане.
В голове — легкий, зыбкий
туман.
Вечер. Легкий
туман. Небо задернуто золотисто-молочной тканью, и не видно: что там — дальше, выше. Древние знали, что там их величайший, скучающий скептик — Бог. Мы знаем, что там хрустально-синее,
голое, непристойное ничто. Я теперь не знаю, что там я слишком много узнал. Знание, абсолютно уверенное
в том, что оно безошибочно, — это вера. У меня была твердая вера
в себя, я верил, что знаю
в себе все. И вот —
Очнулся — яркий свет, глядеть больно. Зажмурил глаза.
В голове — какой-то едучий синий дымок, все
в тумане. И сквозь
туман...
Сквозь
туман — длинные, стеклянные столы; медленно, молча,
в такт жующие шаро-головы.
Голова не болит, а словно перед тобой
в тумане все ходит.
На
голову его
в то же время как бы налегал какой-то
туман; хотелось зевать, глаза слипались.
— Да о чем вы меня спрашиваете? — сказала Наденька, откинувшись на спинку кресла. — Я совсем растерялась… у меня
голова точно
в тумане…
Вглядываясь
в жизнь, вопрошая сердце,
голову, он с ужасом видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади;
туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь,
голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
Голова его была как будто
в тумане. Он не спал, но был, казалось,
в забытьи. Тяжелые мысли бесконечной вереницей тянулись
в голове. Он думал...
И лошади, равномерно покачивающие под глянцевитыми дугами мокрыми
головами, и покрытые рогожками извозчики, шлепавшие
в огромных сапогах подле возов, и дома улицы, казавшиеся
в тумане очень высокими, все было мне особенно мило и значительно.
Была одна минута, когда глаза у меня застлало
туманом: страшный профессор с своим столом показался мне сидящим где-то вдали, и мне с страшной, односторонней ясностью пришла
в голову дикая мысль: «А что, ежели?.. что из этого будет?» Но я этого почему-то не сделал, а напротив, бессознательно, особенно почтительно поклонился обоим профессорам и, слегка улыбнувшись, кажется, той же улыбкой, какой улыбался Иконин, отошел от стола.
Но я был всю зиму эту
в таком
тумане, происходившем от наслаждения тем, что я большой и что я comme il faut, что, когда мне и приходило
в голову: как же держать экзамен? — я сравнивал себя с своими товарищами и думал: «Они же будут держать, а большая часть их еще не comme il faut, стало быть, у меня еще лишнее перед ними преимущество, и я должен выдержать».
В голову словно облако
тумана ворвалось, теплота по всем суставам пошла.
Только что поднялось усталое сентябрьское солнце; его белые лучи то гаснут
в облаках, то серебряным веером падают
в овраг ко мне. На дне оврага еще сумрачно, оттуда поднимается белесый
туман; крутой глинистый бок оврага темен и
гол, а другая сторона, более пологая, прикрыта жухлой травой, густым кустарником
в желтых, рыжих и красных листьях; свежий ветер срывает их и мечет по оврагу.
В эти минуты светозарный Феб быстро выкатил на своей огненной колеснице еще выше на небо; совсем разредевший
туман словно весь пропитало янтарным тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и
в этом ярком, могучем освещении, весь облитый лучами солнца,
в волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой
голове. Он плыл против течения воды, сидя на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал широкою грудью волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Она сидела, как всегда, прямо и словно
в ожидании каком-то, под розовой кофтой-распашонкой отчётливо дыбилось её тело, из воротничка, обшитого кружевом, гордо поднималась наливная шея, чуть-чуть покачивалась маленькая, темноволосая, гладко причёсанная
голова, на её писаном лице,
в тумане глаз, слабой искрой светилась улыбка.
— Экой дурак! — сказал Тиунов, махнув рукою, и вдруг все точно провалились куда-то на время, а потом опять вылезли и, барахтаясь, завопили, забормотали. Нельзя было понять, какое время стоит — день или ночь, всё оделось
в туман, стало шатко и неясно. Ходили
в баню, парились там и пили пиво, а потом шли садом
в горницы,
голые, и толкали друг друга
в снег.
«Он меня любит!» — вспыхивало вдруг во всем ее существе, и она пристально глядела
в темноту; никому не видимая тайная улыбка раскрывала ее губы… но она тотчас встряхивала
головой, заносила к затылку сложенные пальцы рук, и снова, как
туман, колыхались
в ней прежние думы.
Снова замешательство выразилось на лице девки. Прекрасные глаза подернулись как
туманом. Она спустила платок ниже губ и, вдруг припав
головой к белому личику ребенка, державшего ее за монисто, начала жадно целовать его. Ребенок упирался ручонками
в высокую грудь девки и кричал, открывая беззубый ротик.
Роман принят, роман печатается не
в газете, а
в журнале «Кошница», — от этого хоть у кого закружится
голова. Домой я вернулся
в каком-то
тумане и заключил Пепку
в свои объятия, — дольше скрываться было невозможно.
Брагин ушел от Головинского точно
в тумане: перед ним развертывались новые, широкие перспективы, а возможность насолить Порфиру Порфирычу кружила
голову.
Все это
в голове Брагина под влиянием выпитого вина перемешалось
в какой-то один безобразный сон; он видел, как
в тумане, ярко-зеленое платье Варвары Тихоновны, сизый нос Порфира Порфирыча и широкую, как подушка, спину плясавшего Липачка.
Уставши слушать и молчать, чувствуя, что у него
в голове вырос тяжёлый
туман, он, наконец, сердито прерывал оратора...
Судьба меня душит, она меня давит…
То сердце царапнет, то бьёт по затылку,
Сударку — и ту для меня не оставит.
Одно оставляет мне — водки бутылку…
Стоит предо мною бутылка вина…
Блестит при луне, как смеётся она…
Вином я сердечные раны лечу:
С вина
в голове зародится
туман,
Я думать не стану и спать захочу…
Не выпить ли лучше ещё мне стакан?
Я — выпью!.. Пусть те, кому спится, не пьют!
Мне думы уснуть не дают…
Вздутое лицо покойника было закрыто кисеей, и только желтели две руки, уже заботливо сложенные кем-то наподобие крестного знамения — мать и отец Тимохина жили
в уезде, и родных
в городе у него не было. От усталости и бессонной ночи у Саши кружилась
голова, и минутами все заплывало
туманом, но мысли и чувства были ярки до болезненности.
Елена Петровна мотнула
головой: нет! Набегали горячие слезы, и она не мигала, не мешала глазам наливаться, пока не наполнились они; и уже перелилось, потекло по щеке, защекотало — и точно просветлела комната, оделась искристым
туманом и трогательно заколыхалась. Саша что-то говорил, мелькал
в тумане.