Неточные совпадения
Она другой
рукой берет меня за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня. В комнате тихо, полутемно; нервы мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она
трогает меня; я слышу ее запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить
руками ее шею, прижать
голову к ее груди и, задыхаясь, сказать...
Я ушел с бароном Крюднером вперед и не знаю, что им отвечали. Корейцы окружили нас тотчас, лишь только мы остановились. Они тоже, как жители Гамильтона, рассматривали с большим любопытством наше платье,
трогали за
руки, за
голову, за ноги и живо бормотали между собою.
— Постой, Катерина! ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя! Нет, дитя мое, никто не
тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою на
голове, с острою саблею в
руке. Дай, отец,
руку! Забудем бывшее между нами. Что сделал перед тобою неправого — винюсь. Что же ты не даешь
руки? — говорил Данило отцу Катерины, который стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примирения.
Эта фраза привела Кочетова в бешенство. Кто смеет
трогать его за
руку? Он страшно кричал, топал ногами и грозил убить проклятого жида. Старик доктор покачал
головой и вышел из комнаты.
Старче всё тихонько богу плачется,
Просит у Бога людям помощи,
У Преславной Богородицы радости,
А Иван-от Воин стоит около,
Меч его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи съела ржавчина,
Добрая одежа поистлела вся,
Зиму и лето
гол стоит Иван,
Зной его сушит — не высушит,
Гнус ему кровь точит — не выточит,
Волки, медведи — не
трогают,
Вьюги да морозы — не для него,
Сам-от он не в силе с места двинуться,
Ни
руки поднять и ни слова сказать,
Это, вишь, ему в наказанье дано...
Небольшого роста, прямой, как воин, и поджарый, точно грач, он благословлял собравшихся, безмолвно простирая к ним длинные кисти белых
рук с тонкими пальчиками, а пышноволосый, голубоглазый келейник ставил в это время сзади него низенькое, обитое кожей кресло: старец, не оглядываясь, опускался в него и, осторожно
потрогав пальцами реденькую, точно из серебра кованую бородку, в которой ещё сохранилось несколько чёрных волос, — поднимал
голову и тёмные густые брови.
— Безумный! — сказал священник, схватив его за
руку. — Иль ты о двух
головах?.. Слушайте, ребята, — продолжал он, — я присудил повесить за разбой Сеньку Зверева; вам всем его жаль — ну так и быть! не
троньте эту девчонку, которая и так чуть жива, и я прощу вашего товарища.
Он приложил
руку к Егорушкиной
голове,
потрогал щеку и сказал...
Сыщик странно усмехнулся,
потрогал левой
рукой повязку на
голове, пощупал ухо.
Комнату Дашину вычистили, но ничего в ней не
трогали; все осталось в том же порядке. Долинский вернулся домой тихий, грустный, но спокойный. Он подошел к Даше, поднял кисею, закрывавшую ей
голову, поцеловал ее в лоб, потом поцеловал
руку и закрыл опять.
Людмила выходила, нетвердыми шагами шла к
трону, потом вдруг останавливалась или садилась на другой попутный стул, хваталась
руками за
голову и, будто проснувшись от глубокого сна, сверкала блестящими, большими голубыми глазами и шла к своему
трону.
Она стояла, смотря на него пристально, но так рассеянно, что Ганувер с недоумением опустил протянутую к ней
руку. Вдруг она закрыла глаза, — сделала усилие, но не двинулась. Из-под ее черных ресниц, поднявшихся страшно тихо, дрожа и сверкая, выполз помраченный взгляд — странный и глухой блеск; только мгновение сиял он. Дигэ опустила
голову,
тронула глаза
рукой и, вздохнув, выпрямилась, пошла, но пошатнулась, и Ганувер поддержал ее, вглядываясь с тревогой.
На царе был надет красный хитон, а на
голове простой узкий венец из шестидесяти бериллов, оправленных в золото. По правую
руку стоял
трон для матери его Вирсавии, но в последнее время благодаря преклонным летам она редко показывалась в городе.
«Смерть идет!» — мелькнуло у него в
голове, но в тот же момент чья-то невидимая
рука тронула остановившееся сердце, как
трогают остановившийся маятник, и оно, сделав бешеный толчок, готовый разбить грудь, забилось пугливо, жадно и бестолково.
Он повернулся к младшему, оглядел его с ног до
головы и, неожиданно протянув
руку,
тронул один из пейсов.
Она молчала, вздрагивала и смотрела дико, не мигая. Посмотрел на затекшие, побагровевшие
руки, стянутые веревкой безжалостно, и развязал их,
тронул пальцами
голое желтое плечо. Уже ехал на извозчике городовой.
В старину был пастух; звали его Магнис. Пропала у Магниса овца. Он пошел в горы искать. Пришел на одно место, где одни
голые камни. Он пошел по этим камням и чувствует, что сапоги на нем прилипают к этим камням. Он
потрогал рукой — камни сухие и к рунам не липнут. Пошел опять — опять сапоги прилипают. Он сел, разулся, взял сапог в
руки и стал
трогать им камни.
Горданов
тронул Ванскок за
руку и, улыбнувшись, покачал укоризненно
головой.
Объездчик очнулся от мыслей и встряхнул
головой. Обеими
руками он потряс седло,
потрогал подпругу и, как бы не решаясь сесть на лошадь, опять остановился в раздумье.
— Дурья ты
голова, парень, погляжу я на тебя… Нужна мне твоя казна! Ох, невидаль… Казны-то у меня сквозь
руки прошло столько, что тебе и не сосчитать. Владей своей казной на доброе здоровье. Копеечки не
трону… Мне подай грамотку.
Против начетов этих трудно было спорить: их составлял любимец Карла, председатель редукционной комиссии граф Гастфер, запечатлевший имя свое в летописях Лифляндии ненавистью этой страны; их утвердил сам государь, хозяин на
троне искусный, хотя и несправедливый, который, подобно Перуну [Перун — у восточных славян бог грома и молнии, бог земледелия, податель дождя.], имел золотую
голову, но держал всегда камень в
руках.
— Не бесись, сердечный… У тебя там нож под сюртуком, зарезать хочешь? Смотри, не просчитайся! Все наши с тобой дела, как я уже говорил тебе, в
руках третьего человека, и
тронь ты один волос у меня на
голове, он пустит их в ход! Одним словом, клянусь тебе честью каторжника — и жить, и погибать мы будем вместе.
И он схватился
руками за
голову и стал просить у судьбы или совсем лишить его и
трона, и короны, и царской мантии, и даже жизни, или же сделать его живым королем. Да, живым, а не бумажным королем.
Эта плотная высокая девушка была так нелепа и смешна со своими огромными, в мозолях,
руками, зализанной
головой и чисто крестьянскими оборотами речи. И в то же время ее низкий, подкупающий мелодично-бархатный голос и эта откровенная, наивная простота
трогали невольно и влекли к ней сердца девочек.