Неточные совпадения
— Загадочных людей — нет, — их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. «
Любовь и голод правят миром», и мы все выполняем повеления этих двух основных сил. Искусство пытается прикрасить зоологические
требования инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и — все.
Есть несоизмеримость между женской и мужской
любовью, несоизмеримость
требований и ожиданий.
Но у него не было толстовской и очень русской
любви к простоте,
требования очищения.
Мы видели это уже по его отношению к
любви,
требованию искренности и свободы чувств.
Но Тебеньков видит в этом разделении простое
требование устава благоустройства и благочиния, а Плешивцев и тут ухитряется примостить «
любви действо».
Но тем-то и отличается христианское исповедание от языческого, что оно требует от человека не известных внешних отрицательных действий, а ставит его в иное, чем прежде, отношение к людям, из которого могут вытекать самые разнообразные, не могущие быть вперед определенными поступки, и потому христианин не может обещаться не только исполнять чью-либо другую волю, не зная, в чем будут состоять
требования этой воли, не может повиноваться изменяющимся законам человеческим, но не может и обещаться что-либо определенное делать в известное время или от чего-либо в известное время воздержаться, потому что он не может знать, чего и в какое время потребует от него тот христианский закон
любви, подчинение которому составляет смысл его жизни.
Очень много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и
любви ко всем: к ближним и к врагам, с
требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа.
И потому христианин, подчиняясь одному внутреннему, божественному закону, не только не может исполнять предписания внешнего закона, когда они не согласны с сознаваемым им божеским законом
любви, как это бывает при правительственных
требованиях, но не может признавать и обязательства повиновения кому и чему бы то ни было, не может признавать того, что называется подданством.
«Неразумно, — говорит человек общественный, — жертвовать благом своим, своей семьи, своего отечества для исполнения
требований какого-то высшего закона, требующего от меня отречения от самых естественных и добрых чувств
любви к себе, к своей семье, к родине, к отечеству, и, главное, опасно отвергать обеспечение жизни, даваемое государственным устройством».
И сознание себя этим сыном божьим, главное свойство которого есть
любовь, удовлетворяет и всем тем
требованиям расширения области
любви, к которой был приведен человек общественного жизнепонимания.
Другое недоразумение то, что христианское учение
любви к богу и потому служение ему есть
требование неясное, мистическое, не имеющее определенного предмета
любви, которое поэтому должно быть заменено более точным и понятным учением о
любви к людям и служении человечеству.
Алексея Абрамовича она боялась — остальные в доме боялись ее, хотя она никогда никому не сделала вреда; обреченная томному гаремному заключению, она всю потребность
любви, все
требования на жизнь сосредоточила в ребенке; неразвитая, подавленная душа ее была хороша; она, безответная и робкая, не оскорблявшаяся никакими оскорблениями, не могла вынести одного — жестокого обращения Негрова с ребенком, когда тот чуть ему надоедал; она поднимала тогда голос, дрожащий не страхом, а гневом; она презирала в эти минуты Негрова, и Негров, как будто чувствуя свое унизительное положение, осыпал ее бранью и уходил, хлопнув дверью.
Рюмин. Не
любви прошу — жалости! Жизнь пугает меня настойчивостью своих
требований, а я осторожно обхожу их и прячусь за ширмы разных теорий, — вы понимаете это, я знаю… Я встретил вас, — и вдруг сердце мое вспыхнуло прекрасной, яркой надеждой, что… вы поможете мне исполнить мои обещания, вы дадите мне силу и желание работать… для блага жизни!
Нет, ей бы нужно было не то, чтоб ей что-нибудь уступили и облегчили, а то, чтобы свекровь, муж, зсе окружающие сделались способны удовлетворить тем живым стремлениям, которыми она проникнута, признать законность ее природных
требований, отречься от всяких принудительных прав на нее и переродиться до того, чтобы сделаться достойным ее
любви и доверия.
Я буду мужа любить, Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю!» Но усилие уже выше ее возможности; через минуту она чувствует, что ей не отделаться от возникшей
любви: «Разве я хочу о нем думать, — говорит она, — да что делать, коли из головы нейдет?» В этих простых словах очень ясно выражается, как сила естественных стремлений неприметно для самой Катерины одерживает в ней победу над всеми внешними
требованиями, предрассудками и искусственными комбинациями, в которых запутана жизнь ее.
Заметим, что теоретическим образом Катерина не могла отвергнуть ни одного их этих
требований, не могла освободиться ни от каких отсталых мнений; она пошла против всех них, вооруженная единственно силою своего чувства, инстинктивным сознанием своего прямого, неотъемлемого права на жизнь, счастье и
любовь…
Это, конечно, не достоинство, если смотреть на дело только со стороны
требований жизни гражданственной, но зато это порука в пользу
любви русского человека к тишине и созерцательному настроению, которое он ограждает своею уступчивостью по изречению: «будь ты мне как мытарь», то есть как чужой, как человек, с которым я ничем не связан, кроме закона человеколюбия.
Итак, эти страстные письма, эти пламенные
требования, это дерзкое, упорное преследование, всё это было не
любовь!
Когда ранее она объявила мне, что идет в актрисы, и потом писала мне про свою
любовь, когда ею периодически овладевал дух расточительности и мне то и дело приходилось, по ее
требованию, высылать ей то тысячу, то две рублей, когда она писала мне о своем намерении умереть и потом о смерти ребенка, то всякий раз я терялся, и все мое участие в ее судьбе выражалось только в том, что я много думал и писал длинные, скучные письма, которых я мог бы совсем не писать.
Что ни говори, а
любовь без надежд и
требований трогает сердце женское вернее всех расчетов обольщения.
Произведения искусства льстят всем мелочным нашим
требованиям, происходящим от
любви к искусственности.
Из многих случаев этого угождения господствующему образу мыслей укажем на один: многие требуют, чтобы в сатирических произведениях были лица, «на которых могло бы с
любовью отдохнуть сердце читателя», —
требование очень естественное; но действительность очень часто не удовлетворяет ему, представляя множество событий, в которых нет «и одного отрадного лица; искусство почти всегда угождает ему; и не знаем, найдется ли, например, в русской литературе, кроме Гоголя, писатель, который бы «в подчинялся этому
требованию; и у самого Гоголя за недостаток «отрадных» лиц вознаграждают «высоколирические» отступления.
Если говорили, что он нужен был людям, что, исполняя закон Христов
любви, он не мог отказывать людям в их
требовании видеть его, что удаление от этих людей было бы жестокостью, он не мог не соглашаться с этим, но, по мере того как он отдавался этой жизни, он чувствовал, как внутреннее переходило во внешнее, как иссякал в нем источник воды живой, как то, что он делал, он делал всё больше и больше для людей, а не для бога.
Любовь Ивановна ему не по плечу с своими детскими
требованиями от жизни; это он сознает и сам мне высказывал неоднократно.
Если человек решает, что ему лучше воздержаться от
требований настоящей самой малой
любви во имя другой будущей большей
любви, то он обманывает или себя, или других и никого не любит, кроме себя одного.
Тетя Полли не оплакивала и князе человека, которого бы она предпочитала всем другим людям, — что выражает банальное
требование так называемой «
любви», — но она оплакивала в нем человека-брата, которого она встретила случайно, заставила его проделать все, что хотела, и к которому не оказала благоволения.
— Это ничего не значит. Там у него слушатели, которым он говорит только то, что обязан говорить по
требованиям службы; а тебя он учит, как внушает ему его
любовь к просвещению и истине. Ты — счастливец, сын мой: ты имеешь редкого образователя, трудов которого нельзя оплатить никакими деньгами. Дорожи им и уважай его, потому что это такой честный и свободномыслящий человек, значение которого ты поймешь только со временем.
И то, что христианские теологи, учителя Церкви, официальные представители христианства, никогда не могли ничего сказать о
любви, кроме пошлостей, и даже не замечали её, свидетельствует о том, насколько христианство было социализировано в обыденном объективированном мире и приспособлено к его
требованиям.
Невозможно и не должно отказаться от
любви во имя долга, социального и религиозного, это рабье
требование, отказаться можно только во имя свободы или во имя жалости, то есть другой
любви же.
Сейчас пришел голодный старик, которого я немножко люблю, и просит еды, которую я берегу на ужин мною любимым детям; как мне взвесить
требования сейчасной менее сильной
любви с будущими
требованиями более сильной
любви?
Деятельность же эта не происходит в каком-нибудь определенном порядке, так что сначала заявляются человеку
требования его самой сильной
любви, потом менее сильной и т. д.
Если человек решает, что ему лучше воздержаться от
требований настоящей, самой малой
любви во имя другого, будущего проявления большей
любви, то он обманывает или себя, или других, и никого не любит кроме себя одного.
Благо жизни такого человека в
любви, как благо растения в свете, и потому, как ничем незакрытое, растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорош ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в мире, и тянется к нему, — так и отрекшийся от блага личности человек не рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей
любви, чем та, которая заявляет
требования, — а отдает себя, свое существование той
любви, которая доступна ему и есть перед ним.
Если человек может отказывать
требованиям самой малой
любви настоящего во имя
требования самой большой
любви будущего, то разве не ясно, что такой человек, если бы он всеми силами и желал этого, никогда не будет в состоянии взвесить, на сколько он может отказывать
требованиям настоящего во имя будущего, и потому, не будучи в силах решить этого вопроса, всегда выберет то проявление
любви, которое будет приятно для него, т. е. будет действовать не во имя
любви, а во имя своей личности.
Все это сводится к одному, к
требованию совершенного бесстрастия, к отсутствию всякой индивидуализированной
любви к твари, к
любви безразличной, не заключающей в себе никакого душевного элемента, хотя бы и спиритуализированного.
Предъявляя это
требование, Франция не приняла, видимо, во внимание патриотизм и дочернюю
любовь великой княжны.
Трудно понять, где это Феофан увидел в новозаветном откровении
любви и свободы «указ подданным» и
требование «всецелой покорности».
Думали, что он „нагонял страх“ всем за жену более для того, чтобы ее
требования к услаждению его жизни
любовью крепостных одалисок не встречали ни малейшего противоречия, так как всякое самомалейшее ослушание ей он наказал бы так, что царь Иван Васильевич во гробе бы содрогнулся.
Для христианина, познавшего
требования закона
любви, все
требования закона насилия не только не могут быть обязательны, но всегда представляются теми самыми заблуждениями людей, которые подлежат обличению и упразднению…
Только освободись люди нашего мира от того обмана извращения христианского учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на насилии, государственного устройства, и само собой устранится в душах людей не только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному сознанию высшего закона
любви без возможности исключений и насилия, который 1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только удовлетворяет
требованиям человеческой совести.
Закон же государственный со своим
требованием военной службы, то есть готовности к убийству по воле других людей, не может не быть противоположен всякому религиозно-нравственному закону, всегда основанному на
любви к ближнему, как все религиозные учения, не только христианское, но и магометанское, и буддийское, и браминское, и конфуцианское.
Так что казалось бы очевидно, что допущение хотя какого бы то ни было исключения из
требования исполнения закона
любви уничтожает всё значение, весь смысл, всю благодетельность закона
любви, лежащего в основе и всякого религиозного учения и всякого нравственного учения.