Неточные совпадения
По мосту, звонко и весело переговариваясь, шла
толпа веселых
баб со свитыми свяслами за плечами.
— Нет, вы оставайтесь! — закричали из
толпы, — нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он
баба, а нам нужно человека в кошевые.
Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье,
толпа разодетых мещанок,
баб, их мужей и всякого сброду.
Пока он рассказывал, Самгин присмотрелся и увидал, что по деревне двигается на околицу к запасному магазину густая
толпа мужиков,
баб, детей, — двигается не очень шумно, а с каким-то урчащим гулом; впереди шагал небольшой, широкоплечий мужик с толстым пучком веревки на плече.
Было очень трудно понять, что такое народ. Однажды летом Клим, Дмитрий и дед ездили в село на ярмарку. Клима очень удивила огромная
толпа празднично одетых
баб и мужиков, удивило обилие полупьяных, очень веселых и добродушных людей. Стихами, которые отец заставил его выучить и заставлял читать при гостях, Клим спросил дедушку...
Ел человек мало, пил осторожно и говорил самые обыкновенные слова, от которых в памяти не оставалось ничего, — говорил, что на улицах много народа, что обилие флагов очень украшает город, а мужики и
бабы окрестных деревень
толпами идут на Ходынское поле.
Мужики идут с поля, с косами на плечах; там воз с сеном проползет, закрыв всю телегу и лошадь; вверху, из кучи, торчит шапка мужика с цветами да детская головка; там
толпа босоногих
баб, с серпами, голосят…
Двери размахиваются, и
толпа мужиков,
баб, мальчишек вторгается в сад. В самом деле, привели Андрея — но в каком виде: без сапог, с разорванным платьем и с разбитым носом или у него самого, или у другого мальчишки.
Над
толпой у двора старосты стоял говор, но как только Нехлюдов подошел, говор утих, и крестьяне, так же как и в Кузминском, все друг за другом поснимали шапки. Крестьяне этой местности были гораздо серее крестьян Кузминского; как девки и
бабы носили пушки в ушах, так и мужики были почти все в лаптях и самодельных рубахах и кафтанах. Некоторые были босые, в одних рубахах, как пришли с работы.
Как только узнали, что барин просящим дает деньги,
толпы народа, преимущественно
баб, стали ходить к нему изо всей округи, выпрашивая помощи.
—
Баба взлезла на человека; ну, верно,
баба эта знает, как ездить! — говорил один из окружавшей
толпы.
Поставили три высоких столба, привезли тридцатипудовую чугунную
бабу, спустили вниз на блоке — и запели. Народ валил
толпами послушать.
Целая
толпа пристанских
баб и ключевлянок сбились у груздевского дома, откуда было видно все.
— Не все, батька, дело-то делается ночью; важивала я вашу братью и днем. Не ты первой!.. — возразила
баба и благополучнейшим манером доставила их на станцию, где встретила их
толпа ямщиков.
Посреди этой
толпы флегматически расхаживал, опустив голову и хвост, черный водолаз князя и пугал
баб и девок.
Парень воротился, выпил, не переводя дух, как небольшой стакан, целую ендову. В
толпе опять засмеялись. Он тоже засмеялся, махнул рукой и скрылся. После мужиков следовала очередь
баб. Никто не выходил.
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея с огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в
толпе и, раздавая
бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
В тени забора густая кучка, человек в двадцать мужиков и
баб, тесно обсела слепого лирника, и его дрожащий, гнусавый тенор, сопровождаемый звенящим монотонным жужжанием инструмента, резко выделялся из сплошного гула
толпы.
Едва только Василий Терентьевич, схватившись руками за козлы, кряхтя и накренив всю коляску, ступил на подножку, как
бабы быстро окружили его со всех сторон и повалились на колени. Испуганные шумом
толпы, молодые, горячие лошади захрапели и стали метаться; кучер, натянув вожжи и совсем перевалившись назад, едва сдерживал их на месте. Сначала Квашнин ничего не мог разобрать:
бабы кричали все сразу и протягивали к нему грудных младенцев. По бронзовым лицам вдруг потекли обильные слезы…
Тот дал легкого туза. Никандрыч завертелся турманом;
толпа захохотала, расступилась и дала дорогу
бабе, которая влетела в кружок и завыла над распростертым Никандрычем.
— Батюшки, не пущайте его! Родимые, не пущайте!.. Ох, касатики! — кричала
баба, тщетно продираясь сквозь
толпу, которая хохотала.
Крики
бабы усиливались: видно было, что ее не пропускали, а, напротив, давали дорогу тому, кого она старалась удержать. Наконец из
толпы показался маленький, сухопарый пьяненький мужичок с широкою лысиною и вострым носом, светившимся, как фонарь. Он решительно выходил из себя: болтал без толку худенькими руками, мигал глазами и топал ногами, которые, мимоходом сказать, и без того никак не держались на одном месте.
Картузы, словно по условному знаку, то подымаются козырьками кверху, то книзу, и в то же время над
толпою поднимается рука и взлетает на воздух грош: там идет орлянка; опять
толпа, опять
бабы.
Крестьянский народ пестрыми
толпами возвращался из церкви; старики, девки, дети,
бабы с грудными младенцами, в праздничных одеждах, расходились по своим избам, низко кланяясь барину и обходя его.
Горбатая и седая женщина с лицом бабы-яги и жесткими серыми волосами на костлявом подбородке стоит у подножия статуи Колумба и — плачет, отирая красные глаза концом выцветшей шали. Темная и уродливая, она так странно одинока среди возбужденной
толпы людей…
Когда очередь осмотра дошла до
баб, шуткам и забористым остротам не было конца. «У нас Порша вроде как куриц теперь щупает», — острил кто-то в
толпе. Но Порша с замечательной последовательностью и философским спокойствием довершал начатый подвиг и пропустил без осмотра только одну Маришку.
Вернувшись к костру, дьякон вообразил, как в жаркий июльский день по пыльной дороге идет крестный ход; впереди мужики несут хоругви, а
бабы и девки — иконы, за ними мальчишки-певчие и дьячок с подвязанной щекой и с соломой в волосах, потом, по порядку, он, дьякон, за ним поп в скуфейке и с крестом, а сзади пылит
толпа мужиков,
баб, мальчишек; тут же в
толпе попадья и дьяконица в платочках.
Он охотно собирает в господской усадьбе по праздникам соседних мужиков и
баб, предоставляя им петь, плясать и величать себя, «настоящего барина», и угощает за это пивом, водкой и ломтями черного хлеба, а иногда, под веселую руку, даже бросает в
толпу разъяренных
баб пригоршни гривенников.
Я не был особенно богат — следовательно, никто не надеялся, что я под веселую руку созову у себя во дворе
толпу мужиков и
баб, заставлю их петь и водить хороводы и первым поднесу по стакану водки, а вторых — оделю пряниками.
В церкви среди
толпы народа я узнавал и своих крестьян и прифрантившихся дворовых. Много было густых приглаженных волос уже не белых, а от старости с сильно зеленоватым оттенком. При сравнительно дальнем переходе по холодной ночи в церковь, нагретую дыханием
толпы и сотнями горящих свечей, дело не обошлось без неожиданной иллюминации. Задремавший старик поджег сзади другому скобку, и близко стоящие
бабы стали шлепать горящего по затылку, с криком: «Дедушка, горишь! Дедушка, горишь!»
Вдруг истерически захохотала какая-то
баба, и хохот кликуши точно плетью ударил
толпу, мужики заорали, налезая друг на друга, ругаясь, рыча, а Кукушкин, подскочив к лавочнику, с размаха ударил его ладонью по шероховатой щеке...
Шли
бабы и девки
толпой со станции, где они нагружали вагоны кирпичом, и носы и щеки под глазами у них были покрыты красной кирпичной пылью.
Когда возвращались из церкви, то бежал вслед народ; около лавки, около ворот и во дворе под окнами тоже была
толпа. Пришли
бабы величать. Едва молодые переступили порог, как громко, изо всей силы, вскрикнули певчие, которые уже стояли в сенях со своими нотами; заиграла музыка, нарочно выписанная из города. Уже подносили донское шипучее в высоких бокалах, и подрядчик-плотник Елизаров, высокий, худощавый старик с такими густыми бровями, что глаза были едва видны, говорил, обращаясь к молодым...
Пестрая
толпа из мужиков,
баб, девок, ребят и даже младенцев, которых заботливые матери побаивались оставить одних-одинешеньких в качках, окружала с шумом и говором две подводы, запряженные парою тощих деревенских кляч.
— Ну, ты что лезешь… нешто не видала? Пошла, вот как двину!.. — вымолвил высокий плешивый старик, выжимая востроносую
бабу из
толпы и снова устремляя круглые свои глаза на колодки — предметы всеобщего любопытства.
У самого палисадника вертелись хороводы, словно немазаные колеса какие, с их несвязною и нескончаемою песнью; в другом месте
толпа окружала молодого парня, который, по желанию Ивана Гавриловича, выплясывал с
бабой трепака.
Мужики стояли
толпой возле, ничего не делая, и смотрели на огонь. Никто не знал, за что приняться, никто ничего не умел, а кругом были стога хлеба, сено, сараи, кучи сухого хвороста. Стояли тут и Кирьяк, и старик Осип, его отец, оба навеселе. И, как бы желая оправдать свою праздность, старик говорил, обращаясь к
бабе, лежащей на земле...
В
толпе между тем несколько
баб ревело, или, лучше сказать, голосило...
Толпа народа, человек в восемьдесят странников, в особенности
баб, толпилась наружи, ожидая выхода отца Сергия и его благословения.
Показывается Ананий Яковлев с кандалами на руках и на ногах. Выражение лица его истощенное и совершенно страдальческое. В дверях набивается
толпа мужиков и
баб.
Отец, стоящий рядом со мной, склоня голову, делает торопливые маленькие кресты; в
толпе мужиков и
баб сзади нас поминутные земные поклоны…
С пригорка была видна вся деревня. Белые мазаные хатенки, тонущие в вишневых садках, раскинулись широко в огромной долине и по ее склонам. За крайние хаты высыпала пестрая
толпа, большею частью
баб и ребятишек, посмотреть на «москалей». Запевала одиннадцатой роты, ефрейтор Нога, самый голосистый во всем полку, не дожидаясь приказания начальства, выскочил вперед, попал в такт, оглянулся на идущих сзади, сбил шапку на затылок и, приняв небрежно хмурый вид, преувеличенно широко размахивая правой рукой, запел...
Когда Марфа стала подходить к дочернему двору, она увидала большую
толпу народа у избы. Одни стояли в сенях, другие под окнами. Все уж знали, что тот самый знаменитый богач Корней Васильев, который двадцать лет тому назад гремел по округе, бедным странником помер в доме дочери. Изба тоже была полна народа.
Бабы перешептывались, вздыхали и охали.
Иду я на улицу-с; мужиков,
баб толпа, толкуют промеж собой и приходят по-прежнему на лешего; Аксинья мечется, как полоумная, по деревне, все ищет, знаете. Сделалось мне на этого лешего не в шутку досадно: это уж значит из-под носу у исправника украсть. Сделал я тут же по всей деревне обыск, разослал по всем дорогам гонцов — ничего нету; еду в Марково: там тоже обыск. Егор Парменыч дома, юлит передо мной.
Никита не отвечал, и старик понял, что забрили, и не стал расспрашивать. Они вышли из управы на улицу. Был ясный, морозный день.
Толпа мужиков и
баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами. Пар валил от закутанных голов и маленьких лохматых лошаденок; дым поднимался из труб городка прямыми высокими столбами.
Оглушающий говор рабочего люда,
толпами сновавшего по набережной и спиравшегося местами в огромные кучи, крики ломовых извозчиков, сбитенщиков, пирожников и баб-перекупок, резкие звуки перевозимого и разгружаемого железа, уханье крючников, вытаскивающих из барж разную кладь, песни загулявших бурлаков, резкие свистки пароходов — весь этот содом в тупик поставил не бывалого во многолюдных городах парня.
— Ну, пошто вы, ваши благородия, озорничаете!.. Эка сколько мужиков-то задаром пристрелили! — со спокойной укоризной обратился к крыльцу из
толпы один высокий, ражий, но значительно седоватый мужик. — Ребята! подбери наших-то! свои ведь! — указал он окружающим на убитых. — Да бабы-то пущай бы прочь, а то зашибуть неравно… Пошли-те вы!..
Раздался первый роковой залп, пущенный уже не над головами. И когда рассеялось облако порохового дыма, впереди
толпы оказалось несколько лежачих.
Бабы, увидя это с окраин площади, с визгом бросились к мужьям, сынам и братьям; но мужики стояли тихо.
Но разбойники по местам не пошли,
толпа росла, и вскоре почти вся палуба покрылась рабочими. Гомон поднялся страшный. По всему каравану рабочие других хозяев выбегали на палубы смотреть да слушать, что деется на смолокуровских баржах. Плывшие мимо избылецкие лодки с малиной и смородиной остановились на речном стрежне, а сидевшие в них
бабы с любопытством смотрели на шумевших рабочих.
В сумерки старые
бабы, девки, молодки, малы ребяты, все, опричь мужиков да парней, что попойку вели на лужайке, густой
толпой собрали́сь у колодца.