Неточные совпадения
Я нашел это занятие, и горжусь этим занятием, и
считаю его более благородным, чем занятия моих бывших
товарищей при дворе и по службе.
Когда они приходили, он старательно отгонял их от себя,
считая их стыдными и свойственными только девочкам, а не мальчику и
товарищу.
Непостижимое дело! с
товарищами он был хорош, никого не продавал и, давши слово, держал; но высшее над собою начальство он
считал чем-то вроде неприятельской батареи, сквозь которую нужно пробиваться, пользуясь всяким слабым местом, проломом или упущением…
— Вы, впрочем, не конфузьтесь, — брякнул тот, — Родя пятый день уже болен и три дня бредил, а теперь очнулся и даже ел с аппетитом. Это вот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я
товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас не
считайте и не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там надо.
Он
считал необходимым искать в
товарищах недостатки; он даже беспокоился, не находя их, но беспокоиться приходилось редко, у него выработалась точная мера: все, что ему не нравилось или возбуждало чувство зависти, — все это было плохо.
Самгин чувствовал себя несколько неловко. Прейс, видимо,
считал его посвященным в дела Кутузова, а Кутузов так же думал о Прейсе. Он хотел спросить: не мешает ли
товарищам, но любопытство запретило ему сделать это.
Он
считал товарищей глупее себя, но в то же время видел, что оба они талантливее, интереснее его. Он знал, что мудрый поп Тихон говорил о Макарове...
— Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие — раз! Немедленно освободить всех
товарищей из тюрем, из ссылки — два! Организовать свое рабочее правительство — три! —
Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла — стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек семь, среди них — двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, — он слушал нахмуря брови, прищурив глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были сжатые зубы.
Выработанному человеку в этих невыработанных пустынях пока делать нечего. Надо быть отчаянным поэтом, чтоб на тысячах верст наслаждаться величием пустынного и скукой собственного молчания, или дикарем, чтоб
считать эти горы, камни, деревья за мебель и украшение своего жилища, медведей — за
товарищей, а дичь — за провизию.
Когда же Нехлюдов, поступив в гвардию, с своими высокопоставленными
товарищами прожил и проиграл столько, что Елена Ивановна должна была взять деньги из капитала, она почти не огорчилась,
считая, что это естественно и даже хорошо, когда эта оспа прививается в молодости и в хорошем обществе.
Нехлюдов встал, стараясь удержаться от выражения смешанного чувства отвращения и жалости, которое он испытывал к этому ужасному старику. Старик же
считал, что ему тоже не надо быть слишком строгим к легкомысленному и, очевидно, заблуждающемуся сыну своего
товарища и не оставить его без наставления.
— Дурак! — не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом слове «
товарищ» он чувствовал, что Масленников снисходил до него, т. е., несмотря на то, что исполнял самую нравственно-грязную и постыдную должность,
считал себя очень важным человеком и думал если не польстить, то показать, что он всё-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его
товарищем.
Главное, эти пятнадцатилетние слишком уж задирали пред ним нос и сперва даже не хотели
считать его
товарищем, как «маленького», что было уже нестерпимо обидно.
Я сказал матери, что после церкви пойду к
товарищу на весь день; мать отпустила. Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда
товарищи еще стоят на хорах собора,
считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
«Давно ли ты здесь?» Удивился, что мы до сих пор не встретились, слегка спросил, что я делаю, где служу, долгом
счел уведомить, что он имеет прекрасное место, доволен и службой, и начальниками, и
товарищами, и… всеми людьми, и своей судьбой… потом сказал, что ему некогда, что он торопится на званый обед — слышите, ma tante? при свидании, после долгой разлуки, с другом, он не мог отложить обеда…
Впрочем, и она оставляла его в покое, довольствуясь им как отличным танцором. И, пожалуй, Александров не без проницательности думал иногда, что она
считает его за дурачка. Он не обижался. Он отлично знал, что дома, в общении с
товарищами и в болтовне с хорошо знакомыми барышнями у него являются и находчивость, и ловкая поворотливость слова, и легкий незатейливый юмор.
Он
считал по совести бесчестным продолжать службу и уверен был про себя, что марает собою полк и
товарищей, хотя никто из них и не знал о происшествии.
Товарищи его по дворянскому полку, правда, утверждали, что он
считал за собой несколько лихих стычек в Ташкенте, но при этом как-то никогда достаточно не разъяснялось, в географическом ли Ташкенте происходили эти стычки, или в трактире Ташкент, что за Нарвскою заставой.
В трудах наших по статистическим изысканиям оказывал существенную помощь и Ошмянский, о чем и
считаю долгом здесь засвидетельствовать, принося почтеннейшему Лазарю Давыдовичу, от лица своего и своих
товарищей, искреннейшую признательность за его просвещенное и притом безвозмездное содействие.
Народ продувной, ловкий, всезнающий; и вот он смотрит на своих
товарищей с почтительным изумлением; он еще никогда не видал таких; он
считает их самым высшим обществом, которое только может быть в свете.
Но он
считал, что это было бы дурно по отношению доброго, простодушного
товарища, и держался с Марьей Дмитриевной самого простого, почтительного обращения, и радовался на себя за это.
Точно так же и человек, не выдержавший жара и, не спасши своего
товарища, выбежавший из горящего дома, остается свободным (признавая истину о том, что человек с опасностью своей жизни должен служить чужим жизням)
считать свой поступок дурным и потому осуждать себя за него; или (не признавая эту истину)
считать свой поступок естественным, необходимым и оправдывать себя в нем.
— Совершенно, и еще раз обязуюсь сохранить вашу тайну в полной неприкосновенности; но
товарищем вашим в этом деле я быть не могу, о чем и
считаю долгом объявить вам немедленно.
Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг другу. В тесном кубрике среди раскрытых сундуков едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина, Чеккер — у Смита. Они
считали деньги и брились наспех, пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто
считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить
товарищей громким заказом в гостинице и лишь после того открыть, в чем секрет.
Господи Иисусе! (Падая на колени.)
Товарищи, принимая во внимание темноту и невежество, как наследие царского режима, а равно также…
считать приговор условным… Что такое говорю, и сам не понимаю.
Захар не
счел нужным сообщить Гришке о том, что
товарищи гуртовщиков находились, быть может, шагах в двадцати: дрожащий голос ясно обличал, что приемыш и без того уже струхнул порядком. Не обращая внимания на неприязненные слова приемыша и делая вид, как будто не замечает его робости, Захар подхватил дружеским, но торопливо-озабоченным голосом...
Он
считал себя чем-то особенным посреди своего круга, даже с какою-то гордостию смотрел на
товарищей.
Один из молодых генералов, едва ли не самый изящный изо всех, привстал со стула и чрезвычайно вежливо раскланялся с Литвиновым, между тем как остальные его
товарищи чуть-чуть насупились или не столько насупились, сколько углубились на миг каждый в самого себя, как бы заранее протестуя против всякого сближения с посторонним штатским, а другие дамы, участвовавшие в пикнике,
сочли за нужное и прищуриться немного, и усмехнуться, и даже изобразить недоумение на лицах.
Или же я, чтобы занять свое внимание, заставляю себя
считать до тысячи, или воображаю лицо кого-нибудь из
товарищей и начинаю вспоминать: в каком году и при каких обстоятельствах он поступил на службу?
Это называлось у него «поддерживать добрые отношения с
товарищами», и, очевидно, ходить к нам и сидеть было для него тяжело, и ходил он к нам только потому, что
считал это своею товарищескою обязанностью.
— И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я
считаю долгом, как старший
товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
Если замечали, что воспитанник чересчур часто суется к преподавателям с предложением ножичка и карандашика или лезет к ним с просьбами объяснить непонятное место, или постоянно подымает кверху руку, говоря: «Позвольте мне, господин преподаватель, я знаю…», в то время когда спрошенный
товарищ только хлопает в недоумении глазами, — когда замечали за кем-нибудь такое поведение, его
считали подлизой…
Нечего и говорить о том, как «травили» и «изводили» бедных мореплавателей
товарищи. Каждый проходивший вечером около их кроватей
считал своим долгом бросить по адресу рыбаков несколько обидных слов, а рыбаки только молчали, глубоко сознавая свою вину перед обществом. Иногда кому-нибудь вдруг приходила в голову остроумная мысль — заняться лечением рыбаков. Почему-то существовало убеждение, что от этой болезни очень хорошо помогает, если пациента высечь ночью на пороге дверей сапожным голенищем.
— Очень рад, — начал старичок, приятно расставив руки, между тем как его
товарищ принялся, слегка раскрыв рот, оглядывать потолок, — очень рад, что имею, наконец, честь видеть вас лично. Хотя вы постоянным жительством вашим и обретаетесь в довольно отдаленном от здешних мест уезде, однако мы
считаем вас тоже своим, коренным, так сказать, владельцем.
Петр Иванович был
товарищем по училищу правоведения и
считал себя обязанным Иваном Ильичом.
— Господа! — сказал он, вставая с своего места. — Я вам очень обязан за сегодняшнее посещение и надеюсь, что с этого дня могу вас
считать своими
товарищами.
Славный майор Фаддей Громилов, который знал людей не хуже «Военного устава», и воеводский
товарищ Прямодушии, которого длинный орлиный нос был неоспоримым знаком наблюдательного духа, часто говаривали капитану Радушину: «Сын твой родился в сорочке: что взглянешь, то полюбишь его!» Это доказывает, между прочим, что старики наши, не зная Лафатера, имели уже понятие о физиогномике и
считали дарование нравиться людям за великое благополучие (горе человеку, который не умеет ценить его!)…
Мне страшно подумать, что мои книги, мои
товарищи и друзья, все так же стоят в своих шкапах и молчаливо хранят то, что я
считал мудростью земли, ее надеждой и счастьем. Я знаю, гг. эксперты, что сумасшедший ли я, или нет, но с вашей точки зрения, я негодяй, — посмотрели бы вы на этого негодяя, когда он входит в свою библиотеку?!
Но — как это иногда бывает — он держался больше в кружке старшего брата, и мы
считали его
товарищем.
— Не правда ли, какая смешная встреча? Да еще не конец; я вам хочу рассказать о себе; мне надобно высказаться; я, может быть, умру, не увидевши в другой раз товарища-художника… Вы, может быть, будете смеяться, — нет, это я глупо сказала, — смеяться вы не будете. Вы слишком человек для этого, скорее вы
сочтете меня за безумную. В самом деле, что за женщина, которая бросается с своей откровенностью к человеку, которого не знает; да ведь я вас знаю, я видела вас на сцене: вы — художник.
Шалун был отдан в модный пансион,
Где много приобрел прекрасных правил.
Сначала пристрастился к книгам он,
Но скоро их с презрением оставил.
Он увидал, что дружба, как поклон —
Двусмысленная вещь; что добрый малый
Товарищ скучный, тягостный и вялый;
Чуть умный — и забавен и сносней,
Чем тысяча услужливых друзей.
И потому (
считая только явных)
Он нажил в месяц сто врагов забавных.
— Тебе, Егорушка, двадцать шесть годов-то, помнится, а мы все здесь старше тебя —
товарищей твоих не
считаю. Говоришь ты однако так начальственно…
С этих пор коммерсант перестал обращаться за помощью к
товарищу. В своих делах он, конечно, не
считал предосудительным предъявлять клиентам векселя и счета; но врач, который в свое дело замешивает деньги… Такой врач, в его глазах, не стоял на высоте своей профессии.
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая, что в наш век надо заставлять знать себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а что касается до ходатайства за просителя, то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить
товарища (то есть Акатова) к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей, в числе которых он всегда
считает его, Подозерова».
Когда ты влюбляешься в женщину, Мой земной
товарищ, и тебя начинает трясти лихорадка любви, ты
считаешь себя оригинальным?
— Я все это
считала возможным, — сказала она, — но твоего
товарища осуждать нельзя — этот бедный молодой человек живет без доброго руководства.
— Хорош! — повторила она страстным шепотом, нагнулась к нему лицом и сжала сильнее его руку. Вася! так он мне противен… Голоса — и того не могу выносить: шепелявит, по-барски мямлит. — Она сделала гримасу. — И такого человека, лентяя, картежника, совершенную пустушку,
считают отличным чиновником, важные дела ему поручали, в
товарищи прокурора пролез под носом у других следователей. Один чуть не двадцать лет на службе в уезде…
Михаил Мемнонов, по прозвищу Бушуев, сделался и для меня и для моих
товарищей как бы членом нашей студенческой семьи. Ему самому было бы горько покидать нас. Отцу моему он никогда не служил, в деревне ему было делать нечего. В житейском обиходе мы его
считали"мужем совета"; а в дороге он тем паче окажется опытнее и практичнее всех нас.
"Теодор", москвич,
товарищ по одной из тамошних гимназий Островского,
считал себя в Петербурге как бы насадителем и нового бытового реализма, и некоторым образом его вторым"я". Выдвинулся он ролью Бородкина (рядом с Читау-матерью) к началу второй половины 50-х годов и одно время прогремел. Это вскружило ему голову, и без того ужасно славолюбивую: он всю жизнь
считал себя первоклассным артистом.
Там нашел я моего
товарища по Дерпту, Бакста, который все еще
считал себя как бы на нелегальном положении из-за своих сношений с политическими эмигрантами, ездил даже в Эмс, где с Александром II жил тогда граф Шувалов, и имел с ним объяснение, которое он передавал в лицах.