Неточные совпадения
Дело в том, что она
продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее
телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
— Не о
теле, а о душе говорю я! — грустно
продолжала маска, — не
тело, а душа спит… глубоко спит!
С другой стороны, всякий администратор непременно фаталист и твердо верует, что,
продолжая свой административный бег, он в конце концов все-таки очутится лицом к лицу с человеческим
телом.
— Этакое богатое
тело! —
продолжал Базаров. — Хоть сейчас в анатомический театр.
Самгин шагал мимо его, ставил ногу на каблук, хлопал подошвой по полу, согревая ноги, и ощущал, что холод растекается по всему
телу. Старик рассказывал: работали они в Польше на «Красный Крест», строили бараки, подрядчик — проворовался, бежал, их порядили
продолжать работу поденно, полтора рубля в день.
Он снова всем
телом подался к Варваре и тихо, убежденно, с какой-то горькой радостью, но как бы и с испугом
продолжал...
Сын растерянно гладил руку матери и молчал, не находя слов утешения,
продолжая думать, что напрасно она говорит все это. А она действительно истерически посмеивалась, и шепот ее был так жутко сух, как будто кожа
тела ее трещала и рвалась.
— Не верьте ему, — сказал Бердников, пошевелив грузное
тело свое, подобрал, обсосал нижнюю губу и, вздохнув,
продолжал все так же напевно, благосклонно: — Он такую вам биографию мою сочинит, что ужаснетесь.
Самгин ожидал не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень яркие, горячие глаза; она поцеловала его в лоб,
продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию, не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее
тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
Но это воспоминание, возникнув механически, было явно неуместно, оно тотчас исчезло, и Самгин
продолжал соображать: чем отличаются эти бородатые, взлохмаченные ветром, очень однообразные люди от всех других множеств людей, которые он наблюдал? Он уже подумал, что это такая же толпа, как и всякая другая, и что народники — правы: без вождя, без героя она —
тело неодухотворенное. Сегодня ее вождь — чиновник охранного отделения Сергей Зубатов.
— Наш эгоизм — не грех, —
продолжала мать, не слушая его. — Эгоизм — от холода жизни, оттого, что все ноет: душа,
тело, кости…
Привалов смотрел на нее вопросительным взглядом и осторожно положил свою левую руку на правую — на ней еще оставалась теплота от руки Антониды Ивановны. Он почувствовал эту теплоту во всем
теле и решительно не знал, что сказать хозяйке, которая
продолжала ровно и спокойно рассказывать что-то о своей maman и дядюшке.
— Странно, я встречаю в вас первую женщину, с которой нельзя соскучиться, — говорила Зося, все еще
продолжая вздрагивать всем
телом от душившего ее смеха.
Иван сидел, зажав себе уши руками и смотря в землю, но начал дрожать всем
телом. Голос
продолжал...
Я
продолжал сидеть в теплой ванне. Кругом, как и всегда в мыльной, шлепанье по голому мокрому
телу, шипенье воды, рвущейся из кранов в шайки, плеск окачивающихся, дождевой шумок душей — и не слышно человеческих голосов.
Бабушка стала смеяться, сотрясаясь всем
телом, потом понюхала табаку, вытерла слезы и
продолжала, отрадно вздохнув...
Большинство старых деревьев было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные в прах, превратились в рухлядь. На гниющих
телах их нашли себе приют другие растения. Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина,
продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени и наподобие нарочно вбитых в ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
Нарядные мужики ввели его в сени и стали раздевать его. Иван дрожал всем
телом. Когда его совсем раздели, то повели вверх по лестнице; Иван
продолжал дрожать. Его ввели, наконец, и в присутствие. Председатель стал спрашивать; у Ивана стучали зубы, — он не в состоянии даже был отвечать на вопросы. Доктор осмотрел его всего, потрепал по спине, по животу.
— Пес этакой! Караул кричат. Под окном найдут мертвое
тело, тебя же в суд потянут! —
продолжала баба, толкая мужа в бок, но, получив в ответ одно только сердитое мычанье, проговорила...
— Нездоровье ее отрицательное, а не положительное, —
продолжал доктор. — Будто одна она? Посмотрите на всех нездешних уроженцев: на что они похожи? Ступайте, ступайте отсюда. А если нельзя ехать, развлекайте ее, не давайте сидеть, угождайте, вывозите; больше движения и
телу, и духу: и то, и другое у ней в неестественном усыплении. Конечно, со временем оно может пасть на легкие или…
Лекарь ничего не ответил и
продолжал свистать, а дьякон, покачав головой, плюнул и, развязав шнурочек, которым был подпоясан по своему богатырскому
телу, снял с этого шнурочка конскую скребницу и щетку и начал усердно и с знанием дела мыть гриву своего коня, который, гуляя на чембуре, выгибал наружу ладьистую спину и бурливо пенил коленами воду.
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила, взяла его за другое ухо и
продолжала: — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким
телом, для того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
— Да, —
продолжал он, зевая. — Все ничего было, а как только купцы доехали до этого места, косари и давай чистить их косами. Сын, молодец был, выхватил у одного косу и тоже давай чистить… Ну, конечно, те одолели, потому их человек восемь было. Изрезали купцов так, что живого места на
теле не осталось; кончили свое дело и стащили с дороги обоих, отца на одну сторону, а сына на другую. Супротив этого креста на той стороне еще другой крест есть… Цел ли — не знаю… Отсюда не видать.
Мысль о совместимости в одном
теле паничка с извозчиком показалась ему, вероятно, очень курьезной и остроумной, потому что он громко захихикал и
продолжал развивать эту мысль.
Голос Ежова дрогнул, зазвенел, и голова затряслась. Фома почувствовал, как что-то теплое капнуло ему на руку, и взглянул в сморщенное лицо Ежова, который
продолжал речь, вздрагивая всем
телом...
Парни замолчали,
продолжая втискивать упругое смуглое
тело в узкий и короткий гроб.
Он
продолжал стоять у окна и глядел в открытую форточку на дремлющие в тени кусты и цветочные клумбы. Луна била ему прямо в лицо и ярко обливала своим желтым светом всю верхнюю часть его
тела.
— В каком я положении есть, в таком он тончайшим, невесомым
телом от меня и отделяется, —
продолжал Зайончек.
Глаза мои смыкались от усталости; и прежде, чем Андрей окончил свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я проснулся — вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!.. бога ради, тише! Не говорите ни слова». Это был мой Андрей, который, дрожа всем
телом,
продолжал мне шептать на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»
— Это развращенный и извращенный субъект, —
продолжал зоолог, а дьякон, в ожидании смешных слов, впился ему в лицо. — Редко где можно встретить такое ничтожество.
Телом он вял, хил и стар, а интеллектом ничем не отличается от толстой купчихи, которая только жрет, пьет, спит на перине и держит в любовниках своего кучера.
Так думал Лаевский, сидя за столом поздно вечером и все еще
продолжая потирать руки. Окно вдруг отворилось и хлопнуло, в комнату ворвался сильный ветер, и бумаги полетели со стола. Лаевский запер окно и нагнулся, чтобы собрать с полу бумаги. Он чувствовал в своем
теле что-то новое, какую-то неловкость, которой раньше не было, и не узнавал своих движений; ходил он несмело, тыча в стороны локтями и подергивая плечами, а когда сел за стол, то опять стал потирать руки.
Тело его потеряло гибкость.
— Говорите же, умоляю вас! —
продолжает она, задыхаясь и дрожа всем
телом. — Клянусь вам, что я не могу дольше так жить! Сил моих нет!
Я
продолжал лежать с вытаращенными глазами, с раскрытым и засохшим ртом; кровь стучала у меня в висках, в ушах, в горле, в спине, во всем
теле!
— И эта прекрасная голова упадет под рукою казни… —
продолжал шепотом Вадим… — эти мягкие, шелковые кудри, напитанные кровью, разовьются… ты помнишь клятву… не слишком ли ты поторопилась… о мой отец! мой отец!.. скоро настанет минута, когда беспокойный дух твой, плавая над их
телами, благословит детей твоих, — скоро, скоро…
И ничего наступило. Ноги, у которых свое сознание и своя жизнь,
продолжали ходить и носить дрожащее мокрое
тело. Руки, у которых свое сознание, тщетно пытались запахнуть расходящийся на груди халат и согреть дрожащее мокрое
тело.
Тело дрожало и зябло. Глаза смотрели. И это был почти что покой.
— Вот-те и штука!.. — прошептал наш герой, остолбенев на мгновение. — Вот-те и штука! Так вот такое-то здесь обстоятельство!.. — Тут господин Голядкин почувствовал, что у него отчего-то заходили мурашки по
телу. — Впрочем, —
продолжал он про себя, пробираясь в свое отделение, — впрочем, ведь я уже давно говорил о таком обстоятельстве; я уже давно предчувствовал, что он по особому поручению, — именно вот вчера говорил, что непременно по чьему-нибудь особому поручению употреблен человек…
Царица Астис, еще
продолжая содрогаться всем
телом, откинула назад голову Элиава. Глаза ее горели напряженным красным огнем. И она сказала медленно, слово за словом...
— Или эта эластичность
тела, —
продолжал граф, как бы более сам с собою. — Это не опухлость и не надутость жира; напротив: это полнота мускулов! И, наконец, это влияние свежей, благоухающей женской теплоты? Что, Иван, темна вода во облацех? — заключил Сапега, обратившись к Ивану Александрычу.
Юлия сначала с презрением улыбалась; потом в лице ее появились какие-то кислые гримасы, и при последних словах Перепетуи Петровны она решительно не в состоянии была себя выдержать и, проговоря: «Сама дура!», — вышла в угольную, упала на кресла и принялась рыдать, выгибаясь всем
телом. Павел бросился к жене и стал даже перед нею на колени, но она толкнула его так сильно, что он едва устоял на месте. Перепетуя Петровна, стоя в дверях,
продолжала кричать...
Он негромко, но победно засмеялся, встряхивая свое большое, рыхлое
тело, и
продолжал снисходительно, вязким голосом, все более пьянея...
— Простите, Иван Иваныч, я положу ноги на кресло, — сказал я, чувствуя, что от сильного утомления я не могу быть самим собой; я поглубже сел на диван и протянул ноги на кресло. После снега и ветра у меня горело лицо и, казалось, всё
тело впитывало в себя теплоту и от этого становилось слабее. — У вас тут хорошо, —
продолжал я, — тепло, мягко, уютно… И гусиные перья, — засмеялся я, поглядев на письменный стол, — песочница…
— Ваше высокородие, позвольте! —
продолжал Пузич, еще крепче прижимая руку к сердцу, — кому таперича свое
тело не мило, а лопни, значит, мои глаза, ваше привосходительство, ежели кто хоть копейку против меня уваженья сделает.
— Гадко, гадко, гадко! —
продолжала Ольга Михайловна, начиная дрожать всем
телом. — Меня нечего поздравлять! Поздравь ты лучше самого себя! Стыд, срам! Долгался до такой степени, что стыдишься оставаться с женой в одной комнате! Фальшивый ты человек! Я вижу тебя насквозь и понимаю каждый твой шаг!
Он легко поднял на сильных нервных ногах свое исхудалое легкое
тело и хотел
продолжать читать дальше, но не читал, а невольно напрягал слух, чтоб слышать.
— Вон отсюда! — крикнула Вера не своим голосом, вскакивая и дрожа всем
телом. — Гоните ее вон, она меня замучила! —
продолжала она, быстро идя за Аленой по коридору и топоча ногами. — Вон! Розог! Бейте ее!
Упрямо, без прежнего радования, с какими-то злыми думами и опасениями Елена
продолжала каждый день обнажать свое прекрасное
тело и смотреть на себя в зеркало. Она делала это даже чаще, чем прежде, не только вечером, при свете ламп, но и днем, опустив занавесы. Теперь она уже не забывала опускать портьеры, чтобы не подсматривали и не подслушивали ее снаружи, и при этом стыд делал все ее движения неловкими.
— Смертью все смирилось, —
продолжал Пантелей. — Мир да покой и вечное поминание!.. Смерть все мирит… Когда Господь повелит грешному
телу идти в гробную тесноту, лежать в холодке, в темном уголке, под дерновым одеялом, а вольную душеньку выпустит на свой Божий простор — престают тогда все счеты с людьми, что вживе остались… Смерть все кроет, Алексеюшка, все…
— А вот какое, — допив стакан пуншу,
продолжал Патап Максимыч. — Предста преподобному бес во образе жены и нача его смущати; он же отвеща ему глаголя: «Отыди от меня, сатано!» Бес же нимало не уязвися, дерзостно прельщая преподобного. Тогда отец Исакий поревнова, взем беса и изрину его из оконца… И товарищ твой крякнул, Василий Борисыч, как с высокого-то окна в Белой Кринице прыгнул, а девичье
тело понежней Жигаревского будет… Насмерть расшиблась…
Объяснение этого странного противоречия только одно: люди все в глубине души знают, что жизнь их не в
теле, а в духе, и что всякие страдания всегда нужны, необходимы для блага духовной жизни. Когда люди, не видя смысла в человеческой жизни, возмущаются против страданий, но все-таки
продолжают жить, то происходит это только оттого, что они умом утверждают телесность жизни, в глубине же души знают, что она духовна и что никакие страдания не могут лишить человека его истинного блага.
— В настоящее время, —
продолжал меж тем оратор-советник, — когда Россия, в виду изумленной Европы, столь быстро стремится по пути прогресса, общественного развития и всестороннего гражданского преуспеяния, по пути равенства личных прав и как индивидуальной, так и социальной свободы; когда каждый из нас, милостивые государи, чувствует себя живым атомом этого громадного
тела, этой великой машины прогресса и цивилизации, — что необходимо… я хочу сказать — неизбежно должно соединять нас здесь, за этой дружественной трапезой, в одну братскую, любящуюся семью, — какое чувство, какая мысль должны руководить нами?