Неточные совпадения
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех осталось
тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее
слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
«Нет, не надо говорить — подумал он, когда она прошла вперед его. — Это
тайна для меня одного нужная, важная и невыразимая
словами».
— Эта игра
словами, это скрывание
тайны, как и для всех женщин, имело большую прелесть для Анны.
Инспектор врачебной управы вдруг побледнел; ему представилось бог знает что: не разумеются ли под
словом «мертвые души» больные, умершие в значительном количестве в лазаретах и в других местах от повальной горячки, против которой не было взято надлежащих мер, и что Чичиков не есть ли подосланный чиновник из канцелярии генерал-губернатора для произведения
тайного следствия.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную
тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее
слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с
тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И
слов любезную небрежность?
Кто ей внушал умильный вздор,
Безумный сердца разговор,
И увлекательный и вредный?
Я не могу понять. Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный,
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц...
Что Карл Иваныч в эту минуту говорил искренно, это я утвердительно могу сказать, потому что знаю его доброе сердце; но каким образом согласовался счет с его
словами, остается для меня
тайной.
Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с
тайной соседства
слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое.
Удивительные черты ее лица, напоминающие
тайну неизгладимо волнующих, хотя простых
слов, предстали перед ним теперь в свете ее взгляда.
В А́нглийском. Чтоб исповедь начать:
Из шумного я заседанья.
Пожало-ста молчи, я
слово дал молчать;
У нас есть общество и
тайные собранья
По четвергам. Секретнейший союз…
Говорила она то же, что и вчера, — о
тайне жизни и смерти, только другими
словами, более спокойно, прислушиваясь к чему-то и как бы ожидая возражений. Тихие
слова ее укладывались в память Клима легким слоем, как пылинки на лакированную плоскость.
— Недавно, беседуя с одним из таких хитрецов, я вспомнил остроумную мысль
тайного советника Филиппа Вигеля из его «Записок». Он сказал там: «Может быть, мы бы мигом прошли кровавое время беспорядков и давным-давно из хаоса образовалось бы благоустройство и порядок» — этими
словами Вигель выразил свое, несомненно искреннее, сожаление о том, что Александр Первый не расправился своевременно с декабристами.
Он смотрел на нее, слушал и вникал в смысл ее
слов. Он один, кажется, был близок к разгадке
тайны Агафьи Матвеевны, и взгляд пренебрежения, почти презрения, который он кидал на нее, говоря с ней, невольно сменился взглядом любопытства, даже участия.
Он подбирался к нему медленно, с оглядкой, осторожно, шел то ощупью, то смело и думал, вот-вот он близко у цели, вот уловит какой-нибудь несомненный признак, взгляд,
слово, скуку или радость: еще нужно маленький штрих, едва заметное движение бровей Ольги, вздох ее, и завтра
тайна падет: он любим!
Она поглядела на него тупо, потом вдруг лицо у ней осмыслилось, даже выразило тревогу. Она вспомнила о заложенном жемчуге, о серебре, о салопе и вообразила, что Штольц намекает на этот долг; только никак не могла понять, как узнали об этом, она ни
слова не проронила не только Обломову об этой
тайне, даже Анисье, которой отдавала отчет в каждой копейке.
Между Обломовым и Ольгой установились
тайные невидимые для других отношения: всякий взгляд, каждое незначительное
слово, сказанное при других, имело для них свой смысл. Они видели во всем намек на любовь.
— Послушайте, Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы нашли нужным доверить мне
тайну… — он на этом
слове с страшным усилием перемог себя, — которая касалась вас одной, то объясните всю историю…
О Вере не произнесли ни
слова, ни тот, ни другой. Каждый знал, что
тайна Веры была известна обоим, и от этого им было неловко даже произносить ее имя. Кроме того, Райский знал о предложении Тушина и о том, как он вел себя и какая страдательная роль выпала ему на долю во всей этой драме.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего. Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, — он приезжал, сидел тут молча, ни с кем ни
слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не
тайна, что он любит Веру; он не мастер таиться. А тут заметили, что он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а он уехал… Знаешь ли, зачем он приезжал?
Сначала неловко было обоим. Ей — оттого, что «
тайна» известна была ему, хотя он и друг, но все же посторонний ей человек. Открыла она ему
тайну внезапно, в горячке, в нервном раздражении, когда она, из некоторых его
слов, заподозрила, что он уже знает все.
Он заметил ее волнение, и вдруг у него захватило дух от радости. «Она проницательна, угадала давно мою
тайну и разделяет чувство… волнуется, требует откровенного и короткого
слова…»
— Зачем столько
слов? Прикажи — и я выдам тебе все
тайны. Был разговор о тебе. Бабушка стала догадываться, отчего ты была задумчива, а потом стала вдруг весела…
Чего это ей стоило? Ничего! Она знала, что
тайна ее останется
тайной, а между тем молчала и как будто умышленно разжигала страсть. Отчего не сказала? Отчего не дала ему уехать, а просила остаться, когда даже он велел… Егорке принести с чердака чемодан? Кокетничала — стало быть, обманывала его! И бабушке не велела сказывать, честное
слово взяла с него — стало быть, обманывает и ее, и всех!
Из моих
слов у него он мог заключить, как я сам дорожу
тайной и как боюсь, чтобы кто не узнал про документ.
Дело очень простое, вся
тайна в двух
словах: упорство и непрерывность.
— «Тем даже прекрасней оно, что
тайна…» Это я запомню, эти
слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но я понимаю… Меня поражает, что вы гораздо более знаете и понимаете, чем можете выразить; только вы как будто в бреду… — вырвалось у меня, смотря на его лихорадочные глаза и на побледневшее лицо. Но он, кажется, и не слышал моих
слов.
Изменяется вид и форма самой почвы, смягчается стужа, из земли извлекается теплота и растительность —
словом, творится то же, что творится, по
словам Гумбольдта, с материками и островами посредством
тайных сил природы.
Права их, по его
словам, состояли в том, что они могут спрашивать подсудимых через председателя, могут иметь карандаш и бумагу и могут осматривать вещественные доказательства. Обязанность состояла в том, чтобы они судили не ложно, а справедливо. Ответственность же их состояла в том, что в случае несоблюдения
тайны совещаний и установления сношений с посторонними они подвергались наказанию.
И вот теперь этот человек, желая спасти земляка, зная, что он этими
словами рискует жизнью, всё-таки передал Нехлюдову арестантскую
тайну, за что, — если бы только узнали, что он сделал это, — непременно бы задушили его.
Казалось, всё было сказано. Но председатель никак не мог расстаться с своим правом говорить — так ему приятно было слушать внушительные интонации своего голоса — и нашел нужным еще сказать несколько
слов о важности того права, которое дано присяжным, и о том, как они должны с вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о том, что они принимали присягу, что они — совесть общества, и что
тайна совещательной комнаты должна быть священна, и т. д., и т. д.
Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного
слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием
тайны его, прежде чем тот молвил
слово.
Слышал я потом
слова насмешников и хулителей,
слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут
тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
Алеша понял с первого взгляда на нее, с первых
слов, что весь трагизм ее положения относительно столь любимого ею человека для нее вовсе не
тайна, что она, может быть, уже знает все, решительно все.
А потому и удивляет меня слишком, что вы придавали до сих пор, то есть до самой настоящей минуты, такую необычайную
тайну этим отложенным, по вашим
словам, полутора тысячам, сопрягая с вашею
тайной этою какой-то даже ужас…
— «Да неужто, — спрашивает юноша, — и у них Христос?» — «Как же может быть иначе, — говорю ему, — ибо для всех
слово, все создание и вся тварь, каждый листик устремляется к
слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо,
тайной жития своего безгрешного совершает сие.
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу
тайну, по
словам вашим столь «позорную», хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно говоря — этот поступок, то есть именно присвоение чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, — поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
Однако же, как мы с проницательным читателем привязаны друг к другу. Он раз обругал меня, я два раза выгнал его в шею, а все-таки мы с ним не можем не обмениваться нашими задушевными
словами;
тайное влечение сердец, что вы прикажете делать!
— Вот оно: «ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!» Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную
тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее — она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, — тотчас же слышишь что-нибудь такое: «Бедные мы существа, женщины!» или: «мужчина совсем не то, что женщина», или даже и так, прямыми
словами: «Ах, зачем я не мужчина!».
За Лизою ходила Настя; она была постарше, но столь же ветрена, как и ее барышня. Лиза очень любила ее, открывала ей все свои
тайны, вместе с нею обдумывала свои затеи;
словом, Настя была в селе Прилучине лицом гораздо более значительным, нежели любая наперсница во французской трагедии.
Ее
слова ожесточили молодую затворницу, голова ее кипела, кровь волновалась, она решилась дать знать обо всем Дубровскому и стала искать способа отправить кольцо в дупло заветного дуба; в это время камушек ударился в окно ее, стекло зазвенело, и Марья Кириловна взглянула на двор и увидела маленького Сашу, делающего ей
тайные знаки. Она знала его привязанность и обрадовалась ему. Она отворила окно.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой
тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное
слово смородинную ваксу за Old Port.
У него есть библиотека, в которой на первом плане красуется старый немецкий «Conversations-Lexicon», [Словарь разговорных
слов (нем.).] целая серия академических календарей, Брюсов календарь, «Часы благоговения» и, наконец, «
Тайны природы» Эккартсгаузена.
Люди из первой категории понимают, кто они, но молча, под неодолимым страхом, ни
словом, ни взглядом не нарушают их
тайны.
История эта состояла в следующем: мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни
слова. Но потом не утерпел и доверил
тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной
тайны была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала все на духу.
Об этом спрашивает молодая женщина, «пробужденная им к сознательной жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед отъездом в столицу, где его уже ждет какое-то важное общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно
слово… Она бледнеет. Она не в силах вынести гнетущей
тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
Харитон Артемьич страшно боялся, чтобы Полуянов не передумал за ночь, — мало ли что говорится под пьяную руку. Но Полуянов понял его
тайную мысль и успокоил одним
словом...
Но если останусь я с ним… и потом
Он
тайну узнает и спросит:
«Зачем не пошла ты за бедным отцом?..» —
И
слово укора мне бросит?
О, лучше в могилу мне заживо лечь,
Чем мужа лишить утешенья
И в будущем сына презренье навлечь…
Нет, нет! не хочу я презренья!..
Эти
слова поразили всех, но преимущественно родителей. Лизавета Прокофьевна настаивала в
тайном совете с мужем, чтоб объясниться с князем решительно насчет Настасьи Филипповны.
Он бы тотчас ушел, если б не Лиза: ему хотелось сказать ей два
слова наедине, но он долго не мог улучить удобное мгновенье и довольствовался тем, что с
тайной радостью следил за нею взором; никогда ее лицо не казалось ему благородней и милей.
Лаврецкий отдавался весь увлекавшей его волне — и радовался; но
слово не выразит того, что происходило в чистой душе девушки: оно было
тайной для нее самой; пусть же оно останется и для всех
тайной.