Неточные совпадения
Эй, Порфирий! — закричал он, подошедши к окну, на своего человека, который держал в одной руке ножик, а в другой
корку хлеба с куском балыка, который посчастливилось ему мимоходом отрезать, вынимая что-то из брички.
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук
с плеч отца переходит на сына, а
с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол
корок хлеба за зиму… У них и
корка зря не валяется: наделают сухариков да
с пивом и выпьют!
Опершись о притолоку и как бы дремля, посматривала баба в направлении кабака. Белоголовый мальчишка в ситцевой рубашке,
с кипарисным крестиком на голой грудке, сидел, растопыря ножки и сжав кулачонки, между ее лаптями; цыпленок тут же долбил задеревенелую
корку ржаного
хлеба.
Едал, покойник, аппетитно; и потому, не пускаясь в рассказы, придвинул к себе миску
с нарезанным салом и окорок ветчины, взял вилку, мало чем поменьше тех вил, которыми мужик берет сено, захватил ею самый увесистый кусок, подставил
корку хлеба и — глядь, и отправил в чужой рот.
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он в тюрьму, и ты
с ним в тюрьму. Он сделался вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки
с ним. Что тут особенного, что
корка черного
хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц
с синяками ходила, гадина!
Тут, напротив того, стены мшёные, оконницы отворяются не иначе, как вверх и
с подставочкой, вместо мебели в стены вделаны лавки, которые лоснятся от давнишнего употребления; стол всего один, но и тот простой,
с выдвижным ящиком, в котором всегда валяются
корки хлеба.
На железной кровати, стоявшей под главным ковром,
с изображенной на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера
с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы
с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка
с какими-то капсюлями,
корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под кроватью.
Он отворил, или, правильнее, вскрыл шкаф, вынул одну дверцу совсем и приставил ее к стенке, потому что шкаф
с давних пор не имел ни петель, ни замка, — достал оттуда старые сапоги, полголовы сахару, бутылку
с нюхательным табаком, графин
с водкой и
корку черного
хлеба, потом изломанную кофейную мельницу, далее бритвенницу
с куском мыла и
с щеточкой в помадной банке, старые подтяжки, оселок для перочинного ножа и еще несколько подобной дряни.
Внутри каждого лаптя (
с привязанным к нему камнем или набитого глиной для скорейшего погружения) должно прикрепить лычком кусок какого-нибудь мяса, рыбы, если случится, а если нет ни того, ни другого, то
корку хлеба; рачни раскидать по реке, саженях в пяти одна от другой.
Пока Митрий ходил
с бураком за водой, Силантий неторопливо развязал небольшой мешок и достал оттуда пригоршню заплесневелых, сухих, как камень,
корок черного
хлеба.
— Передержал тесто! — кричал он, оттопыривая свои рыжие длинные усы, шлепая губами, толстыми и всегда почему-то мокрыми. —
Корка сгорела!
Хлеб сырой! Ах ты, черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет? Будь ты анафема
с твоей работой, я — музыкант! Понял? Я — бывало, альт запьет — на альте играю; гобой под арестом — в гобой дую; корнет-а-пистон хворает — кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты — м-мужик, кацап! Давай расчет.
Он любил работать, увлекался делом, унывал, когда печь пекла плохо или тесто медленно всходило, сердился и ругал хозяина, если он покупал сырую муку, и был по-детски весел и доволен, если
хлебы из печи выходили правильно круглые, высокие, «подъемистые», в меру румяные,
с тонкой хрустящей
коркой.
В пекарне стало тихо. Коптила лампа, изредка потрескивала заслонка печи, и
корки испеченного
хлеба на полках тоже трещали. На улице, против наших окон, разговаривали ночные сторожа. И еще какой-то странный звук порой доходил до слуха
с улицы — не то где-то скрипела вывеска, не то кто-то стонал.
— Надоели мне эти голодающие, ну их! И всё обижаются и всё обижаются, — продолжал Иван Иваныч, обсасывая лимонную
корку. — Голодные обижаются на сытых. И те, у кого есть
хлеб, обижаются на голодных. Да…
С голоду человек шалеет, дуреет, становится дикий. Голод не картошка. Голодный и грубости говорит, и ворует, и, может, еще что похуже… Понимать надо.
— Вот то-то и есть, — перебила соседка, — слушайте же, что я вам скажу. — Тут она придвинулась еще ближе и примолвила
с таинственным видом: — Как у вас придется еще такой случай: укусит кого-нибудь бешеная собака, вы возьмите просто
корку хлеба, так-таки просто-напросто
корку хлеба, напишите на ней чернилами или все равно, чем хотите, три слова: «Озия, Азия и Ельзозия», да и дайте больному-то съесть эту корку-то: все как рукой снимет.
Про Свиблово говорят: стоит на горке,
хлеба ни
корки, звону много, поесть нечего. В приходе без малого тысяча душ, но, опричь погощан [Жители погоста.], и на светлу заутреню больше двадцати человек в церковь никогда не сходилось. Почти сплошь да наголо всё раскольники. Не в обиду б то было ни попу, ни причетникам, если б влекущий племя от литовского выходца умел
с ними делишки поглаже вести.
Это «что-то» было или оставшиеся от обеда и ужина
корки хлеба, которые Маша подбирала
с жадностью маньячки на столах, или перепадавшие изредка на долю приюток лакомства в виде пряников, пастилок и леденцов, жертвуемых попечительницею для не избалованных гостинцами воспитанниц.
— Не нужно мне твоей водки, понимаешь ты?… Гадина! Ничего от тебя не стану принимать!
С голоду подохну, а от тебя
корки хлеба не приму!
Почему умирающий
с голоду человек готов работать целый день за
корку хлеба?
Но радость скоро прошла, и уже через полчаса Сергей Андреич смотрел на Павла и думал: кто этот чужой и незнакомый юноша, странно высокий, странно похожий на мужчину? Он говорит грубым и мужественным голосом, много и жадно ест, спокойно и независимо наливает в стакан вино и покровительственно шутит
с Лилей. Он называется Павлом, и лицо у него Павла, и смех у него Павла, и когда он обгрыз сейчас верхнюю
корку хлеба, то обгрыз ее, как Павел, — но Павла в нем нет.