Неточные совпадения
Она села к столу,
на котором Лонгрен мастерил игрушки, и попыталась приклеить руль к корме; смотря
на эти предметы, невольно увидела она их большими, настоящими; все, что случилось
утром, снова поднялось в ней дрожью волнения, и золотое кольцо, величиной
с солнце, упало через море к ее
ногам.
Ну, бог тебя суди;
Уж, точно, стал не тот в короткое ты время;
Не в прошлом ли году, в конце,
В полку тебя я знал? лишь
утро:
ногу в стремя
И носишься
на борзом жеребце;
Осенний ветер дуй, хоть спереди, хоть
с тыла.
(Василий Иванович уже не упомянул о том, что каждое
утро, чуть свет, стоя о босу
ногу в туфлях, он совещался
с Тимофеичем и, доставая дрожащими пальцами одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая
на съестные припасы и
на красное вино, которое, сколько можно было заметить, очень понравилось молодым людям.)
Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув
на диване в
ногах у сына, собирался было поболтать
с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему спать хочется, а сам не заснул до
утра.
Но уже
утром он понял, что это не так. За окном великолепно сияло солнце, празднично гудели колокола, но — все это было скучно, потому что «мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно.
С поражающей силой, резко освещенная солнцем,
на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя
на коленях пред нею, целовал ее
ноги. Какое строгое лицо было у нее тогда и как удивительно светились ее глаза! Моментами она умеет быть неотразимо красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести
утра. Розоватый парок поднимался
с реки, и сквозь него,
на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке
с расстегнутым воротом,
с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел
на песке у
ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию
с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков
с Василисой видели, как Татьяна Марковна, в чем была накануне и
с открытой головой,
с наброшенной
на плечи турецкой шалью, пошла из дому,
ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор, спустилась в сад и шла, как будто бронзовый монумент встал
с пьедестала и двинулся, ни
на кого и ни
на что не глядя.
На другой день,
с раннего
утра, весь дом поднялся
на ноги — провожать гостя.
Настало и завтра. Шумно и весело поднялся дом
на ноги. Лакеи, повара, кучера — все хлопотало, суетилось; одни готовили завтрак, другие закладывали экипажи, и
с утра опять все напились пьяны.
Весь Узел, то есть узловский beau monde, был поднят
на ноги с раннего
утра.
Утром 4 августа мы стали собираться в путь. Китайцы не отпустили нас до тех пор, пока не накормили как следует. Мало того, они щедро снабдили нас
на дорогу продовольствием. Я хотел было рассчитаться
с ними, но они наотрез отказались от денег. Тогда я положил им деньги
на стол. Они тихонько передали их стрелкам. Я тоже тихонько положил деньги под посуду. Китайцы заметили это и, когда мы выходили из фанзы, побросали их под
ноги мулам. Пришлось уступить и взять деньги обратно.
На другое
утро вошел я к жене, — дело было летом, солнце освещало ее
с ног до головы, да так ярко.
На другой день чуть свет мы все были уже
на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма
на корейских пашнях, ушли к горам
на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись
с конями, я успел закончить свои работы. В 8 часов
утра мы выступили в путь.
Лондон ждет приезжего часов семь
на ногах, овации растут
с каждым днем; появление человека в красной рубашке
на улице делает взрыв восторга, толпы провожают его ночью, в час, из оперы, толпы встречают его
утром, в семь часов, перед Стаффорд Гаузом.
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит
с ног; он привел Ника
с утра к нам и просил его
на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
Обшитая своими чиновными плерезами, Марья Степановна каталась, как шар, по дому
с утра до ночи, кричала, шумела, не давала покоя людям, жаловалась
на них, делала следствия над горничными, давала тузы и драла за уши мальчишек, сводила счеты, бегала
на кухню, бегала
на конюшню, обмахивала мух, терла
ноги, заставляла принимать лекарство.
В усадьбе и около нее
с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а
утром, чуть свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо
на мерзлую землю.
Летом
с пяти, а зимой
с семи часов вся квартира
на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая
на руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные, бегут
на толкучку,
на промысел. Это съемщики квартир, которые сами работают
с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими бегут
на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
Старик немного опомнился только в кабаке Стабровского, где происходила давка сильнее вчерашней. Дешевка продолжалась
с раннего
утра, и народ окончательно сбился
с ног. Выпив залпом два стакана «стабровки», Вахрушка очухался и даже отплюнулся. Ведь вот как поблазнит человеку… Полуянова испугался, а Полуянов давным-давно сам
на поселении. Тьфу!
— Во-первых, это; но, положим, он тогда уже мог родиться; но как же уверять в глаза, что французский шассёр навел
на него пушку и отстрелил ему
ногу, так, для забавы; что он
ногу эту поднял и отнес домой, потом похоронил ее
на Ваганьковском кладбище, и говорит, что поставил над нею памятник,
с надписью,
с одной стороны: «Здесь погребена
нога коллежского секретаря Лебедева», а
с другой: «Покойся, милый прах, до радостного
утра», и что, наконец, служит ежегодно по ней панихиду (что уже святотатство) и для этого ежегодно ездит в Москву.
Канун первого мая для Фотьянки прошел в каком-то чаду. Вся деревня поднялась
на ноги с раннего
утра, а из Балчуговского завода так и подваливала одна партия за другой. Золотопромышленники ехали отдельно в своих экипажах парами. Около обеда вокруг кабака Фролки вырос целый табор. Кишкин толкался
на народе и прислушивался, о чем галдят.
А дело было в том, что всеми позабытый штабс-капитан Давыдовский восьмой год преспокойно валялся без рук и
ног в параличе и любовался, как полнела и добрела во всю мочь его грозная половина,
с утра до ночи курившая трубку
с длинным черешневым чубуком и кропотавшаяся
на семнадцатилетнюю девочку Липку, имевшую нарочитую склонность к истреблению зажигательных спичек, которые вдова Давыдовская имела другую слабость тщательно хранить
на своем образнике как некую особенную драгоценность или святыню.
Перед
утром связанного Райнера положили
на фурманку; в головах у него сидел подводчик, в
ногах часовой солдат
с ружьем. Отдохнувший отряд снялся и тронулся в поход.
— Никак нельзя было урваться — лагери. Сама знаешь… По двадцать верст приходилось в день отжаривать. Целый день ученье и ученье: полевое, строевое, гарнизонное.
С полной выкладкой. Бывало, так измучаешься
с утра до ночи, что к вечеру
ног под собой не слышишь…
На маневрах тоже были… Не сахар…
Тем не менее почти из всех дверей повысыпали
на перекресток их обитательницы, в чем были: в туфлях
на босу
ногу, в ночных сорочках,
с платочками
на головах; крестились, вздыхали,
утирали глаза платками и краями кофточек.
У него болела голова, а руки и
ноги казались какими-то чужими, ненужными, к тому же
на улице
с утра шел мелкий и точно грязный дождь.
У него
с утра до вечера читали и писали, а он обыкновенно сидел
на высокой лежанке, согнув
ноги, и курил коротенькую трубку; слух у него был так чуток, что он узнавал походку всякого, кто приходил к нему в горницу, даже мою.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в глазах мелькали зеленые пятна;
ноги едва двигались. Придя к себе
на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого
утра,
с открытыми глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Я хотел было все рассказать ему, но удержался и только улыбнулся про себя. Ложась спать, я, сам не знаю зачем, раза три повернулся
на одной
ноге, напомадился, лег и всю ночь спал как убитый. Перед
утром я проснулся
на мгновенье, приподнял голову, посмотрел вокруг себя
с восторгом — и опять заснул.
На песке виднелся отпечаток двухколесной тележки, прокатившейся здесь ранним
утром с разным мусором; тут же тянулись следы босых
ног с резким отпечатком пальцев.
С раннего
утра весь завод был
на ногах.
По
утрам полиция, ругаясь, ходила по слободе, срывая и соскабливая лиловые бумажки
с заборов, а в обед они снова летали
на улице, подкатываясь под
ноги прохожих.
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря уже сбросила
с себя сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском;
с бухты несет холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под
ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину
утра.
На кораблях глухо бьет 8-я стклянка.
— Тоже благородное сердце, — пробормотал Панталеоне, но Санин угрюмо взглянул
на него… Старик уткнулся в угол кареты. Он сознавал свою вину; да, сверх того, он
с каждым мгновеньем все более изумлялся: неужели это он взаправду сделался секундантом, и лошадей он достал, и всем распорядился, и мирное свое обиталище покинул в шесть часов
утра? К тому же
ноги его разболелись и заныли.
— Боже, да ведь он хотел сказать каламбур! — почти в ужасе воскликнула Лиза. — Маврикий Николаевич, не смейте никогда пускаться
на этот путь! Но только до какой же степени вы эгоист! Я убеждена, к чести вашей, что вы сами
на себя теперь клевещете; напротив; вы
с утра до ночи будете меня тогда уверять, что я стала без
ноги интереснее! Одно непоправимо — вы безмерно высоки ростом, а без
ноги я стану премаленькая, как же вы меня поведете под руку, мы будем не пара!
— Какой же ты, родимый, сердитый! — сказал он, поднимаясь
на ноги. — Говорю тебе, я знал, что твоя милость близко; я
с утра еще ожидал тебя, батюшка!
Я познакомился
с ним однажды
утром, идя
на ярмарку; он стаскивал у ворот дома
с пролетки извозчика бесчувственно пьяную девицу; схватив ее за
ноги в сбившихся чулках, обнажив до пояса, он бесстыдно дергал ее, ухая и смеясь, плевал
на тело ей, а она, съезжая толчками
с пролетки, измятая, слепая,
с открытым ртом, закинув за голову мягкие и словно вывихнутые руки, стукалась спиною, затылком и синим лицом о сиденье пролетки, о подножку, наконец упала
на мостовую, ударившись головою о камни.
Кто его знает, вчера еще
с утра был
на ногах, вечером только пить просил, наша хозяйка ему и воду носила, а ночью залопотал, нам-то слышно, потому перегородка; а сегодня
утром уж и без языка, лежит, как пласт, а жар от него, Боже ты мой!
В девять часов
утра я был
на ногах и поехал к Филатру в наемном автомобиле. Только
с ним мог я говорить о делах этой ночи, и мне было необходимо, существенно важно знать, что думает он о таком повороте «трещины
на стекле».
С раннего
утра Татьяна Власьевна поднималась
на ноги и целый день бродила по дому, как тень, точно она все чего-то искала или кого-то поджидала.
К девяти часам вечера все в доме были
на своих местах, потому что
утром нужно рано вставать. Татьяна Власьевна всех поднимает
на ноги чем свет и только одной Арише позволяет понежиться в своей каморке лишний часок, потому что Ариша ночью возится
с своим двухмесячным Степушкой.
Пришли мужики, взяли его за руки и за
ноги и отнесли в часовню. Там он лежал
на столе
с открытыми глазами, и луна ночью освещала его.
Утром пришел Сергей Сергеич, набожно помолился
на распятие и закрыл своему бывшему начальнику глаза.
В пчельнике было так уютно, радостно, тихо, прозрачно; фигура седого старичка
с лучеобразными, частыми морщинками около глаз, в каких-то широких башмаках, надетых
на босую
ногу, который, переваливаясь и добродушно, самодовольно улыбаясь, приветствовал барина в своих исключительных владениях, была так простодушно-ласкова, что Нехлюдов мгновенно забыл тяжелые впечатления нынешнего
утра, и его любимая мечта живо представилась ему.
Она легла и укрылась
с головой, он разделся и тоже лег.
Утром оба они чувствовали смущение и не знали, о чем говорить, и ему даже казалось, что она нетвердо ступает
на ту
ногу, которую он поцеловал.
Уж
с утра до вечера и снова
С вечера до самого
утраБьется войско князя удалого,
И растет кровавых тел гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мертвыми усеяно костями,
Далеко от крови почернев,
Задымилось поле под
ногами,
И взошел великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.
Утром этого дня полицейский, за кусок яичного мыла и дюжину крючков, разрешил ему стоять
с товаром около цирка, в котором давалось дневное представление, и Илья свободно расположился у входа в цирк. Но пришёл помощник частного пристава, ударил его по шее, пнул
ногой козлы,
на которых стоял ящик, — товар рассыпался по земле, несколько вещей попортилось, упав в грязь, иные пропали. Подбирая
с земли товар, Илья сказал помощнику...
Утром Нестор Игнатьевич покойно спал в
ногах на Дорушкиной постели, а она рано проснулась, села, долго внимательно смотрела
на него, потом подняла волосы
с его лица, тихо поцеловала его в лоб и, снова опустившись
на подушки, проговорила...
Бродяга
с утра ничего не ел, утомился и еле передвигал окоченевшие, измокшие
ноги… Наконец, подле проруби, огороженной елками, силы оставили его, и он, упав
на мягкий, пушистый сугроб, начал засыпать…
Раз, часу во втором
утра, Бегушев сидел, по обыкновению, в одной из внутренних комнат своих, поджав
ноги на диване, пил кофе и курил из длинной трубки
с очень дорогим янтарным мундштуком: сигар Бегушев не мог курить по крепости их, а папиросы презирал.
В нашем заводе были два пруда — старый и новый. В старый пруд вливались две реки — Шайтанка и Сисимка, а в новый — Утка и Висим. Эти горные речки принимали в себя разные притоки. Самой большой была Утка,
на которую мы и отправились. Сначала мы прошли версты три зимником, то есть зимней дорогой, потом свернули налево и пошли прямо лесом. Да, это был настоящий чудный лес,
с преобладанием сосны.
Утром здесь так было хорошо: тишина, смолистый воздух, влажная от ночной росы трава, в которой путались
ноги.