Неточные совпадения
Такая рожь богатая
В тот год у нас родилася,
Мы
землю не ленясь
Удобрили, ухолили, —
Трудненько было пахарю,
Да весело жнее!
Снопами нагружала я
Телегу со стропилами
И пела, молодцы.
(
Телега нагружается
Всегда
с веселой песнею,
А сани
с горькой думою:
Телега хлеб домой везет,
А сани —
на базар!)
Вдруг стоны я услышала:
Ползком ползет Савелий-дед,
Бледнешенек как смерть:
«Прости, прости, Матренушка! —
И повалился в ноженьки. —
Мой грех — недоглядел...
— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в
телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает
с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей
на спину, и она падает
на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.
В тени группы молодых берез стояла
на высоких ногах запряженная в крестьянскую
телегу длинная лошадь
с прогнутой спиной, шерсть ее когда-то была белой, но пропылилась, приобрела грязную сероватость и желтоватые пятна, большая, костлявая голова бессильно и низко опущена к
земле, в провалившейся глазнице тускло блестит мутный, влажный глаз.
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких! Плохо
с ними, неспособные они, нечего
с ними делать. Не гуманный я человек, я как раз железо произвожу, а —
на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните?
На что дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу кроет соломой,
землю пашет сохой,
телега у него
на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта в год.
По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи
с холмов, оттает
земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке
на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем,
с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном
телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
С наступлением октября начинаются первые серьезные морозы.
Земля закоченела, трава по утрам покрывается инеем, вода в канавках затягивается тонким слоем льда; грязь
на дорогах до того сковало, что езда в
телегах и экипажах сделалась невозможною. Но зато черностоп образовался отличный: гуляй мужичок да погуливай. Кабы
на промерзлую
землю да снежку Бог послал — лучше бы не надо.
Но самое большое впечатление произвело
на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу
на луне «как
на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый мир, как наша
земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик
с телегой… А кажется маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу
землю».
Только в стрельбе
с подъезда к птице крупной и сторожкой, сидящей
на земле, а не
на деревьях, собака мешает, потому что птица боится ее; но если собака вежлива, [То есть не гоняется за птицей и совершенно послушна] то она во время самого подъезда будет идти под дрожками или под
телегой, так что ее и не увидишь; сначала станет она это делать по приказанию охотника, а потом по собственной догадке.
И бегут, заслышав о набеге,
Половцы сквозь степи и яруги,
И скрипят их старые
телеги,
Голосят, как лебеди в испуге.
Игорь к Дону движется
с полками,
А беда несется вслед за ним:
Птицы, поднимаясь над дубами,
Реют
с криком жалобным своим.
По оврагам волки завывают,
Крик орлов доносится из мглы —
Знать,
на кости русские скликают
Зверя кровожадные орлы;
Уж лиса
на щит червленый брешет,
Стон и скрежет в сумраке ночном…
О Русская
земля!
Ты уже за холмом.
Встречу им подвигались отдельные дома, чумазые, окутанные тяжёлыми запахами, вовлекая лошадь и
телегу с седоками всё глубже в свои спутанные сети.
На красных и зелёных крышах торчали бородавками трубы, из них подымался голубой и серый дым. Иные трубы высовывались прямо из
земли; уродливо высокие, грязные, они дымили густо и черно.
Земля, плотно утоптанная, казалась пропитанной жирным дымом, отовсюду, тиская воздух, лезли тяжёлые, пугающие звуки, — ухало, гудело, свистело, бранчливо грохало железо…
Но не успел кончить — озарилась светом вся ночь, и все яблони в саду наперечет, и все цветы
на клумбах, и все мужики, и
телеги во дворе, и лошади. Взглянули:
с той стороны, за ребром крыши и трубою, дохнулся к почерневшему небу красный клуб дыма, пал
на землю, колыхнулся выше — уже искорки побежали.
Когда
телега с Охоней скрылась, Арефа пал
на землю и долго молился
на святую обитель, о которой день и ночь думал, сидя в своем затворе.
Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих
на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих
телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, — к ним вздымаются
с земли всё новые и новые волны звуков — то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.
Но Кувалда молчал. Он стоял между двух полицейских, страшный и прямой, и смотрел, как учителя взваливали
на телегу. Человек, державший труп под мышки, был низенького роста и не мог положить головы учителя в тот момент, когда ноги его уже были брошены в
телегу.
С минуту учитель был в такой позе, точно он хотел кинуться
с телеги вниз головой и спрятаться в
земле от всех этих злых и глупых людей, не дававших ему покоя.
Шлагбаум был окрашен во все цвета национальной пестряди, состоящей из черных и белых полос
с красными отводами, и еще не успел запылиться, как пронеслась весть, что губернатор уже выехал из соседнего города и держит путь прямо
на Солигалич. Тотчас же везде были поставлены махальные солдаты, а у забора бедной хибары Рыжова глодала
землю резвая почтовая тройка
с телегою, в которую Александр Афанасьевич должен был вспрыгнуть при первом сигнале и скакать навстречу «надменной фигуре».
Мне впервые приходилось ехать
на перекладных. Мои переезды
на вакациях происходили и летом и зимой — в кибитке.
Телега катила по мерзлой
земле старого казанского"тракта"
с колеями и выбоинами.
На облучке высилась фигура нашего"фамулюса"(говоря по-дерптски) Михаила Мемнонова, а мы в ряд заседали
на сене, упираясь спинами в чемоданы.
Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, — нужно было дать свой деревенский адрес
на случай призыва меня из запаса.
На большом дворе присутствия, у заборов, стояли
телеги с лошадьми,
на телегах и
на земле сидели бабы, ребята, старики. Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал...