Неточные совпадения
Печорин сел верхом; я поднял ее
с земли и кое-как посадил к нему
на седло; он обхватил ее рукой, и мы поехали назад.
Вот в синем ухе колокольни зашевелилось что-то бесформенное, из него вылетела шапка, потом — другая, вылетел комом свернутый передник, — люди
на земле судорожно встряхнулись, завыли, заорали; мячами запрыгали мальчишки, а лысый мужичок
с седыми усами прорезал весь шум тонким визгом...
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись
на толпу, казаки подняли нагайки, но в те же секунды его приподняло
с земли и в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом в бок лошади,
на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом
с ним стоял
седой человек, похожий
на шкаф, пальто
на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку
на затылок, человек ревел басом...
Днем четвероногие обитатели тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят по опушкам леса, а когда ночная мгла окутает
землю, выходят пастись
на поляны. Казаки не стали дожидаться сумерек и пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали
седла.
На биваке остались мы вдвоем
с Дерсу.
Через несколько минут
на биваке закипела та веселая и спешная работа, которая знакома всякому, кому приходилось подолгу бывать в тайге и вести страннический образ жизни. Развьюченные лошади были пущены
на волю. Как только
с них сняли
седла, они сперва повалялись
на земле, потом, отряхнувшись, пошли
на поляну кормиться.
По одному виду можно было понять, что каждому из них ничего не стоит остановить коня
на полном карьере, прямо
с седла ринуться
на матерого волка, задержанного
на лету доспевшей собакой, налечь
на него всем телом и железными руками схватить за уши, придавить к
земле и держать, пока не сострунят.
Забыл Серебряный и битву и татар, не видит он, как Басманов гонит нехристей, как Перстень
с разбойниками перенимают бегущих; видит только, что конь волочит по полю его названого брата. И вскочил Серебряный в
седло, поскакал за конем и, поймав его за узду, спрянул
на землю и высвободил Максима из стремени.
По другому знаку надлежало им скакать друг
на друга, но, к изумлению всех, Вяземский закачался
на седле и выпустил из рук поводья. Он свалился бы
на землю, если б поручник и стряпчий не подбежали и не помогли ему сойти
с коня. Подоспевшие конюхи успели схватить аргамака под уздцы.
— Я, раб божий Тимур, говорю что следует! Триста всадников отправятся сейчас же во все концы
земли моей, и пусть найдут они сына этой женщины, а она будет ждать здесь, и я буду ждать вместе
с нею, тот же, кто воротится
с ребенком
на седле своего коня, он будет счастлив — говорит Тимур! Так, женщина?
Далеко оно было от него, и трудно старику достичь берега, но он решился, и однажды, тихим вечером, пополз
с горы, как раздавленная ящерица по острым камням, и когда достиг волн — они встретили его знакомым говором, более ласковым, чем голоса людей, звонким плеском о мертвые камни
земли; тогда — как после догадывались люди — встал
на колени старик, посмотрел в небо и в даль, помолился немного и молча за всех людей, одинаково чужих ему, снял
с костей своих лохмотья, положил
на камни эту старую шкуру свою — и все-таки чужую, — вошел в воду, встряхивая
седой головой, лег
на спину и, глядя в небо, — поплыл в даль, где темно-синяя завеса небес касается краем своим черного бархата морских волн, а звезды так близки морю, что, кажется, их можно достать рукой.
И стало видно, что в двух шагах от его колес, поперек рельс, лежит, сняв фуражку
с седой головы, вагоновожатый,
с лицом солдата, он лежит вверх грудью, и усы его грозно торчат в небо. Рядом
с ним бросился
на землю еще маленький, ловкий, как обезьянка, юноша, вслед за ним, не торопясь, опускаются
на землю еще и еще люди…
Как пробужденная от сна, вскочила Ольга, не веруя глазам своим;
с минуту пристально вглядывалась в лицо
седого ловчего и наконец воскликнула
с внезапным восторгом: «так он меня не забыл? так он меня любит? любит! он хочет бежать со мною, далеко, далеко…» — и она прыгала и едва не целовала шершавые руки охотника, — и смеялась и плакала… «нет, — продолжала она, немного успокоившись, — нет! бог не потерпит, чтоб люди нас разлучили, нет, он мой, мой
на земле и в могиле, везде мой, я купила его слезами кровавыми, мольбами, тоскою, — он создан для меня, — нет, он не мог забыть свои клятвы, свои ласки…»
Вдруг
с сильнейшим ударом по левой брови и придавленный сверху к
седлу, скатываюсь через круп лошади, как смятый мешок,
на землю.
Монах в черной одежде,
с седою головой и черными бровями, скрестив
на груди руки, пронесся мимо… Босые ноги его не касались
земли. Уже пронесясь сажени
на три, он оглянулся
на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное, худое лицо!
Свиньи отвратительно похожи одна
на другую, —
на дворе мечется один и тот же зверь, четырежды повторенный
с насмешливой, оскорбляющей точностью. Малоголовые,
на коротких ногах, почти касаясь
земли голыми животами, они наскакивают
на человека, сердито взмахивая
седыми ресницами маленьких ненужных глаз, — смотрю
на них, и точно кошмар давит меня.
С бледным лицом,
с распущенными
седыми волосами стоял он подле гроба, когда отпевали усопшую; рыдая, прощался
с нею;
с жаром целовал ее лицо и руки; сам опускал в могилу; бросил
на гроб первую горсть
земли; стал
на колени; поднял вверх глаза и руки; сказал: «
На небесах душа твоя!
Хмурое небо молча смотрело
на грязный двор и
на чистенького человека
с острой
седой бородкой, ходившего по
земле, что-то измеряя своими шагами и острыми глазками.
На крыше старого дома сидела ворона и торжественно каркала, вытягивая шею и покачиваясь.
Ороч присел
на землю, чтобы поправить обувь, а я стал осматриваться. Мы находились в хвойном лесу, состоявшем из ели и пихты
с примесью лиственицы и каменной березы. Лес был старый, деревья тонкоствольные, со множеством сухих веток, густо украшенные
седыми прядями бородатого лишайника.
— Негодяй! — прошептала она и чуть не слетела
с седла, когда Цвибуш, оглушенный ударом, покачнулся и, падая
на землю, своим большим, плотным телом ударился о передние ноги вороной лошади. Он не мог не упасть.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился
на колена, кланяясь в
землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости.
Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и
с детски-наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до
земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь,
с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что-то жидкое, и ш-ш-ш-шлеп — казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора,
с лошадью рухнулся
на землю. Жерков и дежурный штаб-офицер пригнулись к
седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.