Неточные совпадения
Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние
первой теплоты его
лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный
луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих
с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем.
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо берегов Европы, как в
первый раз пал на нас у подошвы гор Мадеры ласковый
луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим
с берега благоуханием цветов.
А в зимний день ходить по высоким сугробам за зайцами, дышать морозным острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого снега, любоваться зеленым цветом неба над красноватым лесом!.. А
первые весенние дни, когда кругом все блестит и обрушается, сквозь тяжелый пар талого снега уже пахнет согретой землей, на проталинках, под косым
лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и,
с веселым шумом и ревом, из оврага в овраг клубятся потоки…
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где найдено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удобным. Сюда переносятся и все другие корни.
Первое, что я увидел, — это навесы из кедрового корья для защиты женьшеня от палящих
лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля,
с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.
Снегурочка, Мизгирь, царь Берендей, Лель и весь народ. Все
с ожиданием смотрят на восток и при
первых лучах солнца запевают.
С первых же шагов, когда
лучи теплого дня ударили ему в лицо, согрели нежную кожу, он инстинктивно поворачивал к
солнцу свои незрячие глаза, как будто чувствуя, к какому центру тяготеет все окружающее.
На углу, в аудиториуме — широко разинута дверь, и оттуда — медленная, грузная колонна, человек пятьдесят. Впрочем, «человек» — это не то: не ноги — а какие-то тяжелые, скованные, ворочающиеся от невидимого привода колеса; не люди — а какие-то человекообразные тракторы. Над головами у них хлопает по ветру белое знамя
с вышитым золотым
солнцем — и в
лучах надпись: «Мы
первые! Мы — уже оперированы! Все за нами!»
Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в
первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок
с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок
с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом
луче вечернего
солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом
с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Ветхий потолок и дырявые стены карцера в обилии пропускали дождевую воду. Александров лег спать, закутавшись в байковое одеяло, а проснулся при
первых золотых
лучах солнца весь мокрый и дрожащий от холода, но все-таки здоровый, бодрый и веселый. Отогрелся он окончательно лишь после того, как сторожевой солдат принес ему в медном чайнике горячего и сладкого чая
с булкой, после которых еще сильнее засияло прекрасное, чистое, точно вымытое небо и еще сладостнее стало греть горячее восхитительное
солнце.
Вот почему всякий арестант на Руси, где бы он ни сидел, становится как-то беспокоен весною,
с первыми приветными
лучами весеннего
солнца.
Засверкали
первые лучи восходящего
солнца, а вместе
с ним и ветерок затих…
Наступило наконец так давно, так нетерпеливо ожидаемое половодье; наступила наконец минута, столько же радостная для рыбака, как
первый теплый весенний день для пахаря; спешит он на поле и, приложив руку свою к глазам, чтобы защитить их от золотых
лучей восходящего
солнца, осматривает
с веселым выражением тучные изумрудно-зеленые стебельки озимого хлеба, покрывающие землю…
— Смотри же, ни полсловечка; смекай да послушивай, а лишнего не болтай… Узнаю, худо будет!.. Эге-ге! — промолвил он, делая несколько шагов к ближнему углу избы, из-за которого сверкнули вдруг
первые лучи солнца. — Вот уж и солнышко! Что ж они, в самом деле, долго проклажаются? Ступай, буди их. А я пойду покуда до берега: на лодки погляжу… Что ж ты стала? — спросил Глеб, видя, что жена не трогалась
с места и переминалась
с ноги на ногу.
Я увидал их возвращающихся в свои неприступные ледники
с водопоя и пастбища по узкому карнизу каменных скал. Впереди шел вожак, старый тур
с огромными рогами, за ним поодиночке, друг за другом, неотрывно все стадо. Вожак иногда пугливо останавливался поднимал голову, принюхивался и прислушивался и снова двигался вперед. Стадо шло высоко надо мной и неминуемо должно было выйти на нашу засаду, так как это единственная тропа, исключительно турья, снизу на ледник, где они должны быть при
первых лучах солнца.
Кажется, все замерло, погибло, исчезло, а между тем где-то там, под саженным слоем снега, таится и теплится жизнь, которая проснется
с первым весенним
лучом солнца.
Лаевский чувствовал утомление и неловкость человека, который, быть может, скоро умрет и поэтому обращает на себя общее внимание. Ему хотелось, чтобы его поскорее убили или же отвезли домой. Восход
солнца он видел теперь
первый раз в жизни; это раннее утро, зеленые
лучи, сырость и люди в мокрых сапогах казались ему лишними в его жизни, ненужными и стесняли его; все это не имело никакой связи
с пережитою ночью,
с его мыслями и
с чувством вины, и потому он охотно бы ушел, не дожидаясь дуэли.
Максим тронул вожжи, чмокнул, и бричка
с шумом покатила дальше. А жена всё еще говорила, что резать кулич, не доехав до дому, — грех и непорядок, что всё должно иметь свое место и время. На востоке, крася пушистые облака в разные цвета, засияли
первые лучи солнца; послышалась песня жаворонка. Уж не один, три коршуна, в отдалении друг от друга, носились над степью.
Солнце пригрело чуть-чуть, и в молодой траве затрещали кузнечики.
Майор присел на стул перед кроватью, около столика, безотчетно поправил отвернувшийся край простыни, подпер руками голову и без думы, без мысли,
с одною только болью в сердце, стал глядеть все на те же былые подушки да на тот же портрет, смотревший на него со стены добрыми, безмятежными глазами. Так застали его
первые лучи солнца. Он спал теперь сном глухим и тяжелым.
Образ Анжелики, двойника Марго, носился перед ним, и кровь ключом кипела в его венах; чудная летняя ночь своим дыханием страсти распаляла воображение Николая Герасимовича.
С ним случился даже род кошмара, ему казалось, что это точно бархатное черное небо, усыпанное яркими золотыми звездами, окутывает его всего, давит, не дает свободно дышать, останавливает биение его сердца — сидя в кресле, он лишился чувств и пришел в себя лишь тогда, когда на востоке блеснул
первый луч солнца.
С первого взгляда можно было безошибочно определить, что ее родина — далекий юг,
с палящими
лучами его жгучего
солнца.
Кузьма Терентьев проснулся лишь ранним утром.
Солнце только начало бросать свои
первые лучи из-за горизонта. Несмотря на то, что голова его была несколько свежее, он все окинул вокруг себя удивленным взглядом. Вдруг все события последних двух дней восстали
с роковой ясностью в его памяти. Кровь снова прилила к его голове. Он весь задрожал.
Едва
первый луч солнца блеснул в вершинах дубровных, как враги стремительно бросились к столице; сошлись войска, и
солнце осветило страшную битву, где кровь иноплеменных мешалась
с кровью христианской и трупы валялись кучами. Ожесточенный враг наступал сильно, но Десница Вышнего покрыла щитом своим и столицу, и войска, ополчила руки воинов на врага строптивого и укрепила мышцы их: враг не коснулся места освященного и, подобно Мамаю, со стыдом и злобою бессильною, отступил от столицы.