Неточные совпадения
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это было странно. Клим посмотрел на нее; она часто прищуривала
глаза, подрисованные брови ее дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые заметил, что у нее красивый рот, и
с любопытством
мальчишки подумал...
Вот и
мальчишки: он бац снегом — мимо: сноровки нет, только хотел захватить еще снежку, как все лицо залепила ему целая глыба снегу: он упал; и больно ему
с непривычки, и весело, и хохочет он, и слезы у него на
глазах…
Позовет ли его опекун посмотреть, как молотят рожь, или как валяют сукно на фабрике, как белят полотна, — он увертывался и забирался на бельведер смотреть оттуда в лес или шел на реку, в кусты, в чащу, смотрел, как возятся насекомые, остро глядел, куда порхнула птичка, какая она, куда села, как почесала носик; поймает ежа и возится
с ним;
с мальчишками удит рыбу целый день или слушает полоумного старика, который живет в землянке у околицы, как он рассказывает про «Пугача», — жадно слушает подробности жестоких мук, казней и смотрит прямо ему в рот без зубов и в глубокие впадины потухающих
глаз.
Когда же она услыхала доброе, жалостливое тцыканье старушки и, главное, когда встретилась
глазами с мальчишкой, переведшим свои серьезные
глаза с калачей на нее, она уже не могла удерживаться.
Женщина эта — мать
мальчишки, игравшего
с старушкой, и семилетней девочки, бывшей
с ней же в тюрьме, потому что не
с кем было оставить их, — так же, как и другие, смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая
глаза, на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
И старший рабочий,
с рыжей бородой, свалявшейся набок, и
с голубыми строгими
глазами; и огромный парень, у которого левый
глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и
мальчишка с наивным, деревенским лицом,
с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, —
мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы
с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого солдата
с впалыми
глазами,
с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Хотя незнакомец, явившийся на сцену столь неожиданным и странным образом, подходил ко мне
с тем беспечно-задорным видом,
с каким всегда на нашем базаре подходили друг к другу
мальчишки, готовые вступить в драку, но все же, увидев его, я сильно ободрился. Я ободрился еще более, когда из-под того же престола, или, вернее, из люка в полу часовни, который он покрывал, сзади мальчика показалось еще грязное личико, обрамленное белокурыми волосами и сверкавшее на меня детски-любопытными голубыми
глазами.
Их было трое: поручик Веткин — лысый, усатый человек лет тридцати трех, весельчак, говорун, певун и пьяница, подпоручик Ромашов, служивший всего второй год в полку, и подпрапорщик Лбов, живой стройный
мальчишка с лукаво-ласково-глупыми
глазами и
с вечной улыбкой на толстых наивных губах, — весь точно начиненный старыми офицерскими анекдотами.
Скромные ли, учтивые манеры Володи, который обращался
с ним так же, как
с офицером, и не помыкал им, как
мальчишкой, или приятная наружность пленили Влангу, как называли его солдаты, склоняя почему-то в женском роде его фамилию, только он не спускал своих добрых больших глупых
глаз с лица нового офицера, предугадывал и предупреждал все его желания и всё время находился в каком-то любовном экстазе, который, разумеется, заметили и подняли на смех офицеры.
Изо всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних ярких ситцевых одеждах.
Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед ухающим барабаном. Все военные, попадающие на пути, становятся во фронт и делают честь знамени. Старый, седой отставной генерал,
с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон
глазами. В его лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.
Вот посреди улицы, перебирая короткими ногами и широко разгоняя грязь, бежит — точно бочка катится — юродствующий чиновник Черноласкин, а за ним шумной стаей молодых собачонок,
с гиком и свистом, мчатся
мальчишки, забегают вперёд и, хватая грязь, швыряют ею в дряблые, дрожащие щёки чиновника, стараясь попасть в его затравленные, бессильно злые
глаза.
Не
с ума ли сошел Гонсевский! — продолжал боярин, провожая
глазами выходящего Юрия, — прислать ко мне этого
мальчишку, который беспрестанно твердит о Владиславе да об отечестве!
Аксюша. Не все я на салазках каталась, я
с шести лет уж помогала матери день и ночь работать; а по праздникам, точно, каталась
с мальчишками на салазках. Что ж, у меня игрушек и кукол не было. Но ведь я уж
с десяти лет живу у вас в доме и постоянно имею перед
глазами пример…
— Никак нет, Александр Иваныч, этого нельзя оставить. Сами посудите: поставил я вчера в пикет Ивана Гнедых и приказал ему
глаз не смыкать, и он, подлец, даже побожился. Ну, думаю, я тебя накрою: прихожу, а он и спит, для тепла
с головой укрылся и тут себе задувает! Ах ты… толкнул его в зад, а оттуда совсем неизвестное лицо,
мальчишка лет шестнадцати. «Ты кто?» — «Да Гнедых». — «А Иван где?» — «А батьке завтра в волость надо». — «Так что ж ты спишь, такой ты этакий…»
Илья почти не жил дома, мелькнёт утром за чаем и уходит в город к дяде или в лес
с Мироном и вихрастым, чёрненьким Горицветовым; этот маленький, пронырливый
мальчишка, колючий, как репейник, ходил виляющей походкой, его
глаза были насмешливо вывихнутыми и казались косыми.
«Как
мальчишку, он меня учит», — обиженно подумал Пётр, проводив его. Пошёл в угол к умывальнику и остановился, увидав, что рядом
с ним бесшумно двигается похожий на него человек, несчастно растрёпанный,
с измятым лицом, испуганно выкатившимися
глазами, двигается и красной рукою гладит мокрую бороду, волосатую грудь. Несколько секунд он не верил, что это его отражение в зеркале, над диваном, потом жалобно усмехнулся и снова стал вытирать куском льда лицо, шею, грудь.
Годовалого
мальчишку она держала на руках, как полено, и у
мальчишки этого левого
глаза не было. Вместо
глаза из растянутых, истонченных век выпирал шар желтого цвета величиной
с небольшое яблоко.
Мальчишка страдальчески кричал и бился, баба хныкала. И вот я потерялся.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя
глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице, к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали
мальчишки с длинными удилищами на плечах, шли солидные мужики, искоса оглядывая группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
К счастию, в кондитерской никого не было;
мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые
с сонными
глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты.
«Да, — продолжал он размышлять, — вот она, судьба будущего человека. Она поставила уже
мальчишку на дорогу. Тятька и посельщик… Две координаты будущей жизни… Любовь сына, послушание отцу — две добродетели, из которых может выработаться целая система пороков. Житейский парадокс, и этот парадокс, быть может, воплотится в какую-нибудь мрачную фигуру, которая возникнет из этого мальчика
с такими синими
глазами…»
Большие серые шапки, надвигаясь им на
глаза, придавали ужасно печальный вид красивым личикам и умным глазенкам,
с тоскою и вместе
с детским любопытством смотревшим на новый город и на толпы мещанских
мальчишек, бежавших вприпрыжку за телегами.
Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась, и показался Герасим. На нем был праздничный кафтан; он вел Муму на веревочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам.
Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его
глазами молча. Он даже не обернулся, шапку надел только на улице. Гаврило послал вслед за ним того же Ерошку, в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошел в трактир вместе
с собакой, и стал дожидаться его выхода.
Смеялся Николай только на уроках студента
с Петькой, и Петька ненавидел его за смех. В его присутствии он нарочно еще выше задирал колени, так что едва не заваливался со стулом на спину, щурил пренебрежительно
глаза, ковырял в носу, хотя прекрасно знал, что этого не нужно делать, и хладнокровно говорил студенту невыносимые дерзости. Рябое лицо репетитора наливалось кровью и потело; он чуть не плакал и по уходе Петьки жаловался, что
мальчишка совсем не хочет учиться.
Пятидесятилетний Урбенин при воспоминании о первом поцелуе
с поэтической Оленькой закрыл
глаза и зарделся, как
мальчишка… Мне показалось это противным…
— Смелый этот юноша! — отрывисто проговорил адмирал, любуясь катером Ашанина и обращаясь к стоявшему около капитану. — Только, того и гляди, перевернется… Рифы надо брать… Пора рифы брать. Ветер все свежеет… И чего он не берет рифов! — вдруг крикнул адмирал, словно бы ужаленный, и
глаза его метали молнии, и лицо исказилось гневом. — Он
с ума сошел, этот
мальчишка! Набежит шквал, и его перевернет!
Господин в цилиндре отнимал ее у Грохольского, пел, бил Грохольского и ее, сек под окном
мальчишку, объяснялся в любви, катал ее на шарабане… О, сны! В одну ночь,
с закрытыми
глазами и лежа, можно иногда прожить не один десяток счастливых лет… Лиза в эту ночь прожила очень много и очень счастливо, несмотря даже и на побои…
Пришел к Миримановым их племянник Борис Долинский, — тот юноша
с подведенными
глазами, который тогда пел у Агаповых красивые стихи об ананасах в шампанском. Мириманов сурово глядел на его растерянное лицо
с глазами пойманного на шалости
мальчишки.
Я казался себе в сравнении
с ними глупым и
мальчишкою и даже переставал уважать себя, что читаю Бокля. И больно кололо душу, что я в их
глазах — «зубрилка» и «первый ученик».
Мама, как узнала, пришла в ужас: да что же это! Ведь этак и убить могут ребенка или изуродовать на всю жизнь! Мне было приказано ходить в гимназию
с двоюродным моим братом Генею, который в то время жил у нас. Он был уже во втором классе гимназии. Если почему-нибудь ему нельзя было идти со мной, то до Киевской улицы (она врагу моему уже была не по дороге) меня провожал дворник.
Мальчишка издалека следил за мною ненавидящими
глазами, — как меня тяготила и удивляла эта ненависть! — но не подходил.
Я испуганно таращил
глаза и втягивал голову в плечи,
мальчишка бил меня кулаком по шее, а извозчики, — такие почтительные и славные, когда я ехал на них
с папой или мамой, — теперь грубо хохотали, а парень
с дровами свистел и кричал...
Чего не натерпелись князь Борис Алексеич
с княгиней, ехавши по Заборью! Он, голову повеся, молча сидел, княгиня со слезами на
глазах, кротко, приветно всем улыбалась. На приветы ее встречные ругали ее ругательски.
Мальчишек сотни полторы
с села согнали: бегут за молодыми господами, «у-у!» кричат, языки им высовывают.
За спущенной сторой бился о стекло и жужжал шмель. Софья Петровна глядела на ниточки, слушала шмеля и представляла себе, как она едет… Vis-а-vis день и ночь сидит Ильин, не сводящий
с нее
глаз, злой на свое бессилие и бледный от душевной боли. Он величает себя развратным
мальчишкой, бранит ее, рвет у себя волосы на голове, но, дождавшись темноты и, улучив время, когда пассажиры засыпают или выходят на станцию, падает перед ней на колени и сжимает ей ноги, как тогда у скамьи…
Что это, как я расписалась? В висках у меня стучит. Ни
с того ни
с сего на
глазах слезы. Должно быть, мне уж чересчур тоскливо, или это от лампы. Кажется, Володька захныкал. Пойду и отшлепаю этого скверного
мальчишку; а то он всю ночь будет куксить.
Завтрак продолжался молча, и все, на что падал свет из окна, казалось желтым и странно угрюмым. Сергей Андреич внимательно и испытующе глядел в лицо Павла и думал: «И под
глазами круги… Но неужели это правда, и он близок
с женщинами — такой
мальчишка?»