Неточные совпадения
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати,
высокую и стройную,
с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая у самого
горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два
с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.
— Pardon, comte [Извините, граф (франц.).], — заговорил он, быстро подходя и дружески здороваясь
с молодым человеком. — Вот как занят делом — по
горло! — прибавил он и показал рукой даже
выше горла; но заявленные при этом случае, тщательно вычищенные, длинные ногти сильно заставляли подозревать, что не делами, а украшением своего бренного и высохшего тела был занят перед тем директор.
Потом являлась Александра Викторовна Травкина
с мужем, —
высокая, тонкая, рыжая, она часто сморкалась так странно, точно коленкор рвали. А муж её говорил шёпотом, — у него болело
горло, — но говорил неустанно, и во рту у него точно сухая солома шуршала. Был он человек зажиточный, служил по акцизу, состоял членом правления в каком-то благотворительном обществе, и оба они
с женой постоянно ругали бедных, обвиняли их во лжи, в жадности, в непочтительности к людям, которые желают им добра…
Пел Коновалов баритоном, на
высоких нотах переходившим в фальцет, как у всех певцов-мастеровых. Подперев щеку рукой, он
с чувством выводил заунывные рулады, и лицо его было бледно от волнения, глаза полузакрыты,
горло выгнуто вперед. На него смотрели восемь пьяных, бессмысленных и красных физиономий, и только порой были слышны бормотанье и икота. Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого славного парня поющим свою грустную песню.
В дверях показалась хозяйка — важная
высокая дама
с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее
с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка.
Горло его перехватывало.
С чувством человека, спасающегося от погони, он
с силой захлопнул за собой дверь кухни и увидел Наташу, неподвижно сидевшую на широкой лавке, в ногах у своего сынишки, который по самое
горло был укутан рваной шубкой, и только его большие и черные, как и у матери, глаза
с беспокойством таращились на нее. Голова ее была опущена, и сквозь располосованную красную кофту белела
высокая грудь, но Наташа точно не чувствовала стыда и не закрывала ее, хотя глаза ее были обращены прямо на вошедшего.
А Жилину пить хочется, в
горле пересохло; думает — хоть бы пришли проведать. Слышит — отпирают сарай. Пришел красный татарин, а
с ним другой, поменьше ростом, черноватенький. Глаза черные, светлые, румяный, бородка маленькая, подстрижена; лицо веселое, все смеется. Одет черноватый еще лучше: бешмет шелковый синий, галунчиком обшит. Кинжал на поясе большой, серебряный; башмачки красные, сафьянные, тоже серебром обшиты. А на тонких башмачках другие толстые башмаки. Шапка
высокая, белого барашка.
Над этими козлами невдалеке торчал
высокий кол
с насаженным на него рогатым коровьим черепом и отбитым
горлом глиняного кувшина; на другом шесте моталась змеиная кожа, а по ветвям дерев висели пряди пакли.