Неточные совпадения
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его
большим массивным
ножом слоновой кости и уложив в конверт
с деньгами, он
с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Самгин осторожно оглянулся. Сзади его стоял широкоплечий, высокий человек
с большим, голым черепом и круглым лицом без бороды, без усов. Лицо масляно лоснилось и надуто, как у больного водянкой, маленькие глаза светились где-то посредине его, слишком близко к ноздрям широкого носа, а рот был
большой и без губ, как будто прорезан
ножом. Показывая белые, плотные зубы, он глухо трубил над головой Самгина...
На берегу, около обломков лодки, сидел человек в фуражке
с выцветшим околышем, в странной одежде, похожей на женскую кофту, в штанах
с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко груди каравай хлеба, он резал его
ножом, а рядом
с ним, на песке, лежал
большой, темно-зеленый арбуз.
Потом стал расставлять перед каждым маленькие тарелки, маленькие
ножи, маленькие вилки и
с таким же проворством начал носить десерт: прекрупный янтарного цвета виноград и к нему
большую хрустальную чашку
с водой, груши, гранаты, фиги и арбузы.
Войдя в его маленькие две комнатки, Наталья Ивановна внимательно осмотрела их. На всем она увидала знакомую ей чистоту и аккуратность и поразившую ее совершенно новую для него скромность обстановки. На письменном столе она увидала знакомое ей пресс-папье
с бронзовой собачкой; тоже знакомо аккуратно разложенные портфели и бумаги, и письменные принадлежности, и томы уложения о наказаниях, и английскую книгу Генри Джорджа и французскую — Тарда
с вложенным в нее знакомым ей кривым
большим ножом слоновой кости.
— Я
больше не могу, Александр Павлыч, — усталым голосом говорил Ляховский. — Этот Веревкин пристает
с ножом к горлу.
Кедр, тополь, клен, ольха, черемуха Максимовича, шиповник, рябина бузинолистная, амурский барбарис и чертово дерево, опутанные виноградом, актинидиями и лимонником, образуют здесь такую непролазную чащу, что пробраться через нее можно только
с ножом в руке, затратив
большие усилия и рискуя оставить одежду свою на кустах.
На следующий день, 17 июня, мы расстались со стариком. Я подарил ему свой охотничий
нож, а А.И. Мерзляков — кожаную сумочку. Теперь топоры нам были уже не нужны. От зверовой фанзы вниз по реке шла тропинка. Чем дальше, тем она становилась лучше. Наконец мы дошли до того места, где река Синь-Квандагоу сливается
с Тудагоу. Эта последняя течет в широтном направлении, под острым углом к Сихотэ-Алиню. Она значительно
больше Синь-Квандагоу и по справедливости могла бы присвоить себе название Вай-Фудзина.
Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь
с площади. В квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги
с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал
нож, всаженный вплотную. Я никогда таких
ножей не видал: из тела торчала
большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка.
Но вот часы в залах, одни за другими, бьют шесть. Двери в
большую гостиную отворяются, голоса смолкают, и начинается шарканье, звон шпор… Толпы окружают закусочный стол. Пьют «под селедочку», «под парную белужью икорку», «под греночки
с мозгами» и т. д. Ровно час пьют и закусывают. Потом из залы-читальни доносится первый удар часов — семь, — и дежурный звучным баритоном покрывает чоканье рюмок и стук
ножей.
— Никогда не привозил. Я про
нож этот только вот что могу тебе сказать, Лев Николаевич, — прибавил он, помолчав, — я его из запертого ящика ноне утром достал, потому что всё дело было утром, в четвертом часу. Он у меня всё в книге заложен лежал… И… и… и вот еще, что мне чудно: совсем
нож как бы на полтора… али даже на два вершка прошел… под самую левую грудь… а крови всего этак
с пол-ложки столовой на рубашку вытекло;
больше не было…
Когда дело дошло до плетей, Окулко
с ножом бросился на Палача и зарезал бы его, да спасли старика
большие старинные серебряные часы луковицей:
нож изгадал по часам, и Палач остался жив.
Около пяти столетий назад, когда работа в Операционном еще только налаживалась, нашлись глупцы, которые сравнивали Операционное
с древней инквизицией, но ведь это так нелепо, как ставить на одну точку хирурга, делающего трахеотомию, и разбойника
с большой дороги: у обоих в руках, быть может, один и тот же
нож, оба делают одно и то же — режут горло живому человеку.
Я застал старика
с большой седой бородой, в одной рубахе и туфлях,
с садовым
ножом в руках за обрезкой фруктовых деревьев в прекрасном садике. Я передал ему поклон от дочери и рассказал о цели моего приезда.
Тесным кольцом, засунув руки в рукава, они окружают едока, вооруженного
ножом и
большой краюхой ржаного хлеба; он истово крестится, садится на куль шерсти, кладет окорок на ящик, рядом
с собою, измеряет его пустыми глазами.
Наконец, явился и он. Как теперь его помню: это был огромный, хорошо поджаренный, подрумяненный индюк на
большом деревянном блюде, и в его папоротку был артистически воткнут сверкающий клинок
большого ножа с белой костяною ручкой. Петр Иванович подал индюка и, остановясь, сказал...
Иваныч подал мне
нож особого устройства, напоминающий
большой скобль, только
с одной длинной рукоятью посредине.
На тротуаре в тени
большого дома сидят, готовясь обедать, четверо мостовщиков — серые, сухие и крепкие камни. Седой старик, покрытый пылью, точно пеплом осыпан, прищурив хищный, зоркий глаз, режет
ножом длинный хлеб, следя, чтобы каждый кусок был не меньше другого. На голове у него красный вязаный колпак
с кистью, она падает ему на лицо, старик встряхивает
большой, апостольской головою, и его длинный нос попугая сопит, раздуваются ноздри.
Умываясь, Евсей незаметно старался рассмотреть хозяйку квартиры, — женщина собирала ужин, раскладывая на
большом подносе тарелки,
ножи, хлеб. Её
большое круглое лицо
с тонкими бровями казалось добрым. Гладко причёсанные тёмные волосы, немигающие глаза и широкий нос вызывали у мальчика догадку...
Через несколько минут вошли в избу отставной солдат
с ружьем, а за ним широкоплечий крестьянин
с рыжей бородою, вооруженный также ружьем и
большим поварским
ножом, заткнутым за пояс.
Видя, как он быстро и ловко ест, наливая себе и мне из трепещущего по скатерти розовыми зайчиками графина, я сбился в темпе, стал ежеминутно ронять то
нож, то вилку; одно время стеснение едва не замучило меня, но аппетит превозмог, и я управился
с едой очень быстро, применив ту уловку, что я будто бы тороплюсь
больше Дюрока.
— Да мы не на кулаки
с тобой драться будем, — произнес он со скрежетом зубов: — пойми ты! А я тебе дам
нож и сам возьму… Ну, и посмотрим, кто кого. Алексей! — скомандовал он мне, — беги за моим
большим ножом, знаешь, черенок у него костяной — он там на столе лежит, а другой у меня в кармане.
Полутемный алтарь возвышался над всем храмом, и в глубине его тускло блестели золотом стены святилища, скрывавшего изображения Изиды. Трое ворот —
большие, средние и двое боковых маленьких — вели в святилище. Перед средним стоял жертвенник со священным каменным
ножом из эфиопского обсидиана. Ступени вели к алтарю, и на них расположились младшие жрецы и жрицы
с тимпанами, систрами, флейтами и бубнами.
— Ежели будет — страшно, не страшно, все одно, идти надо. Нашего брата не спросят. Иди себе
с Богом. Дай-ка
ножа: у тебя
нож важный. — Я дал ему свой
большой охотничий
нож. Он разрубил гуся вдоль и половину протянул мне. — Возьми-ка себе на случай. А об этом самом, страшно ли, не страшно, не думай, барин, лучше. Все от Бога. От него никуда не уйдешь.
Дворецкий, выдав для вычищения
большие оловянные блюда
с гербами знаменитого рода Халявских и
с вензелями прадеда, деда, отца папенькиных и самого папеньки, сам острит
нож и другой про запас, для разбирания при столе птиц и других мяс.
Сом же представлял из себя огромного черного пса на длинных ногах и
с хвостом, жестким, как палка. За обедом и за чаем он обыкновенно ходил молча под столом и стучал хвостом по сапогам и по ножкам стола. Это был добрый, глупый пес, но Никитин терпеть его не мог за то, что он имел привычку класть свою морду на колени обедающим и пачкать слюною брюки. Никитин не раз пробовал бить его по
большому лбу колодкой
ножа, щелкал по носу, бранился, жаловался, но ничто не спасало его брюк от пятен.
— Что я далась ему? Мало ли других баб на селе? А он этакой рослый, здоровый, согнётся и бормочет, махая рукой: «Коли страха нету
больше — всё кончено! Всё рушится, всё нарушено! Мир, говорит, только страхом и держался!» И опять ко мне лезет, за груди хватает, щиплет, просит лечь
с ним — мне просто хоть
нож в руку брать!
Вошли в следующую комнату, в баню. Там тоже стоял стол. На столе
большое блюдо
с окороком, бутыль
с водкой, тарелки,
ножи, вилки.
Кончалось тем, что задетый за живое Акинфыч сдавался и, пробуя на
большом пальце острие
ножа, говорил
с напускной суровостью...
По темной, крутой лестнице я поднялся во второй этаж и позвонил. В маленькой комнатке сидел у стола бледный человек лет тридцати, в синей блузе
с расстегнутым воротом; его русые усы и бородка были в крови, около него на полу стоял
большой глиняный таз; таз был полон алою водою, и в ней плавали черные сгустки крови. Молодая женщина, плача, колола кухонным
ножом лед.
«Больной»,
с которым я имею дело как врач, — это нечто совершенно другое, чем просто больной человек, — даже не близкий, а хоть сколько-нибудь знакомый; за этих я способен болеть душою, чувствовать вместе
с ними их страдания; по отношению же к первым способность эта все
больше исчезает; и я могу понять одного моего приятеля-хирурга, гуманнейшего человека, который, когда больной вопит под его
ножом,
с совершенно искренним изумлением спрашивает его...
Получив отрицательный ответ, он всадил доктору в живот
большой кухонный
нож. Врач упал
с распоротым животом; одновременно упал и убийца-больной, у которого хлынула кровь горлом. Оба были тотчас подняты и свезены в одну и ту же больницу, там оба они и умерли.
Один охотник жаловался мне, что ружье у него делает по пяти осечек подряд и выстреливает только после шестого раза; идти
с таким сокровищем на охоту без
ножа или рогатки —
большой риск.
К восьми часам утра мы перебрались через последний мыс и подошли к реке Нельме. На другой ее стороне стояла юрта. Из отверстия в ее крыше выходил дым; рядом
с юртой на песке лежали опрокинутые вверх дном лодки, а на самом берегу моря догорал костер, очевидно он был разложен специально для нас. Его-то мы и видели ночью. Из юрты вышел человек и направился к реке. В левой руке он держал за жабры
большую рыбину, а в правой —
нож.
Авария обошлась без человеческих жертв.
С большим трудом мы вытащили лодку из-под плавника. Она была пуста и так изломана, что не годилась для плавания. Все имущество погибло: ружья, продовольствие, походное снаряжение, запасная одежда. Осталось только то, что было на себе; у меня — поясной
нож, карандаш, записная книжка и засмоленная баночка со спичками. Весь день употребили на поиски утонувшего имущества, но ничего не нашли.
Размышлять
больше не о чем, да и некогда,
нож, крепко взятый решительною рукой, глубоко вонзился в спай крышки портфеля, но вдруг Висленев вздрогнул,
нож завизжал, вырвался из его рук, точно отнятый сторонней силой, и упал куда-то далеко за окном, в густую траву, а в комнате, среди глубочайшей ночной тишины,
с рычаньем раскатился оглушительный звон, треск, шипение, свист и грохот.
Они отобрали два горшка
с геранью, литографский камень,
ножи и все отнесли в кухню. Испуг окружающих передался Александре Михайловне. Она все
больше падала духом.
Из ружья редко бивал, не жаловал князь ружейной охоты,
больше все
с ножом да
с рогатиной. — «Надобно ж, говорит, бывало, Михаиле Иванычу, господину Топтыгину, перед смертным часом дать позабавиться: что толку пулей его свалить, из ружья бей сороку, бей ворону, а
с мишенькой весело силкой помериться!»
Сторожевой дружинник в коротких словах рассказал, как он заметил Павла, бежавшего
с ножом от Чурчилы. Фигура беглеца, благодаря вышедшей из облаков луны, действительно видна была мелькающей по полю. За ним стремглав бросилась погоня. Павел, перебежав
большое пространство, своротил в прибрежные кусты и засел в них.
Ермак Тимофеевич поклонился и вышел. Быстрыми шагами направился он в свою избу, отдал наскоро дожидавшемуся его там Ивану Кольцу распоряжение о предстоящем походе и, опоясав себя поясом
с висевшим на нем
большим ножом в кожаных ножнах, простился со своим другом-есаулом.
Рано утром в графскую кухню прибежала Прасковья, отозвала в сторону брата и стала
с ним шептаться. По ее уходу Василий Антонов взял
большой поварской
нож и стал точить его на бруске. По временам он выдергивал из головы своей волос, клал на лезвие
ножа и дул на него; волос оставался цел; тогда он
с новым усилием принимался точить
нож. Наконец,
нож сделался так остр, что сразу пересек волос. Тогда Василий спрятал
нож под передник и вышел из кухни.
Оба они были наги, но
с ножами при бедрах, и среди общего смятения они кинулись на Евлодия и на Милия, и у всех на глазах зарезали их, а за ними приспели такие же другие, в числе
больше как двадцать, и бросились тушить огонь, пылавший в темнице, но погасить его было уже невозможно.
Торопливо и сосредоточенно Павел отбросил
с груди липкие лохмотья рубашки и ударил себя
ножом в бок, против сердца. Несколько секунд он стоял еще на ногах и
большими блестящими глазами смотрел на судорожно вздувавшуюся дверь. Потом он согнулся, присел на корточки, как для чехарды, и повалился…
Пеох и его изуверы которые обошли общее место и удалились в ров, где хотели быть скрыты до времени, когда христиане примут тот срам, для которого Пеох научил их вывести, подверглись самой
большой опасности. Их черный ягненок
с жертвенным
ножом между рогами был у них отнят мутными волнами, и самим им угрожала смерть в тех же волнах, хлынувших со всей горы Адёр.
Внизу под лампою был столик, и на нем лежали: гребешок
с тонкими волосами, запутавшимися между зубьями, засохшие куски хлеба, облепленный хлебным мякишем
большой нож и глубокая тарелка, на дне которой, в слое желтого подсолнечного масла, лежали кружки картофеля и крошеный лук.