Неточные совпадения
Но он уже навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки, каким встретили его дома, и раза два в год посещал
замок, оставляя женщине
с серебряными волосами нетвердую уверенность в том, что такой
большой мальчик, пожалуй, справится
с своими игрушками.
Тут были изломанные
замки, краденый самовар, топор
с ржавыми пятнами крови на лезвии, узлы
с носильным платьем,
большие болотные сапоги и две охотничьи двустволки.
Находившись, по обязанности, в частом соприкосновении
с этим темным и безотрадным миром, в котором, кажется, самая идея надежды и примирения утратила всякое право на существование, я никогда не мог свыкнуться
с ним, никогда не мог преодолеть этот смутный трепет, который, как сырой осенний туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся в длинных и темных коридорах
замка Атмосфера арестантских камор, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые лица заключенников кажутся суровыми и непреклонными, хотя, в сущности, они по
большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость форм, в которые насильственно втиснута здесь жизнь, давит и томит душу.
— А что, Яков Васильич, теперь у вас время свободное, а лето жаркое, в городе душно, пыльно: не подарите ли вы нас этим месяцем и не погостите ли у меня в деревне? Нам доставили бы вы этим
большое удовольствие, а себе, может быть, маленькое развлечение. У меня местоположение порядочное, есть тоже садишко, кое-какая речонка, а кстати вот mademoiselle Полина
с своей мамашей будут жить по соседству от нас, в своем
замке…
Я вошел. Дверь заперлась, лязгнул
замок, и щелкнул ключ. Мебель состояла из двух составленных рядом скамеек
с огромным еловым поленом, исправляющим должность подушки. У двери закута была высока, а к окну спускалась крыша. Посредине, четырехугольником, обыкновенное слуховое окно, но
с железной решеткой. После треволнений и сытного завтрака мне первым делом хотелось спать и ровно ничего
больше. «Утро вечера мудренее!» — подумал я засыпая.
Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки
с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини Кόзель, когда ее заключили в
замке. Обе они были женщины умные и
с большими характерами, и обе обречены на одиночество, и обе стали анализировать свою религию, но Кόзель оторвала от своей Библии и выбросила в ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк?
Вышли.В двери — Лиза, в руках ее — поднос, на нем несколько штук разнообразных
замков. За нею — Прохор Xрапов
с большим амбарным
замком в руке.
Двор был тесный; всюду, наваливаясь друг на друга, торчали вкривь и вкось ветхие службы, на дверях висели — как собачьи головы —
большие замки;
с выгоревшего на солнце, вымытого дождями дерева десятками мертвых глаз смотрели сучки. Один угол двора был до крыш завален бочками из-под сахара, из их круглых пастей торчала солома — двор был точно яма, куда сбросили обломки отжившего, разрушенного.
Вот, испытав
замки дверей,
С гремучей связкою ключей
К калитке сторож подошел
И взоры на небо возвел:
«А завтра быть грозе
большой!
Добро бы был при месте
большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни на есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь,
с одним сундуком и
с немецким
замком; лежал
с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку,
с пошлого,
с праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что на свете вдруг стало жить тяжело…
Добро бы был при месте
большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь,
с одним сундуком и
с немецким
замком, лежал
с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку,
с пошлого, праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что на свете вдруг стало жить тяжело…
— Где?.. А, вы сомневаетесь!.. Я скажу вам где! Хоть бы в Варшаве… Боже мой!.. Как сейчас помню… это было только семь месяцев назад… На Зигмунтовой площади, пред
замком, стояли тысячи народа… Я тут же, в одном из домов, глядела
с балкона… Вечер уж был, темно становилось; солдаты ваши стояли против народа; в этот день они наш крест изломали… и вдруг раздались выстрелы… Помню только какой-то глухой удар и
больше ничего, потому что упала замертво.
Приказчики разгоняли их, дубася по чем попало железными
замками, звали полицейских офицеров и солдат; но те и сами не знали, в какую им сторону идти и брать ли этих господ, от которых хотя и припахивало водкой, но которые по
большей части одеты были прилично, называли себя дворянами или чиновниками и
с примерным бескорыстием усердствовали в разбитии дверей тех лавок, хозяева которых не успевали вовремя явиться на место.
Теперь мы шли по
большому сумрачному двору, где то и дело встречались полуразвалившиеся постройки — сараи, погреба и конюшни. Когда-то, очень давно, должно быть, он процветал, этот двор, вместе
с замком моей бабушки, но сейчас слишком наглядная печать запустения лежала на всем. Чем-то могильным, нежилым и угрюмым веяло от этих сырых, заплесневелых стен, от мрачного главного здания, смотревшего на меня единственным, как у циклопа, глазом, вернее, единственным огоньком, мелькавшим в крайнем окне.
Было время, когда кассиры грабили и наше Общество. Страшно вспомнить! Они не обкрадывали, а буквально вылизывали нашу бедную кассу. Наутро нашей кассы было обито зеленым бархатом — и бархат украли. А один так увлекся, что вместе
с деньгами утащил
замок и крышку. За последние пять лет у нас перебывало девять кассиров, и все девять шлют нам теперь в
большие праздники из Красноярска свои визитные карточки. Все девять!
То сзади что-нибудь упадет и затрещит, то хлопают дверью, то слышится щелк
замка, то гул раздается
с большой площадки, где толпа требует входа, а"суб"
с сторожами не пускают.
В пятой сцене четвертого действия, у
замка Глостера, Регана разговаривает
с Освальдом, дворецким Гонерилы, который везет письмо Гонерилы к Эдмунду, и объявляет ему, что она тоже любит Эдмунда, и так как она вдова, то ей лучше выйти за него замуж, чем Гонериле, и просит Освальда внушить это сестре. Кроме того, она говорит ему, что было очень неразумно ослепить Глостера и оставить его живым, и потому советует Освальду, если он встретит Глостера, убить его, обещая ему за это
большую награду.
Господский дом стоял в начале XVIII столетия на том самом месте, где он стоит ныне, именно против развалин
замка, разделенный
с ними обширным двором и обращенный главным фасом в поле, и вообще построен был без
большого уважения к архитектуре, по вечно однообразному плану немецких сельских и городских домов.
Через несколько дней после завтрака, в то время, как все общество разбрелось, кто в курильную, кто в библиотеку, а кто и в парк, дамы же
большею частью пошли в свои комнаты, чтобы поправить свой туалет, Савин совершенно неожиданно очутился вдвоем
с Лили в одной из гостиных
замка.
С торжественным лицом явился Вульф к Глику и застал его в
больших трудах. Он высиживал речь, которую хотел произнесть перед русским военачальником, когда последует сдача
замка. Госпожа Вульф в глубокой задумчивости сидела неподалеку от него.
— Это ладанка
с зельем, — ответил пленник. — А почему теперь я весь отдаюсь вам, когда узнаете, то еще более уверитесь во мне. Собирайтесь
большой дружиной, я поведу вас на земляков. Теперь у них дело в самом разгаре, берут они наповал
замки ваши, кормят ими русский огонь; а
замок Гельмст у них всегда как бельмо на глазу, только и речей, что про него. Спешите, разговаривать некогда. Собирайтесь скорей, да приударим… Я говорю, что поведу вас прямо на них, или же срубите мне
с плеч голову.
Сентиментальная дева дочитывала, для
большего эффекта вблизи развалин
замка, презанимательный рыцарский роман, в котором описывались приключения двух любовников, заброшенных — один в Палестину, другой — в Лапландию и наконец
с помощью карлы, астролога и волшебницы соединенных вечными узами на острове Св.
— Благородный рыцарь, господин повелитель мой, владетельный рыцарь Роберт Бернгард послал меня успокоить вас. Русские вчера обманули стражу нашу и вошли в
замок в нашей одежде. Их немного, всего одиннадцать человек. Господин мой
с рейтарами уже окружил их гораздо
большим числом и просит вас не препятствовать ему в битве, хотя они упорно защищаются, но он один надеется управиться
с ними, — сказал рыцарям вошедший оруженосец.
Латыши, чухны проводят обыкновенно унылую, тихую жизнь в дикой глуши, между гор и в лесах, в разрозненных, далеко одна от другой, хижинах, вдали от
больших дорог и мыз, будто и теперь грозится на них привидение феодализма
с развалин своих
замков.
Взгляд любви на девушку, поклон баронессе Эренштейн (так звали владетельницу бедного
замка), мокрую шляпу и
большие рукавицы
с раструбами в ноги к своей любезной, рог
с плеч долой, и начал расстегивать лосиную броню, ограждавшую грудь его.
— Это ладанка
с зельем, — ответил пленник. — А почему теперь я весь отдаюсь вам, когда узнаете, то еще более уверитесь во мне. Собирайтесь
большой дружиной, я поведу вас на земляков. Теперь у них дело в самом разгаре, берут они наповал
замки ваши, кормят ими русский огонь; а
замок Гельмст у них всегда, как бельмо на глазу, только и речей про него. Спешите, разговаривать некогда. Собирайтесь скорей, да приударим… Я говорю, что поведу вас прямо на них, или же срубите мне
с плеч голову.
Затем принц сам принял депутацию в своем
замке Эбенталь, близ Вены, где Стоилов произвел на него своей патриотической речью глубокое впечатление, так что
с этого времени принц стал иметь
большое доверие к этому искусному оратору и государственному человеку.
Терем этот, огороженный высоким бревенчатым забором, разделялся длинными сенями на две ровные половины. Меньшая из них, состоявшая из одной светлицы, была занята упомянутыми стариками, а
большая, по слухам, обитаемая нечистою силою, стояла запертою
большой железной дверью, сквозь которую продеты были двойные заклепы, охваченные огромным
замком с заржавленною петлей.
Не чувствуя холода, побежала она через двор
с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже
большую часть
замка; хотя она и не нашла ее, но, не страшась пламени, ползла
с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на стенах.
Не чувствуя холода, побежала она через двор
с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже
большую часть
замка; хотя она и не нашла ее, но не страшась пламени, полезла
с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на стены.
Терем этот, огороженный высоким бревенчатым забором, разделялся длинными сенями на две неровные половины. Меньшая из них, состоявшая из одной светлицы, была занята упомянутыми стариками, а
большая, по слухам, обитаемая нечистой силой, стояла запертой
большою железной дверью, сквозь которую продеты были двойные заклепы, охваченные огромным
замком с заржавленной петлей.
Он прибавлял, что скоро наступит день рождения последней, что ко дню этому делаются
большие приготовления в
замке и что со всех концов Лифляндии должны съехаться в него сотни гостей: баронов, военных, профессоров, судей, купцов и студентов; а может быть, и тысячи их соберутся, прибавлял он
с коварною усмешкой.
Вход в
замок через трое ворот: Воскресенские,
с портиками и колоннами полированного гранита,
с украшениями из пудожского камня, ведут в главный двор; на этот двор позволялось въезжать лишь членам императорского семейства и посланникам, Рождественские — чугунные со стороны
Большой Садовой улицы, и Зачатьевские —
с Фонтанки.
8 апреля явился из
замка один из офицеров, Галибер, и
с завязанными глазами был приведен к Суворову. Александр Васильевич принял его ласково, посадил около себя и продиктовал главные статьи капитуляции. Предложенные условия были очень выгодны, потому что Суворов желал скорой сдачи, но эта выгодность условий дала Шуази надежду на еще
большую снисходительность русских.
Тот из них, который нес за плечами котомку, переговоря
с товарищами, отошел немного от
замка и присел под
большим вязом на камне.
Кутузов занимал небольшой дворянский за́мок около Остралиц. В
большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8-м часу приехал ординарец Багратиона
с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
Тогда заимодавцы привели рабов и велели им при себе же взять все, что было в доме у Фалалея, и вынести на базар, а семью его из обобранного дома выгнали и самый дом заперли
большим замком и ключ отдали известному в Аскалоне доимщику Тивуртию,
с тем, чтобы он этот дом продал и вырученные деньги поделил между всеми, кому Фалалей должен.