Неточные совпадения
Бал только что начался, когда Кити
с матерью входила на
большую, уставленную
цветами и лакеями в пудре и красных кафтанах, залитую светом лестницу.
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый
цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза,
большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями
с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Итак, отдавши нужные приказания еще
с вечера, проснувшись поутру очень рано, вымывшись, вытершись
с ног до головы мокрою губкой, что делалось только по воскресным дням, — а в тот день случись воскресенье, — выбрившись таким образом, что щеки сделались настоящий атлас в рассуждении гладкости и лоска, надевши фрак брусничного
цвета с искрой и потом шинель на
больших медведях, он сошел
с лестницы, поддерживаемый под руку то
с одной, то
с другой стороны трактирным слугою, и сел в бричку.
Деревянный, потемневший трактир принял Чичикова под свой узенький гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русской избы, несколько в
большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего дерева вокруг окон и под крышей резко и живо пестрили темные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины
с цветами.
Я остановился у двери и стал смотреть; но глаза мои были так заплаканы и нервы так расстроены, что я ничего не мог разобрать; все как-то странно сливалось вместе: свет, парча, бархат,
большие подсвечники, розовая, обшитая кружевами подушка, венчик, чепчик
с лентами и еще что-то прозрачное, воскового
цвета.
— Евгений Васильев, — отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое,
с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом,
большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного
цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
В кухне — кисленький запах газа, на плите, в
большом чайнике, шумно кипит вода, на белых кафельных стенах солидно сияет медь кастрюль, в углу, среди засушенных
цветов, прячется ярко раскрашенная статуэтка мадонны
с младенцем. Макаров сел за стол и, облокотясь, сжал голову свою ладонями, Иноков, наливая в стаканы вино, вполголоса говорит...
И
с этого момента уже не помнил ничего. Проснулся он в комнате, которую не узнал, но
большая фотография дяди Хрисанфа подсказала ему, где он. Сквозь занавески окна в сумрак проникали солнечные лучи необыкновенного
цвета, верхние стекла показывали кусок неба, это заставило Самгина вспомнить комнатенку в жандармском управлении.
На щеках — синие пятна сбритой бороды, плотные черные усы коротко подстрижены, губы — толстые,
цвета сырого мяса, нос
большой, измятый, брови — кустиками, над ними густая щетка черных
с проседью волос.
Из-за стволов берез осторожно вышел старик, такой же карикатурный, как лошадь: высокий, сутулый, в холщовой, серой от пыли рубахе, в таких же портках, закатанных почти по колено, обнажавших ноги
цвета заржавленного железа. Серые волосы бороды его — из толстых и странно прямых волос, они спускались
с лица, точно нитки, глаза — почти невидимы под седыми бровями. Показывая Самгину
большую трубку, он медленно и негромко, как бы нехотя, выговорил...
Сзади его шагал тоже очень приметный каменщик, высокий, широкоплечий, в чалме курчавых золотого
цвета волос,
с большой, аккуратной бородой,
с приятной, добродушной улыбкой на румяном лице, в прозрачных глазах голубого
цвета, — он работал ближе других к окнам Самгина, и Самгин нередко любовался картинной его фигурой.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового
цвета у стен, шкаф
с книгами, фисгармония, на стене
большая репродукция
с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина,
с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
Патрон был мощный человек лет за пятьдесят,
с большою, тяжелой головой в шапке густых, вихрастых волос сивого
цвета,
с толстыми бровями; эти брови и яркие, точно у женщины, губы, поджатые брезгливо или скептически, очень украшали его бритое лицо актера на роли героев.
Он сам называл себя человеком «неблагоустроенным», но его лицо освещали очень красивые
большие глаза синеватого
цвета с неопределимой усмешечкой в глубине их.
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый,
с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза
цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был на военного в чине не ниже полковника.
На одном из собраний против него выступил высокий человек,
с курчавой, в мелких колечках, бородой серого
цвета, из-под его
больших нахмуренных бровей строго смотрели прозрачные голубые глаза, на нем был сборный костюм, не по росту короткий и узкий, — клетчатые брюки, рыжие и черные, полосатый серый пиджак, синяя сатинетовая косоворотка. Было в этом человеке что-то смешное и наивное, располагающее к нему.
Она вернулась через минуту,
с улыбкой на красочном лице, но улыбка почти не изменила его, только рот стал
больше, приподнялись брови, увеличив глаза. Самгин подумал, что такого
цвета глаза обыкновенно зовут бархатными,
с поволокой, а у нее они какие-то жесткие, шлифованные, блестят металлически.
Белые двери привели в небольшую комнату
с окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в
цветах, помещалось на мольберте
большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом
с ним — хорошая копия
с картины Нестерова «У колдуна».
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого
цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял
с плеч своих огромную,
больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Было много женщин и
цветов, стреляли бутылки шампанского, за
большим столом посредине ресторана стоял человек во фраке,
с раздвоенной бородой, высоколобый, лысый, и, высоко, почти над головою, держа бокал вина, говорил что-то.
Райский разобрал чемодан и вынул подарки: бабушке он привез несколько фунтов отличного чаю, до которого она была
большая охотница, потом нового изобретения кофейник
с машинкой и шелковое платье темно-коричневого
цвета. Сестрам по браслету,
с вырезанными шифрами. Титу Никонычу замшевую фуфайку и панталоны, как просила бабушка, и кусок морского каната класть в уши, как просил он.
— Нет… —
с досадой сказал Райский, — стихи — это младенческий лепет. Ими споешь любовь, пир,
цветы, соловья… лирическое горе, такую же радость — и
больше ничего…
На крыльце, вроде веранды, уставленной
большими кадками
с лимонными, померанцевыми деревьями, кактусами, алоэ и разными
цветами, отгороженной от двора
большой решеткой и обращенной к цветнику и саду, стояла девушка лет двадцати и
с двух тарелок, которые держала перед ней девочка лет двенадцати, босая, в выбойчатом платье, брала горстями пшено и бросала птицам. У ног ее толпились куры, индейки, утки, голуби, наконец воробьи и галки.
Цветы завяли, садовник выбросил их, и перед домом, вместо цветника, лежали черные круги взрытой земли
с каймой бледного дерна да полосы пустых гряд. Несколько деревьев завернуты были в рогожу. Роща обнажалась все
больше и
больше от листьев. Сама Волга почернела, готовясь замерзнуть.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги продолжали изводиться в пыли и в прахе старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и книги берегла, если не
больше, то наравне
с своими
цветами и птицами.
Это был подарок Райского: часы,
с эмалевой доской,
с ее шифром,
с цепочкой. Она взглянула на них
большими глазами, потом окинула взглядом прочие подарки, поглядела по стенам, увешанным гирляндами и
цветами, — и вдруг опустилась на стул, закрыла глаза руками и залилась целым дождем горячих слез.
Несмотря на длинные платья, в которые закутаны китаянки от горла до полу, я случайно, при дуновении ветра, вдруг увидел хитрость. Женщины,
с оливковым
цветом лица и
с черными, немного узкими глазами, одеваются
больше в темные
цвета.
С прической а la chinoise и роскошной кучей черных волос, прикрепленной на затылке
большой золотой или серебряной булавкой, они не неприятны на вид.
Здесь совсем другое: простор, чистота, прекрасная архитектура домов, совсем закрытых шпалерою из мелкой, стелющейся, как плющ, зелени
с голубыми
цветами; две церкви, протестантская и католическая, обнесенные
большими дворами, густо засаженными фиговыми, мускатными и другими деревьями и множеством
цветов.
В платьях же других, высших классов допущены все смешанные
цвета, но
с большою строгостью и вкусом в выборе их.
Многие предпочитали ананасам мангу: он фигурой похож на крупную желтую сливу, только
с толстой кожей и
с большой косточкой внутри; мясо состоит из волокон оранжевого
цвета, напитанных вкусным соком.
Потом стал расставлять перед каждым маленькие тарелки, маленькие ножи, маленькие вилки и
с таким же проворством начал носить десерт: прекрупный янтарного
цвета виноград и к нему
большую хрустальную чашку
с водой, груши, гранаты, фиги и арбузы.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер лучше всех местечек и городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо
с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый стол, на нем два
большие бронзовые канделябра и ваза
с букетом
цветов.
Тагалы нехороши собой: лица
большею частью плоские, овальные, нос довольно широкий, глаза небольшие,
цвет кожи не чисто смуглый. Они стригутся по-европейски, одеваются в бумажные панталоны, сверху выпущена бумажная же рубашка; у франтов кисейная
с вышитою на европейский фасон манишкой. В шляпах
большое разнообразие: много соломенных, но еще
больше европейских, шелковых, особенно серых. Метисы ходят в таком же или уже совершенно в европейском платье.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так, что старушка
с цветами осталась не при чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил
больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Теперь он не без удовольствия познакомился
с знаменитым адвокатом, внушавшим ему
большое уважение тем, что за одно только дело старушки
с огромными
цветами на шляпке он получил десять тысяч рублей.
Остальное помещение клуба состояло из шести довольно
больших комнат, отличавшихся
большей роскошью сравнительно
с обстановкой нижнего этажа и танцевального зала; в средней руки столичных трактирах можно встретить такую же вычурную мебель, такие же трюмо под орех, выцветшие драпировки на окнах и дверях. Одна комната была отделана в красный
цвет, другая — в голубой, третья — в зеленый и т. д. На диванчиках сидели дамы и мужчины, провожавшие Привалова любопытными взглядами.
Небольшая, но плотная фигура Лоскутова,
с медленными, усталыми движениями, обличала
большую силу и живучесть; короткая кисть мускулистой руки отвечала Привалову крепким пожатием, а светло-карие глаза, того особенного
цвета, какой бывает только у южан, остановились на нем долгим внимательным взглядом.
Приличная мебель, драпировки на окнах и дверях,
цветы и картины — все было скромно, но очень удобно и
с большим вкусом.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже полы были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах было много дорогих
цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и
большой стеклянный кувшин
с монастырским квасом, славившимся в околотке.
В этот день Н.А. Десулави отметил в своем дневнике растущие в сообществе следующие цветковые и тайнобрачные растения: клинтонию
с крупными сочными листьями и белыми
цветами на длинном стебельке, гнездовку, украшенную многочисленными ароматными фиолетовыми
цветами; козлец — высокое растение
с длинными сидящими листьями и беловато-желтыми
цветами; затем папоротник,
большие ажурные листья которого имеют треугольную форму и по первому впечатлению напоминают листья орляка; кочедыжник женский — тоже
с отдельными
большими листьями, форма которых меняется в зависимости от окружающей их обстановки.
Теперь на ее месте
большое моховое болото, поросшее багульником
с ветвями, одетыми густым железистым войлоком ярко-ржавого
цвета; голубикой
с сизыми листочками; шикшей
с густо облиственными ветвями, причем листья очень мелки и свернуты в трубочки.
Чаще всего (и в данном случае) здесь можно видеть: довольно высокую охотскую хохлатку
с мелкими желтыми
цветами, нежные розовые
цветы донтостемона, у которого и стебель, и верхние листья покрыты тонким пушком, и цепляющийся за ивняки схизопепон переступенелистый
с выемчатыми сердцевидными листьями; затем звездчатку водяную
с характерными для нее бледной листвой и узловатым стебельком и пышный белокопытник, образующий
большие заросли громадных жирных листьев, напоминающих лопасти рогов сохатого.
Затем борец — пышное высокое растение
с мелким пушком в верхней части стебля и бархатистыми
большими листьями; засохшие
цветы его, расположенные крупной кистью, вероятно, были темно-голубые.
И дом у него старинной постройки; в передней, как следует, пахнет квасом, сальными свечами и кожей; тут же направо буфет
с трубками и утиральниками; в столовой фамильные портреты, мухи,
большой горшок ерани и кислые фортепьяны; в гостиной три дивана, три стола, два зеркала и сиплые часы,
с почерневшей эмалью и бронзовыми, резными стрелками; в кабинете стол
с бумагами, ширмы синеватого
цвета с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия, шкафы
с вонючими книгами, пауками и черной пылью, пухлое кресло, итальянское окно да наглухо заколоченная дверь в сад…
От Сидатуна долина Имана носит резко выраженный денудационный характер. Из мелких притоков ее в этом месте замечательны:
с правой стороны Дандагоу [Дунь-да-гоу —
большая восточная долина.] (
с перевалом на Арму), потом — Хуангзегоу [Хуа-цзянь-гоу — долина, в которой много
цветов.] и Юпигоу [Ю-пи-гоу — долина рыбьей кожи.], далее — Могеудзгоу [Мо-чу-цзы-гоу — долина, где растет много грибов.] и Туфангоу [Ту-фан-гоу — долина
с домами из земли.].
Около реки и вообще по сырым местам, где
больше света, росли: козья ива — полукуст-полудерево; маньчжурская смородина
с трехлопастными острозубчатыми листьями; таволожка шелковистая — очень ветвистый кустарник, который легко узнать по узким листьям, любящий каменистую почву; жасмин — теневое растение
с красивыми сердцевидными, заостренными листьями и белыми
цветами и ползучий лимонник
с темной крупной листвой и красными ягодами, цепляющийся по кустам и деревьям.
Синими
цветами из травянистых зарослей выделялся борец
с зубчатыми листьями, рядом
с ним — башмачки
с большими ланцетовидными листьями, нежные василистники
с характерными яркими
цветами,
большие огненно-красные зорки
с сидячими овально-ланцетовидными листьями и группы оранжевых троллиусов.
Почти все участники в коммерше носят издавна установленный костюм немецких студентов: венгерки,
большие сапоги и маленькие шапочки
с околышами известных
цветов.
Глядя на бледный
цвет лица, на
большие глаза, окаймленные темной полоской, двенадцатилетней девочки, на ее томную усталь и вечную грусть, многим казалось, что это одна из предназначенных, ранних жертв чахотки, жертв,
с детства отмеченных перстом смерти, особым знамением красоты и преждевременной думы. «Может, — говорит она, — я и не вынесла бы этой борьбы, если б я не была спасена нашей встречей».
…На сколько ладов и как давно люди знают и твердят, что «жизни май
цветет один раз и не
больше», а все же июнь совершеннолетия,
с своей страдной работой,
с своим щебнем на дороге, берет человека врасплох.