Неточные совпадения
Пришел солдат с медалями,
Чуть жив, а выпить хочется:
— Я счастлив! — говорит.
«Ну, открывай, старинушка,
В чем счастие солдатское?
Да не таись,
смотри!»
— А в том, во-первых, счастие,
Что в двадцати сражениях
Я был, а не убит!
А во-вторых, важней того,
Я и во время мирное
Ходил ни
сыт ни голоден,
А смерти не дался!
А в-третьих — за провинности,
Великие и малые,
Нещадно бит я палками,
А хоть пощупай — жив!
Левин
смотрел перед собой и видел стадо, потом увидал свою тележку, запряженную Вороным, и кучера, который, подъехав к стаду, поговорил что-то с пастухом; потом он уже вблизи от себя услыхал звук колес и фырканье
сытой лошади; но он так был поглощен своими мыслями, что он и не подумал о том, зачем едет к нему кучер.
— Ты чего
смотришь сычом?
«
Сыты», — иронически подумал он, уходя в кабинет свой, лег на диван и задумался: да, эти люди отгородили себя от действительности почти непроницаемой сеткой слов и обладают завидной способностью
смотреть через ужас реальных фактов в какой-то иной ужас, может быть, только воображаемый ими, выдуманный для того, чтоб удобнее жить.
Веревкин только вздохнул и припал своим красным лицом к тарелке. После ботвиньи Привалов чувствовал себя совсем
сытым, а в голове начинало что-то приятно кружиться. Но Половодов время от времени вопросительно
посматривал на дверь и весь просиял, когда наконец показался лакей с круглым блюдом, таинственно прикрытым салфеткой. Приняв блюдо, Половодов торжественно провозгласил, точно на блюде лежал новорожденный...
Съевши три котлеты и запивши их квасом (вина он совсем никакого не пьет), он в недоумении
смотрит на жареного цыпленка, как будто не может дать себе отчета,
сыт он или не
сыт.
Брюшко выдавалось вперед и было натянуто как барабан: значит, он был
сыт; глаза
смотрели расторопно; круглая, остриженная под гребенку голова, как и в прежние годы, казалась только что вышедшею с токарного станка.
— То-то
сыт! а губы зачем надул?
смотри ты у меня! я ведь насквозь тебя, тихоня, вижу!
Сытые, в своих нелепых воланах дорогого сукна, подпоясанные шитыми шелковыми поясами, лихачи
смотрят гордо на проходящую публику и разговаривают только с выходящими из подъезда ресторана «сиятельными особами».
Когда она была
сыта, не играла в карты и не болтала, — лицо у ней тотчас принимало выражение почти мертвенное: сидит, бывало,
смотрит, дышит — и так и видно, что никакой мысли не пробегает в голове.
— Хорошее дело, кабы двадцать лет назад оно вышло… — ядовито заметил великий делец, прищуривая один глаз. — Досталась кость собаке, когда собака съела все зубы. Да вот еще
посмотрим, кто будет расхлебывать твою кашу, Андрон Евстратыч: обнес всех натощак, а как теперь сытый-то будешь повыше усов есть. Одним словом, в самый раз.
— Сам-то я? — повторил как эхо Морок,
посмотрел любовно на Слепня и засмеялся. — Мне плевать на вас на всех… Вот какой я сам-то! Ты вот, как цепная собака, сидишь в своей караулке, а я на полной своей воле гуляю. Ничего,
сыт…
— Точно я у вас не
сыта, не одета, — говорила Палагея Евграфовна и продолжала
смотреть в окно.
Да, это он! — говорил я сам себе, — но кто он? Тот был тщедушный, мизерный, на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах, какой это был фрак! зеленый, с потертыми локтями, с светлыми пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после умершего от геморроя титулярного советника! А этот — вон он какой!
Сыт, одет, обут — чего еще нужно! И все-таки это — он, несомненно, он, несмотря на то, что
смотрит как только сейчас отчеканенный медный пятак!
— Давай грамоту, старый
сыч, давай ее!
Посмотрим, уж не затеял ли этот Морозов измены, уж не хочет ли извести государя!
— И чем тебе худо у матери стало! Одет ты и
сыт — слава Богу! И теплехонько тебе, и хорошохонько… чего бы, кажется, искать! Скучно тебе, так не прогневайся, друг мой, — на то и деревня! Веселиев да балов у нас нет — и все сидим по углам да скучаем! Вот я и рада была бы поплясать да песни попеть — ан
посмотришь на улицу, и в церковь-то Божию в этакую мукреть ехать охоты нет!
Кожемякин, провожая его, вышел на улицу: отягощение плыли облака, точно огромные
сытые птицы; белое солнце, являясь между их широких крыльев, безрадостно
смотрело минуту на пыльную, сухую землю и пряталось.
После свадьбы дома стало скучнее: отец словно в масле выкупался — стал мягкий, гладкий; расплывчато улыбаясь в бороду, он ходил — руки за спиною — по горницам, мурлыкая, подобно
сытому коту, а на людей
смотрел, точно вспоминая — кто это?
Что высокопоставленная помпадурша отличается большею нежностью и белизною кожи и вообще
смотрит как-то
сытее, нежели помпадурша из низкого звания, — это было для него ясно.
Он
смотрел, как
сытая свинья.
— Эстетика в жизни все, — объяснял Пепко с авторитетом
сытого человека. —
Посмотри на цветы, на окраску бабочек, на брачное оперение птиц, на платье любой молоденькой девушки. Недавно я встретил Анну Петровну,
смотрю, а у нее голубенький бантик нацеплен, — это тоже эстетика. Это в пределах цветовых впечатлений, то есть в области сравнительно грубой, а за ней открывается царство звуков… Почему соловей поет?..
— Знаю, знаю! уж ты раз десять мне это рассказывал, — перервал дородный боярин. — Войдем-ка лучше в избу да перекусим чего-нибудь. Хоть и сказано: «От плодов устен твоих насытишь чрево свое», но от одного разглагольствования
сыт не будешь. А вы
смотрите с коней не слезать; мы сейчас отправимся опять в дорогу.
— Ну, так что ж ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить? Ну, а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем
сыт не будет; сажай и его! Что,
смотрю, он у тебя таким бычком глядит, слова не скажет?
Но, казалось, все еще настоящим образом
сыта не была, ибо с такою строгостью
посмотрела на маленького сенатора из старого сената, который слишком неосторожно к ней подскочил, что бедняга струсил и поскорей юркнул в толпу.
Илья взглянул на арестанта. Это был высокого роста мужик с угловатой головой. Лицо у него было тёмное, испуганное, он оскалил зубы, как усталая, забитая собака скалит их, прижавшись в угол, окружённая врагами, не имея силы защищаться. А Петруха, Силачев, Додонов и другие
смотрели на него спокойно,
сытыми глазами. Лунёву казалось, что все они думают о мужике...
Здесь «великие» закулисного мира
смотрят на мелкоту, как на младших товарищей по сцене, потому что и те и другие — люди театра. Ни безденежье, ни нужда, ни хождение пешком из города в город не затуманивали убежденного сознания людей театра, что они люди особенные. И
смотрели они с высоты своего призрачного величия на
сытых обывателей, как на людей ниже себя.
Шмага. Зачем она на меня
смотрит? И какое глупое выражение! Точь-в-точь круглолицая,
сытая деревенская девка, которая стоит у ворот, неизвестно чему рада, скалит зубы и во весь рот улыбается.
Тетерев. Смеюсь… Оставшиеся в живых дураки
смотрят на умершего собрата и спрашивают себя — где он? А мерзавцы просто наследуют имущество покойного и продолжают жизнь теплую, жизнь
сытую, жизнь удобную… (Хохочет.)
— Позвольте, Иван Иваныч, — сказал я. — Двадцать кулей ржи украли у меня, и это я телеграфировал губернатору. Я и в Петербург телеграфировал. Но это вовсе не из любви к кляузничеству, как вы изволили выразиться, и не потому, что я обижался. На всякое дело я прежде всего
смотрю с принципиальной стороны. Крадет ли
сытый или голодный — для закона безразлично.
Между городом и слободою издревле жила вражда:
сытое мещанство Шихана
смотрело на заречан, как на людей никчемных, пьяниц и воров, заречные усердно поддерживали этот взгляд и называли горожан «грошелюбами», «пятакоедами».
Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае,
посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы бога-то, бога-то. Спасибо, родная,
сыт, доволен.
— Веселый парень, бесстрашный. Я, признаться, говорил ему:
смотри, брат, вытащишь ли? Как бы совсем в навозе не остаться! Ничего — смеется. Мне, говорит, бояться нечего, я
сыт. В Петербурге будет жить скверно — в Ниццу уеду. Куплю палаццо, захвачу парочку литераторов с Ветлути, будем в чехарду играть, в Средиземное море плевать, по вечерам трехголосную херувимскую петь. Всё равно что в Ветлуге заживем. А как по вашему мнению: поджег Овсянников мельницу или не поджег?
Мишка. Конечно, жалко человека. Ты этого, Онуша, не говори. Окромя того — небось совестно: Колька
сыт, и, конечно, на голодного
смотреть ему зазорно. Так, что ли, Глуховцев?
Посмотрите-ка на небо! Да… Здесь хорошо, покойно, здесь одни только деревья… Нет этих
сытых, довольных физиономий… Да… Деревья шепчут не для меня… И луна не
смотрит на меня так приветливо, как на этого Платонова… Она старается
смотреть холодно… Ты, мол, не наш… Ступай отсюда, из этого рая, в свою жидовскую лавочку… Впрочем, чепуха… Я заболтался… довольно!..
«Левин пустил собаку.
Сытый, бурый третьяк, увидав собаку, шарахнулся. Остальные лошади тоже испугались. Ласка остановилась, насмешливо
посмотрела на лошадей и вопросительно на Левина. Левин посвистал в знак того, что можно начинать». Ласка почуяла дичь. «Чтоб найти, она начала уже круг, как вдруг голос хозяина развлек ее.
Во всяком случае, на них
смотрели как на писателей, равнодушных к политическому положению Франции, баричей, дилетантов, занимающихся разными тонкостями, изучением XVIII века не с целью какой-нибудь политической и социальной пропаганды, а с брезгливым дилетантизмом людей
сытых, довольных, не обращающих внимания на то, что тогда делалось во Франции.
— Коли лошадь моя, я за ней вот как
смотрю! Сам не доем, а уж она у меня
сытая будет всегда. А в колхозе видал, какие лошади? Со стороны поглядеть, и то плакать хочется: одры! Гонять лошадей все мастера, а кормить никто не хочет.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас
смотрят на всё, чтó выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были
сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выражением, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, чтó они и кто мы».
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре
сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно
посмотрел во двор на подводы, и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.