Неточные совпадения
«Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило вдруг, как я мечтал, — так же как и чувство к
сыну. Никакого сюрприза тоже не было. А
вера — не
вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.
Теперь припомнил он, что видел в прошлую ночь Андрия, проходившего по табору с какой-то женщиною, и поник седою головою, а все еще не хотел верить, чтобы могло случиться такое позорное дело и чтобы собственный
сын его продал
веру и душу.
— Врешь ты, чертов
сын! — сказал Бульба. — Сам ты собака! — Как ты смеешь говорить, что нашу
веру не уважают? Это вашу еретическую
веру не уважают!
Поутру Самгин был в Женеве, а около полудня отправился на свидание с матерью. Она жила на берегу озера, в маленьком домике, слишком щедро украшенном лепкой, похожем на кондитерский торт. Домик уютно прятался в полукруге плодовых деревьев, солнце благосклонно освещало румяные плоды яблонь, под одной из них, на мраморной скамье, сидела с книгой в руке
Вера Петровна в платье небесного цвета, поза ее напомнила
сыну снимок с памятника Мопассану в парке Монсо.
Она привела
сына в маленькую комнату с мебелью в чехлах. Два окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень деревьев, мягкий сумрак был наполнен крепким запахом яблок, лента солнца висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик, освещала на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла.
Вера Петровна говорила тихо и поспешно...
Вера Петровна посоветовала
сыну.
Вера Петровна, погладив платочком вуаль на лице, взяла
сына под руку.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя
сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все
веры, кроме
веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и власти.
В Петербурге у Нехлюдова было три дела: кассационное прошение Масловой в Сенате, дело Федосьи Бирюковой в комиссии прошений и, по поручению
Веры Богодуховской, дело в жандармском управлении или в 3-м отделении об освобождении Шустовой и о свидании матери с
сыном, содержащимся в крепости, о котором прислала ему записку
Вера Богодуховская.
Главное же, утверждало его в этой
вере то, что за исполнение треб этой
веры он 18 лет уже получал доходы, на которые содержал свою семью,
сына в гимназии, дочь в духовном училище.
Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе: «Если хочешь узнать,
Сын ли ты Божий, то верзись вниз, ибо сказано про того, что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешь тогда,
Сын ли ты Божий, и докажешь тогда, какова
вера твоя в Отца твоего», но ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз.
Лопуховы бывают в гостях не так часто, почти только у Мерцаловых, да у матери и отца Мерцаловой; у этих добрых простых стариков есть множество
сыновей, занимающих порядочные должности по всевозможным ведомствам, и потому в доме стариков, живущих с некоторым изобилием,
Вера Павловна видит многоразличное и разнокалиберное общество.
Кто теперь живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю; а в 1852 году жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный мужчина, с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою, с дочерью, взрослою девицею — она-то и есть
Вера Павловна — и 9–летним
сыном Федею.
Я уверен, что подобная черта страдания перед призванием была и на лице девы Орлеанской, и на лице Иоанна Лейденского, — они принадлежали народу, стихийные чувства, или, лучше, предчувствия, заморенные в нас, сильнее в народе. В их
вере был фатализм, а фатализм сам по себе бесконечно грустен. «Да свершится воля твоя», — говорит всеми чертами лица Сикстинская мадонна. «Да свершится воля твоя», — говорит ее сын-плебей и спаситель, грустно молясь на Масличной горе.
Наши товарищи католики, признававшие, что дух исходит от отца и
сына, и крестившиеся всей ладонью; лютеранин, отец Кроля, не признававший икон и святых и не крестившийся вовсе; миллионы людей, никогда и не знавших о существовании символа
веры…
Свобода
веры и достоинство человека в деле спасения основаны на этой извне видимой слабости
Сына Божьего и извне невидимой Его силы.
В одном дому у них по две
веры живет: отец так молится, а
сын инако.
Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его
веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала
сына...
Мимо матери мелькали смятенные лица, подпрыгивая, пробегали мужчины, женщины, лился народ темной лавой, влекомый этой песней, которая напором звуков, казалось, опрокидывала перед собой все, расчищая дорогу. Глядя на красное знамя вдали, она — не видя — видела лицо
сына, его бронзовый лоб и глаза, горевшие ярким огнем
веры.
Тут вмешалась мать. Когда
сын говорил о боге и обо всем, что она связывала с своей
верой в него, что было дорого и свято для нее, она всегда искала встретить его глаза; ей хотелось молча попросить
сына, чтобы он не царапал ей сердце острыми и резкими словами неверия. Но за неверием его ей чувствовалась
вера, и это успокаивало ее.
То, что говорил
сын, не было для нее новым, она знала эти мысли, но первый раз здесь, перед лицом суда, она почувствовала странную, увлекающую силу его
веры. Ее поразило спокойствие Павла, и речь его слилась в ее груди звездоподобным, лучистым комом крепкого убеждения в его правоте и в победе его. Она ждала теперь, что судьи будут жестоко спорить с ним, сердито возражать ему, выдвигая свою правду. Но вот встал Андрей, покачнулся, исподлобья взглянул на судей и заговорил...
Законоучитель Введенский был вдовец, академик и человек очень самолюбивый. Еще в прошлом году он встретился в одном обществе с отцом Смоковникова и, столкнувшись о ним в разговоре о
вере, в котором Смоковников разбил его по всем пунктам и поднял на смех, решил обратить особенное внимание на
сына и, найдя в нем такое же равнодушие к Закону Божию, как и в неверующем отце, стал преследовать его и даже провалил его на экзамене.
1) Михаилом зовут меня,
сыном Трофимовым, по прозванию Тебеньков, от роду имею лет, должно полагать, шестьдесят, а доподлинно сказать не умею;
веры настоящей, самой истинной, «старой»; у исповеди и св. причастия был лет восемь тому назад, а в каком селе и у какого священника, не упомню, потому как приехали мы в то село ночью, и ночью же из него выехали; помню только, что село большое, и указал нам туда дорогу какой-то мужичок деревенский; он же и про священника сказывал.
Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал все, что было у меня на душе, он положил мне на голову руки и своим звучным, тихим голосом произнес: «Да будет,
сын мой, над тобою благословение отца небесного, да сохранит он в тебе навсегда
веру, кротость и смирение. Аминь».
— Слобода у нас богатая, люди — сытые, рослые, девушки, парни красивые всё, а родители — не строги; по нашей
вере любовь — не грешна, мы ведь не ваши, не церковные! И вот, скажу я тебе, в большой семье Моряновых поженили
сына Карпа, последыш он был, недоросток и щуплый такой…
Есть на Руси такие особые люди: будто он хороший и будто честно говорит — а внутри себя просто гнилой жулик: ни в нём нет
веры ни во что, ни ему, сукиному
сыну, ни в чём верить нельзя.
— И ты,
сын Димитрия Милославского, желаешь, наряду с бессильными старцами, с изувеченными и не могущими сражаться воинами, посвятить себя единой молитве, когда вся кровь твоя принадлежит отечеству? Ты, юноша во цвете лет своих, желаешь, сложив спокойно руки, смотреть, как тысячи твоих братьев, умирая за
веру отцов и святую Русь, утучняют своею кровию родные поля московские?
Взгляни вокруг себя, вопроси эти полуразрушенные стены, пожженные дома, могилы иноков, падших в кровавой битве с врагом
веры православной, и если их безмолвный ответ не напомнит тебе долга твоего, то ты не
сын Димитрия!
— «Хорошо,
сын мой! Так и надо: всё надо делать с
верой в благостный исход и в бога, который помогает, молитвами мадонны, добрым делам. Я прошу тебя,
сын, если это случится, если сойдутся люди — приди ко мне на могилу и скажи: отец — сделано! Чтобы я знал!»
Мать звали Серафимой Григорьевной,
сына — Кириллом Сергеевичем, а дочь —
Верой Сергеевной.
Григорий Иваныч был
сын малороссийского дворянина, священника, имевшего около ста душ крепостных крестьян; прадед его, турок, не знаю, по каким причинам, выехал из Турции, принял христианскую
веру, женился и поселился в Малороссии.
Собственная крепостная дворня Плодомасовой во все эти годы видели свою боярыню в «распараде» только один раз за все ее вдовство; это было через три года после рождения Алексея Никитича, когда, по старому обычаю, боярыня перед всем собранием домочадцев сажала малолетнего
сына на белого коня и обещалась за него богу, что сделает из него честного слугу
вере и России.
Вера прибавляет, что я советовал Марье Ивановне записывать все воспоминания о детстве
сына (кажется, всего было бы благонадежнее записывать их самим нам) и продолжает так: как любит Марья Ивановна всех тех, кто принимает участие в ее
сыне!
Едва только было отправлено это письмо, как прибыл ответ Гоголя на письмо от 9 декабря 1846 г. из Неаполя (см. выше). Об этом ответе С. Т. писал 17 февраля 1847 г.
сыну Ивану; кроме того, об этом сохранилась и выписка из письма
Веры Сергеевны к М. Г. Карташевской от 21 февраля 1847 г. Вот она...
Или — у Кошихина есть такое известие о чиновниках: хотя, говорит он, за взятки и положено наказание, и чиновники клянутся и крест целуют, чтобы посулов не принимать, но «ни во что
вера их и заклинательство: от прелести очей свои удержати не могут и руки ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней лестнице через жену, или дочерь, или через
сына, и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы, будто про то и не ведают» (стр. 93).
Решение было такое, что он должен исполнить требование женщины, что
вера ее может спасти ее
сына; сам же он, отец Сергий, в этом случае не что иное, как ничтожное орудие, избранное богом.
Бабка Авдотья, которая построила постоялый двор, была старой
веры, ее же
сын и оба внука (отцы Матвея и Якова) ходили в православную церковь, принимали у себя духовенство и новым образам молились с таким же благоговением, как старым;
сын в старости не ел мяса и наложил на себя подвиг молчания, считая грехом всякий разговор, а у внуков была та особенность, что они понимали писание не просто, а всё искали в нем (крытого смысла, уверяя, что в каждом святом слове должна содержаться какая-нибудь тайна.
И там, в этой-то Византии, я видел великих светильников церкви; духовенство отделилось от мирян, и в нем сохраняется весь Христова; оно-то собиралось в Никее, в этот великий день
веры оно не простило Константина, облитого тройною кровью —
сына, племянника и жены.
Трудно даже предположить такое явление; но если бы оно случилось, то, чтобы
сын этот не представлялся нам глупым и забавным малым, нужно, чтобы он отрекся уж от всего, что его связывало с турками: — и от
веры, и от национальности, и от круга родных и друзей, и от житейских выгод своего положения.
Между отцом и
сыном происходит драматическое объяснение.
Сын — человек нового поколения, он беззаботно относится к строгой
вере предков, не исполняет священных обрядов старины, в его черствой, коммерческой душе нет уже места для нежных и благодарных сыновних чувств. Он с утра и до вечера трудится, промышляя кусок хлеба для себя и для семьи, и не может делиться с лишним человеком. Нет! Пускай отец возвращается назад, в свой родной город: здесь для него не найдется угла!..
Не рознь сословия — рознь
веры разлучила стариков с любимым
сыном…
— И подати платят за них, и
сыновей от солдатчины выкупают, и деньгами ссужают, и всем… Вот отчего деревенские к старой
вере привержены… Не было б им от скитов выгоды, давно бы все до единого в никонианство своротили… Какая тут
вера?.. Не о душе, об мошне своей радеют… Слабы ноне люди пошли, нет поборников, нет подвижников!.. Забыв Бога, златому тельцу поклоняются!.. Горькие времена, сударыня, горькие!..
Ждут, пождут ее, с неделю времени прошло, слышат, что
Вера повенчана в Пучеже с купеческим
сыном Гудковым, и повенчана-то в православной церкви…
Польская земля, гордая любовию и
верою сынов своих, покраснела бы от сраму и заплакала бы кровавыми слезами в тот день, когда из недр ее могло бы народиться столько отщепенцев, столько Искариотов!
«Ибо все вы
сыны Божий по
вере во Христа Иисуса; все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:26-7).
Пускай вдумаются в смысл тех рассказов Библии, когда Бог, для целей религиозного строительства или для испытания
веры, разрешал или даже повелевал деяния, нравственности заведомо противоречившие: жертвоприношение единственного
сына, кровавое истребление целых народов, обман, воровство.
[Имеется в виду многовековой спор ариан, противопоставлявших принцип «подобносущности» Бога-Отца и Бога-Сына принципу «единосущности», который был провозглашен в Никейском символе
веры.
— Что вы думаете,
сын мой, о той единственно истинной
вере, которую завещал народам Иисус Христос через апостола Петра и в лоне которой только и могут люди спасти свои души?
Так раздумывая сама с собой, Дуня решила во что бы то ни стало покинуть луповицкий корабль людей Божьих, отречься от их неправедной
веры, во всем и навсегда разорвать с ними и, как блудный
сын, возвратиться в дом отчий…
И он же,
сын Божий, пречистыми устами сказал: «Блюдите да никто же вас прельстит, мнози бо приидут во имя мое, глаголюще: аз есмь Христос, и многие прельстят…» И дальше изрек: «Аще кто речет вам се зде Христос или он-де — не имите
веры; восстанут бо лжехристы и лжепророки и ладят знамения и чудеса, яко же прельстити, аще возможно, и избранная».