Неточные совпадения
Тут
сын отцу покаялся:
«С тех пор, как
сына Власьевны
Поставил я не в очередь,
Постыл мне белый
свет!»
А сам к веревке тянется.
Он был по службе меня моложе,
сын случайного отца, воспитан в большом
свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и не входило.
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем
свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем
сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные женщины, по понятиям графини Вронской.
И она боялась этого больше всего на
свете и потому скрывала от него всё, что касалось
сына.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от
света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры
сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Она чувствовала, что то положение в
свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и
сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет сильнее самой себя.
— Ну, нет, — сказала графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг
света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно. А о
сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, — сказал он. — Всё лучше, чем то положение, в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и
светом, и
сыном, и мужем.
Случись же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что
сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли он на
свете или нет.
Слишком сильные чувства не отражались в чертах лица его, но в глазах был виден ум; опытностию и познанием
света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал
сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад был этому гость.
Часу в первом утра он, с усилием раскрыв глаза, увидел над собою при
свете лампадки бледное лицо отца и велел ему уйти; тот повиновался, но тотчас же вернулся на цыпочках и, до половины заслонившись дверцами шкафа, неотвратимо глядел на своего
сына.
— Господа! Премудрость детей
света — всегда против мудрости
сынов века. Мы — дети
света.
Самгину было трудно с ним, но он хотел смягчить отношение матери к себе и думал, что достигнет этого, играя с
сыном, а мальчик видел в нем человека, которому нужно рассказать обо всем, что есть на
свете.
И он отослал
сына — таков обычай в Германии. Матери не было на
свете, и противоречить было некому.
— Ах, пащенок! Так это письмо в самом деле у тебя было зашито, и зашивала дура Марья Ивановна! Ах вы, мерзавцы-безобразники! Так ты с тем, чтоб покорять сердца, сюда ехал, высший
свет побеждать, Черту Ивановичу отмстить за то, что побочный
сын, захотел?
Женат же был на одной из высшего
света, но не так богатой, Фанариотовой, и имел от нее
сына и дочь.
А не спасутся и потом, то
сыны их спасутся, ибо не умрет
свет твой, хотя бы и ты уже умер.
Только в этот раз (я тогда узнал все это совершенно случайно от подростка, слюнявого сынишки Трифонова,
сына и наследника, развратнейшего мальчишки, какого
свет производил), в этот раз, говорю, Трифонов, возвратясь с ярмарки, ничего не возвратил.
— «Не жилец он на
свете, ваш
сын, — промолвил доктор матушке, когда провожала она его до крыльца, — он от болезни впадает в помешательство».
В «Страшном суде» Сикстинской капеллы, в этой Варфоломеевской ночи на том
свете, мы видим
сына божия, идущего предводительствовать казнями; он уже поднял руку… он даст знак, и пойдут пытки, мученья, раздастся страшная труба, затрещит всемирное аутодафе; но — женщина-мать, трепещущая и всех скорбящая, прижалась в ужасе к нему и умоляет его о грешниках; глядя на нее, может, он смягчится, забудет свое жестокое «женщина, что тебе до меня?» и не подаст знака.
По странному капризу, она дала при рождении детям почти однозвучные имена. Первого, увидевшего
свет, назвала Михаилом, второго — Мисаилом. А в уменьшительном кликала их: Мишанка и Мисанка. Старалась любить обоих
сыновей одинаково, но, помимо ее воли, безотчетный материнский инстинкт все-таки более влек ее к Мишанке, нежели к Мисанке.
— Это кузнец! — произнес, схватясь за капелюхи, Чуб. — Слышишь, Солоха, куда хочешь девай меня; я ни за что на
свете не захочу показаться этому выродку проклятому, чтоб ему набежало, дьявольскому
сыну, под обоими глазами по пузырю в копну величиною!
— Слушай, жена моя! — сказал Данило, — не оставляй
сына, когда меня не будет. Не будет тебе от Бога счастия, если ты кинешь его, ни в том, ни в этом
свете. Тяжело будет гнить моим костям в сырой земле; а еще тяжелее будет душе моей.
Старушка Рогожина продолжает жить на
свете и как будто вспоминает иногда про любимого
сына Парфена, но неясно: бог спас ее ум и сердце от сознания ужаса, посетившего грустный дом ее.
Добрый помещик поздравлял Ивана Петровича с рождением
сына, явившегося на
свет в селе Покровском 20 августа 1807 года и нареченного Федором в честь святого мученика Феодора Стратилата.
Евгений получил от сестры известие, что его
сыновья князья. Это его ставит в затруднительное положение, потому что Варвара Самсоновна скоро опять должна что-нибудь произвести на
свет и тогда потребуется новый указ сенату. Дело сложное: не будучи князем, он, шутя, делает князей; но все-таки я ему советую подумать о том, что он делает. 6 октября будем праздновать его 60-летие!
От родительницы своей я в самом юном сиротстве остался и ее не помню, потому как я был у нее молитвенный
сын, значит, она, долго детей не имея, меня себе у бога все выпрашивала и как выпросила, так сейчас же, меня породивши, и умерла, оттого что я произошел на
свет с необыкновенною большою головою, так что меня поэтому и звали не Иван Флягин, а просто Голован.
— Сколько я себя ни помню, — продолжал он, обращаясь больше к Настеньке, — я живу на чужих хлебах, у благодетеля (на последнем слове Калинович сделал ударение), у благодетеля, — повторил он с гримасою, — который разорил моего отца, и когда тот умер с горя, так он, по великодушию своему, призрел меня, сироту, а в сущности приставил пестуном к своим двум
сыновьям, болванам, каких когда-либо
свет создавал.
— Потому, — начал он насмешливым тоном, — что я имел несчастие родиться на
свет сыном очень богатого человека и к тому еще генерал-лейтенанта, который говорит, что быть актером позорно для русского дворянина.
Всей этой простотой Екатерина Филипповна вряд ли не хотела подражать крестьянским избам, каковое намерение ее, однако, сразу же уничтожалось висевшей на стене прекрасной картиной Боровиковского, изображавшей бога-отца, который взирает с высоты небес на почившего
сына своего: лучезарный
свет и парящие в нем ангелы наполняли весь фон картины; а также мало говорила о простоте и стоявшая в углу арфа, показавшаяся Егору Егорычу по отломленной голове одного из позолоченных драконов, украшавших рамку, несколько знакомою.
И ей он, Иуда, нанес тягчайшее увечье, и у ней он сумел отнять
свет жизни, отняв
сына и бросив его в какую-то безыменную яму.
— Надо бы подумать об этом, мой друг! — сказала она словно мимоходом, не глядя на
сына и рассматривая на
свет руки, точно они составляли в эту минуту главный предмет ее внимания.
— Чего не можно! Садись! Бог простит! не нарочно ведь, не с намерением, а от забвения. Это и с праведниками случалось! Завтра вот чем
свет встанем, обеденку отстоим, панихидочку отслужим — все как следует сделаем. И его душа будет радоваться, что родители да добрые люди об нем вспомнили, и мы будем покойны, что свой долг выполнили. Так-то, мой друг. А горевать не след — это я всегда скажу: первое, гореваньем
сына не воротишь, а второе — грех перед Богом!
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней;
свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
Великая императрица! чем же воздадим мы тебе за твою матернюю любовь к нам, за сии твои несказанные нам благодеяния? Наполняем сердца наши токмо вящим воспламенением искоренять из
света злобу, царства твоего недостойную. Просим царя царей, да подаст он нам в том свою помощь, а вашему императорскому величеству, истинной матери отечества, с любезным вашего императорского величества
сыном, с сею бесценною надеждой нашею, и с дражайшею его супругою, в безмятежном царстве, многие лета благоденствия».
В впечатлениях, подобных тем, которые последовали за моим входом, никогда невозможно разобраться… Разве можно запомнить слова, произносимые в первые моменты встречи матерью и
сыном, мужем и женой или двумя влюбленными? Говорятся самые простые, самые обиходные фразы, смешные даже, если их записывать с точностью на бумаге. Но здесь каждое слово уместно и бесконечно мило уже потому, что говорится оно самым дорогим на
свете голосом.
Лукашка забежал домой, соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий табун; сам же он в ту же ночь должен был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками показывала, что она как увидит человека, который подарил лошадь, так и поклонится ему в ноги. Старуха только покачала головой на рассказ
сына и в душе порешила, что Лукашка украл лошадь, и потому приказала немой вести коня в табун еще до
света.
— Полегче, молодец, полегче! За всех не ручайся. Ты еще молоденек, не тебе учить стариков; мы знаем лучше вашего, что пригоднее для земли русской. Сегодня ты отдохнешь, Юрий Дмитрич, а завтра чем
свет отправишься в дорогу: я дам тебе грамоту к приятелю моему, боярину Истоме-Туренину. Он живет в Нижнем, и я прошу тебя во всем советоваться с этим испытанным в делах и прозорливым мужем. Пускай на первый случай нижегородцы присягнут хотя Владиславу; а там… что бог даст! От
сына до отца недалеко…
Ведь это выходит, батюшка, делами добрыми торговать! — продолжал
сын, и лицо его при этом как словно озарилось каким-то необыкновенным
светом, хотя осталось так же кротко и спокойно.
Так вот, голубушка, какие дела на
свете бывают! Часто мы думаем: девушка да девушка — а на поверку выходит, что у этой девушки
сын в фельдъегерях служит! Поневоле вспомнишь вашего старого сельского батюшку, как он, бывало, говаривал: что же после этого твои, человече, предположения? и какую при сем жалкую роль играет высокоумный твой разум! Именно так.
— Во имя отца и
сына и святого духа, рассмотрим козни дьяволов при
свете правды, коснёмся их нашим простым русским умом и увидим, как они рассыплются прахом на глазах наших.
Кручинина (садится у стола). Какое злодейство, какое злодейство! Я тоскую об
сыне, убиваюсь; меня уверяют, что он умер; я обливаюсь слезами, бегу далеко, ищу по
свету уголка, где бы забыть свое горе, а он манит меня ручонками и кличет: мама, мама! Какое злодейство! (Рыдая, опускает голову на стол.)
Муров. Что
сын ваш умер, что его давно нет на
свете, и пора забыть все это дело.
—
Сын мой, надеюсь, будет настолько неглуп, что и без состояния просуществует на
свете, — возразила Елена, — и вы потрудитесь передать князю, что я так же, как и он, по-прежнему его уважаю и почитаю, но
сына моего все-таки не отдам ему.
Дни, месяцы проходили и влюбленный Ибрагим не мог решиться оставить им обольщенную женщину. Графиня час от часу более к нему привязывалась.
Сын их воспитывался в отдаленной провинции. Сплетни
света стали утихать, и любовники начинали наслаждаться большим спокойствием, молча помня минувшую бурю и стараясь не думать о будущем.
Твое спокойствие мне всего дороже: ты не могла им наслаждаться, пока взоры
света были на нас устремлены. Вспомни всё, что ты вытерпела, все оскорбления самолюбия, все мучения боязни; вспомни ужасное рождение нашего
сына. Подумай: должен ли я подвергать тебя долее тем же волнениям и опасностям? Зачем силиться соединить судьбу столь нежного, столь прекрасного создания с бедственной судьбою негра, жалкого творения, едва удостоенного названия человека?
Несомненные чему признаки из нижеследующего явствуют: во-1-х, оный злокачественный дворянин начал выходить часто из своих покоев, чего прежде никогда, по причине своей лености и гнусной тучности тела, не предпринимал; во-2-х, в людской его, примыкающей о самый забор, ограждающий мою собственную, полученную мною от покойного родителя моего, блаженной памяти Ивана, Онисиева
сына, Перерепенка, землю, ежедневно и в необычайной продолжительности горит
свет, что уже явное есть к тому доказательство, ибо до сего, по скаредной его скупости, всегда не только сальная свеча, но даже каганец был потушаем.
Притом же оный, часто поминаемый, неистовый дворянин и разбойник, Иван, Иванов
сын, Перерепенко, и происхождения весьма поносного: его сестра была известная всему
свету потаскуха и ушла за егерскою ротою, стоявшею назад тому пять лет в Миргороде; а мужа своего записала в крестьяне.
1) Известный всему
свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван, Никифоров
сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии. Оный дворянин, и сам притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного рода богохулениями и бранными словами…»
Не стало у Марфы Андревны ни отца, ни матери, ни мужа, она осталась на
свете молодою тридцатилетнею вдовою с ослепительной красотою, богатым состоянием, заключавшимся в трех тысячах душ, и с единственным однолетним
сыном.