Неточные совпадения
«Все считает, считает… Странная цель жизни — считать», — раздраженно подумал Клим Иванович и перестал слушать
сухой шорох слов Тагильского, они сыпались, точно
песок. Кстати — локомотив коротко свистнул, дернул поезд, тихонько покатил его минуту, снова остановил, среди вагонов, в грохоте, скрежете, свисте, резко пропела какой-то сигнал труба горниста, долетел отчаянный крик...
Снились ему такие горячие сны о далеких странах, о необыкновенных людях в латах, и каменистые пустыни Палестины блистали перед ним своей
сухой, страшной красотой: эти
пески и зной, эти люди, которые умели жить такой крепкой и трудной жизнью и умирать так легко!
Каждый порыв ветра сыпал на землю
сухой снег с таким шумом, точно это был
песок.
Слобода, разбросанная по
песку, была скудна растительностью, лишь кое-где, по дворам, одиноко торчали бедные ветлы, кривые кусты бузины да под забором робко прятались серые,
сухие былинки; если кто-нибудь из нас садился на них — Вяхирь сердито ворчал...
Следы недавно сбывшей воды везде были приметны:
сухие прутья, солома, облепленная илом и землей, уже высохшая от солнца, висели клочьями на зеленых кустах; стволы огромных деревьев высоко от корней были плотно как будто обмазаны также высохшею тиной и
песком, который светился от солнечных лучей.
И закопали, но, однако, жидовин так закопанный и помер, и голова его долго потом из
песку чернелась, но дети ее стали пужаться, так срубили ее и в
сухой колодец кинули.
Верстах в трех от станицы, со всех сторон открылась степь, и ничего не было видно, кроме однообразной, печальной,
сухой равнины, с испещренным следами скотины
песком, с поблекшею кое-где травой, с низкими камышами в лощинах, с редкими чуть проторенными дорожками и с ногайскими кочевьями, далеко — далеко видневшимися на горизонте.
Сели на
песке кучками по восьмеро на чашку. Сперва хлебали с хлебом «юшку», то есть жидкий навар из пшена с «поденьем», льняным черным маслом, а потом густую пшенную «ройку» с ним же. А чтобы
сухое пшено в рот лезло, зачерпнули около берега в чашки воды: ложка каши — ложка воды, а то ройка крута и суха, в глотке стоит. Доели. Туман забелел кругом. Все жались под дым, а то комар заел. Онучи и лапти
сушили. Я в первый раз в жизни надел лапти и нашел, что удобнее обуви и не придумаешь: легко и мягко.
Весь день Елена Петровна посылала смотреть на градусник, ужасаясь растущему холоду, а ночью, в свисте ветра, в ударах по стеклу то ли
сухих снежинок, то ли поднятого ветром
песку, зашептала раньше обыкновенного, потом стала кричать и с криком молиться.
…В середине лета наступили тяжёлые дни, над землёй, в желтовато-дымном небе стояла угнетающая, безжалостно знойная тишина; всюду горели торфяники и леса. Вдруг буйно врывался
сухой, горячий ветер, люто шипел и посвистывал, срывал посохшие листья с деревьев, прошлогоднюю, рыжую хвою, вздымал тучи
песка, гнал его над землёй вместе со стружкой, кострикой [кора, луб конопли, льна — Ред.], перьями кур; толкал людей, пытаясь сорвать с них одежду, и прятался в лесах, ещё жарче раздувая пожары.
Я ничего не сказал о ловле норок, потому что мне не удавалось самому ловить их; но я видел, как добывали их другие охотники: они ставили по берегам рек, на которых много было норкиных следов, маленькие капканы, для чего разрывали небольшую ямку в снегу, а если снег мелок, то в
песке или земле берега; в первом случае капкан засыпался слегка снегом, а в последнем —
сухими листочками.
Вот в один ненастный вечер — на дворе злилась и выла февральская вьюга,
сухой снег по временам стучал в окна, как брошенный сильною рукою крупный
песок, — я сидел в моей комнатке и пытался читать книгу.
Гаврила рванулся раз, два, — другая рука Челкаша змеей обвилась вокруг него… Треск разрываемой рубахи — и Гаврила лежал на
песке, безумно вытаращив глаза, цапаясь пальцами рук за воздух и взмахивая ногами. Челкаш, прямой,
сухой, хищный, зло оскалив зубы, смеялся дробным, едким смехом, и его усы нервно прыгали на угловатом, остром лице. Никогда за всю жизнь его не били так больно, и никогда он не был так озлоблен.
Лишь змея,
Сухим бурьяном шелестя,
Сверкая желтою спиной,
Как будто надписью златой
Покрытый донизу клинок,
Браздя рассыпчатый
песок,
Скользила бережно; потом,
Играя, нежася на нем,
Тройным свивалася кольцом...
Жгучий вар солнца кипятил землю, бледное от жары небо ломило глаза нестерпимым,
сухим блеском. Пэд расстегнул куртку, сел на
песок и приступил к делу, т. е. опорожнил бутылку, держа ее дном вверх.
— Стелла! — крикнул Аян. Судорожный смех сотрясал его. Он бросил весло и сел. Что было с ним дальше — он не помнил; сознание притупилось, слабые, болезненные усилия мысли схватили еще шорох дна, ударяющегося о мель,
сухой воздух берега, затишье; кто-то — быть може, он — двигался по колена в воде, мягкий ил засасывал ступни… шум леса, мокрый
песок, бессилие…
Всего легче испортить человека, сделав его пьяницей, для этого берут червей из пустых винных бочек,
сушат их и потом кладут в вино, а над вином читают: «Морской глубины царь, пронеси ретиво сердце раба (имя) от
песков сыпучих, от камней горючих; заведись в нем гнездо оперунное.
Шум копыт был почти не слышен на
песке, смешанном с хвоей, увлаженном ночною лесною сыростью, лишь изредка хрустел
сухой сучок да всхрапывала лошадь, вдыхая густой, смолистый воздух.
На берегу у
сухого крыла невода осталось пятеро: Сережка, Василий и еще трое. Один из них опустился на
песок и сказал...
Хотя лучше было разложить прелестную бабочку при дневном свете, но я побоялся отложить эту операцию по двум причинам: если Павлин умрет от сжатия грудки, то может высохнуть к утру; [Мы тогда не знали, что можно раскладывать и
сухих бабочек, размачивая их над сырым
песком в закрытом сосуде.] если же отдохнет, то станет биться и может стереть цветную пыль с своих крыльев.
Сколько переслушал я его рассказов, сидя с ним в пахучей тени, на
сухой и гладкой траве, под навесом серебристых тополей, или в камышах над прудом, на крупном и сыроватом
песку обвалившегося берега, из которого, странно сплетаясь, как большие черные жилы, как змеи, как выходцы подземного царства, торчали узловатые коренья!
Если в ведро с водой набросать камней, пробок, соломы, дерева
сухого и сырого, насыпать
песку, глины, соли, налить туда же масла, водки, и все это взболтать и смешать и потом посмотреть, что будет делаться, то увидишь, что камни, глина,
песок пойдут на дно,
сухое дерево, солома, пробки, масло всплывут кверху, соль и водка распустятся, так что их не будет видно.
Воздух был чист и прозрачен: кусты, цветковые растения,
песок на тропе,
сухую хвою на земле, словом, все мелкие предметы можно было так же хорошо рассмотреть, как и днем.
Позднею ночью Храбров, усталый, вышел из вагона. Достал блестящую металлическую коробочку, жадно втянул в нос щепоть белого порошку; потом закурил и медленно стал ходить вдоль поезда. По небу бежали черные тучи, дул
сухой норд-ост, дышавший горячим простором среднеазиатских степей; по неметеному
песку крутились бумажки; жестянки из-под консервов со звоном стукались в темноте о рельсы.
И шел Ермий по безлюдной, знойной пустыне очень долго и во весь переход ни разу никого не встретил, а потому и не имел причины стыдиться своей наготы; приближаясь же к Дамаску, он нашел в
песках выветрившийся
сухой труп и возле него ветхую «козью милоть», какие носили тогда иноки, жившие в общежитиях. Ермий засыпал
песком кости, а козью милоть надел на свои плечи и обрадовался, увидев в этом особое о нем промышление.