Неточные совпадения
— О моралист! Но ты пойми,
есть две женщины: одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная
драма.
«Кроме формального развода, можно
было еще поступить, как Карибанов, Паскудин и этот добрый
Драм, то
есть разъехаться с женой», продолжал он думать, успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства noзopa, как и при разводе, и главное — это, точно так же как и формальный развод, бросало его жену в объятия Вронского. «Нет, это невозможно, невозможно! — опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. — Я не могу
быть несчастлив, но и она и он не должны
быть счастливы».
При такой любви не может
быть никакой
драмы.
Правда, в таком характере
есть уже что-то отталкивающее, и тот же читатель, который на жизненной своей дороге
будет дружен с таким человеком,
будет водить с ним хлеб-соль и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, если он очутится героем
драмы или поэмы.
Впрочем, замечательного немного
было в афишке: давалась
драма г.
Жила-была дама,
было у нее два мужа,
Один — для тела, другой — для души.
И вот начинается
драма: который хуже?
Понять она не умела, оба — хороши!
Она говорила о студентах, влюбленных в актрис, о безумствах богатых кутил в «Стрельне» и у «Яра», о новых шансонетных певицах в капище Шарля Омона, о несчастных романах, запутанных
драмах. Самгин находил, что говорит она не цветисто, неумело, содержание ее рассказов всегда
было интереснее формы, а попытки философствовать — плоски. Вздыхая, она произносила стертые фразы...
— Тут
есть беленькое, «Грав», — очень легкое и милое! Сырку спроси, а потом — кофеишко закажем, — бойко внушал он. — Ты — извини, но я почти не спал ночью, после концерта — ужин, а затем —
драма: офицер с ума спятил, изрубил шашкой полицейского, ранил извозчика и ночного сторожа и вообще — навоевал!
— Я совершенно убежден, что у нас
есть уже не мало революционеров, которые торопятся разыграть
драму, для того чтоб поскорее насладиться идиллией…
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей в вагоне, в поезде, в мире замкнут в клетку хозяйственных, в сущности — животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки мир виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь сила извне погнет линии прутьев, — мир воспринимается искаженным. И отсюда
драма. Но это
была чужая мысль: «Чижи в клетках», — вспомнились слова Марины, стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
Было слышно, что вдали по улице быстро идут люди и тащат что-то тяжелое. Предчувствуя новую
драму, Самгин пошел к воротам дома Варвары; мимо него мелькнул Лаврушка, радостно и громко шепнув...
— Добротный парень, — похвалил его дядя Миша, а у Самгина осталось впечатление, что Гусаров только что приехал откуда-то издалека, по важному делу, может
быть, венчаться с любимой девушкой или ловить убежавшую жену, — приехал, зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к
драме своей.
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный язык этой
драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил. С досадой бросив книгу на пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось о ней мягче. Вспомнив ее слова о праве людей
быть жестокими в любви, он спросил себя...
— Комиссаржевская — актриса для романтической
драмы и погибла, не досказав себя, оттого что принуждена
была тратить свой талант на реалистические пьесы. Наше искусство губит реализм.
«Чтобы придать комедии оттенки
драмы, да? Пьянею», — сообразил Самгин, потирая лоб ладонью. Очень хотелось придумать что-нибудь оригинальное и улыбнуться себе самому, но мешали артисты на сцене. У рампы стояла плечистая, полнотелая дочь царя Приама, дрыгая обнаженной до бедра ногой; приплясывал удивительно легкий, точно пустой, Калхас; они
пели...
Взял ее с эстрады, внушил, что она должна играть в
драме, а в
драме она оказалась совершенно бездарной и теперь мстит ему за то, что он испортил ей карьеру: не помешай он ей — она
была бы знаменита, как Иветт Жильбер.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и по фигуре и по характеру она
была бы на своем месте в водевиле, а не в
драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в
драме, несколько тронул его; он ведь
был уверен, что тоже пережил
драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
Она как-нибудь угадала или уследила перспективу впечатлений, борьбу чувств, и предузнает ход и, может
быть,
драму страсти, и понимает, как глубоко входит эта
драма в жизнь женщины.
Если в молодости любовь, страсть или что-нибудь подобное и
было известно ей, так это, конечно — страсть без опыта, какая-нибудь неразделенная или заглохшая от неудачи под гнетом любовь, не
драма — любовь, а лирическое чувство, разыгравшееся в ней одной и в ней угасшее и погребенное, не оставившее следа и не положившее ни одного рубца на ее ясной жизни.
Ему
было не легче Веры. И он, истомленный усталостью, моральной и физической, и долгими муками, отдался сну, как будто бросился в горячке в объятия здорового друга, поручая себя его попечению. И сон исполнил эту обязанность, унося его далеко от Веры, от Малиновки, от обрыва и от вчерашней, разыгравшейся на его глазах
драмы.
Что
будет с ней теперь — не знаю:
драма ли, роман ли — это уже докончи ты на досуге, а мне пора на вечер к В. И. Там ожидает меня здоровая и серьезная партия с серьезными игроками.
Тушин
был точно непокоен, но не столько от «оскорбленных чувств», сколько от заботы о том, что
было с нею после: кончена ли ее
драма или нет?
О Вере не произнесли ни слова, ни тот, ни другой. Каждый знал, что тайна Веры
была известна обоим, и от этого им
было неловко даже произносить ее имя. Кроме того, Райский знал о предложении Тушина и о том, как он вел себя и какая страдательная роль выпала ему на долю во всей этой
драме.
Он бросил сомнение в нее, вопросы, может
быть, сожаление о даром потерянном прошлом, словом, взволновал ее. Ему снилась в перспективе страсть,
драма, превращение статуи в женщину.
Никто не может сказать — что я не
буду один из этих немногих… Во мне слишком богата фантазия. Искры ее, как вы сами говорите, разбросаны в портретах, сверкают даже в моих скудных музыкальных опытах!.. И если не сверкнули в создании поэмы, романа,
драмы или комедии, так это потому…»
Драма гонений
была в полном разгаре, родительские увещания, в длиннейших и нестерпимо скучных сентенциях, гремели над головой любящихся.
— Я думал, бог знает какая
драма! — сказал он. — А вы мне рассказываете историю шестилетней девочки! Надеюсь, кузина, когда у вас
будет дочь, вы поступите иначе…
— Да, от нынешнего дня через две недели вы
будете влюблены, через месяц
будете стонать, бродить, как тень, играть
драму, пожалуй, если не побоитесь губернатора и Нила Андреевича, то и трагедию, и кончите пошлостью…
«Постараюсь ослепнуть умом, хоть на каникулы, и
быть счастливым! Только ощущать жизнь, а не смотреть в нее, или смотреть затем только, чтобы срисовать сюжеты, не дотрогиваясь до них разъедающим, как уксус, анализом… А то горе!
Будем же смотреть, что за сюжеты Бог дал мне? Марфенька, бабушка, Верочка — на что они годятся: в роман, в
драму или только в идиллию?»
— Попробую, начну здесь, на месте действия! — сказал он себе ночью, которую в последний раз проводил под родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих
драм и комедий, — картина их виднее
будет издалека. Даль оденет их в лучи поэзии; я
буду видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
— О, какая красота! — шептал он в умилении. — Она кстати заснула. Да, это
была дерзость рисовать ее взгляд, в котором улеглась вся ее
драма и роман. Здесь сам Грёз положил бы кисть.
Тут кончались его мечты, не смея идти далее, потому что за этими и следовал естественный вопрос о том, что теперь
будет с нею? Действительно ли кончилась ее
драма? Не опомнился ли Марк, что он теряет, и не бросился ли догонять уходящее счастье? Не карабкается ли за нею со дна обрыва на высоту? Не оглянулась ли и она опять назад? Не подали ли они друг другу руки навсегда, чтоб
быть счастливыми, как он, Тушин, и как сама Вера понимают счастье?
— Вы поэт, артист, cousin, вам, может
быть, необходимы
драмы, раны, стоны, и я не знаю, что еще! Вы не понимаете покойной, счастливой жизни, я не понимаю вашей…
И какая же, должно
быть,
драма произошла тогда между ними и из-за чего?
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до
драмы ни друг до друга, а что если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов,
выпив водки, вина, ликера,
был немного пьян, не так пьян, как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так, как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Убедившись, что Нехлюдов не в духе, и нельзя его вовлечь в приятный и умный разговор, Софья Васильевна обратилась к Колосову с вопросом об его мнении о новой
драме таким тоном, как будто это мнение Колосова должно
было решить всякие сомнения, и каждое слово этого мнения должно
быть увековечено.
Привалов в это время
был в Гарчиках, где разыгрывалась самая тяжелая
драма: Лоскутов сошел с ума…
С философской точки зрения относительная историческая жизнь может
быть признана самостоятельной сферой самой абсолютной жизни, одним из явлений ее разыгрывающейся
драмы.
Для того, кто смотрит на мировую борьбу с точки зрения философии истории, должно
быть ясно, что ныне разыгрывается один из актов всемирно-исторической
драмы Востока и Запада.
Такая «буржуазность»
есть в обывательском царстве, ныне переживающем жестокую
драму.
— Первую половину ты понимаешь: это
драма, и произошла она там. Вторая же половина
есть трагедия, и произойдет она здесь.
Все это
были страшные, кровавые
драмы.
А. И. Герцена.)] лица его
драм были для нас существующие личности, мы их разбирали, любили и ненавидели не как поэтические произведения, а как живых людей.
Славное
было время, события неслись быстро. Едва худощавая фигура Карла Х успела скрыться за туманами Голируда, Бельгия вспыхнула, трон короля-гражданина качался, какое-то горячее, революционное дуновение началось в прениях, в литературе. Романы,
драмы, поэмы — все снова сделалось пропагандой, борьбой.
Были у нас платонические мечтатели и разочарованные юноши в семнадцать лет. Вадим даже писал
драму, в которой хотел представить «страшный опыт своего изжитого сердца».
Были вовсе не платонические шалости, — даже такие, которые оканчивались не
драмой, а аптекой. Но не
было пошлых интриг, губящих женщину и унижающих мужчину, не
было содержанок (даже не
было и этого подлого слова). Покойный, безопасный, прозаический, мещанский разврат, разврат по контракту, миновал наш круг.
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали, внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим предметам миновали; а потрясенная вера в нашу непогрешительность придавала больше серьезный и истинный характер нашей жизни. Моя статья «По поводу одной
драмы»
была заключительным словом прожитой болезни.
Драма кончилась. В виде эпилога я могу, впрочем, прибавить, что за утренним чаем на мой вопрос: когда
будут хоронить Маврушу? — матушка отвечала...
Эпиграф статьи взят
был из моей любимой
драмы Ибсена «Строитель Сольнес».
Мистерия творчества не противополагается мистерии искупления, она
есть другой момент духовного пути, другой акт мистической
драмы.