Неточные совпадения
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает
судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но
судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка
судить, — я не понимаю и не могу.
Он безудержен, он дик и буен, вот мы теперь его
судим за это, а кто виноват в
судьбе его, кто виноват, что при хороших наклонностях, при благородном чувствительном сердце он получил такое нелепое воспитание?
Мой Надворный Суд не так дурен, как я ожидал. Вот две недели, что я вступил в должность; трудов бездна, средств почти нет. На канцелярию и на жалование чиновников отпускается две тысячи с небольшим. Ты можешь поэтому
судить, что за народ служит, — и, следовательно, надо благодарить
судьбу, если они что-нибудь делают. Я им толкую о святости нашей обязанности и стараюсь собственным примером возбудить в них охоту и усердие.
И за всем тем ухитрился-таки я жениться. Видно, уж это в
судьбах так записано, что человеку из мученья в мученье произойти нужно, чтобы каким ни на есть концом решиться. Как
посужу я теперь, и причины-то никакой жениться не было, потому что нравиться она мне не нравилась, а так, баловство одно.
Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь мою, перебирал все до последних мелочей, вдумывался в мое прошедшее,
судил себя один неумолимо и строго и даже в иной час благословлял
судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни.
Пути провидения для нас непостижимы, а потому мы не можем
судить, отчего
судьбе было угодно, чтоб это злое намерение увенчалось успехом.
Послушай… нас одной
судьбы оковы
Связали навсегда… ошибкой, может быть;
Не мне и не тебе
судить.
Что, Ксения? что, милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Все плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое!
судьба мне не
судилаВиновником быть вашего блаженства.
Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить.
Безвинная, зачем же ты страдаешь? —
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
— Покориться
судьбе, — продолжал Рудин. — Что же делать! Я слишком хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо; но
посудите сами, Наталья Алексеевна, я беден… Правда, я могу работать; но если б я был даже богатый человек, в состоянии ли вы перенести насильственное расторжение с вашим семейством, гнев вашей матери?.. Нет, Наталья Алексеевна, об этом и думать нечего. Видно, нам не суждено было жить вместе, и то счастье, о котором я мечтал, не для меня!
— Иван Александрович, благодетель, не
суди! Господи! Да я бы смолу, — понимаешь ты? — с-смолу бы кипящую пил, ежели бы мог иной раз себе облегчение получить, — забвение горести! Смолу-у!.. Боже мой, создатель! за что ты
судьбу мою в эту гиблую сторону закинул?.. Хлеба пуд — четыре с полтиной, говядина — восемь рублей! Ни спокою, ни пищи…
Да, добрый был мужик, но, видно,
судьба ему
судила пропадать промежду двумя шинками… А все-таки человек был веселый и все, бывало, песни поет. Весь, бывало, пропьется, и баба сердитая дома дожидается, а он как песню или прибаутку сложил, так думает, что горе избыл. Так и теперь: лежит себе в телеге и поет во все горло, что даже лягушки с берега кидаются в воду...
От родины далеко,
Без помощи, среди чужих людей
Я встречу смерть. Прощайте, золотые
Мечты мои! Хотелось бы пожить
И выслужить себе и честь и место
Почетное. Обзавестись хозяйкой
Любимою, любить ее, как душу,
Семью завесть и вынянчить детей.
Да не дал Бог —
судьба не то
судила,
Судила мне лежать в земле сырой,
Похоронить и молодость и силу
Вдали от стен родного пепелища!
В глазах темно, то ночь ли наступает,
Иль смерть идет, не знаю.
Гаврилой, человеком, которому,
судя по одним его желтым глазкам и утиному носу, сама
судьба, казалось, определила быть начальствующим лицом.
— Да…
Судя по его записке, которую я сегодня получила от него,
судьба моя решится вечером… сегодня… Он пишет мне, что имеет сказать что-то очень важное… От моего ответа, пишет он, будет зависеть счастье всей его жизни…
Уже будучи на каторге, «он строго
судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаха… И хотя бы
судьба послала ему раскаяние — жгучее раскаяние, разбивающее сердце, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы — ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении… Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинной».
— Она… она любит меня! Мы полюбили друг друга… Иван Петрович! Убивайте нас, презирайте, гонитесь за нами, делайте что хотите… но мы больше не в силах скрывать от вас! Мы оба налицо!
Судите нас со всею строгостью человека, у которого мы…
судьба отняла счастье!
Дело Висленева было в наших глазах ничтожно по его несбыточности, но он, конечно, должен был знать, что его будут
судить не по несбыточности, а по достоинству его намерений, и, несмотря на то, что играл не только репутацией, но даже
судьбой лиц, имеющих необдуманность разделять его ветреные планы и неосторожность вверить ему свои имена.
Георгий Дмитриевич. Силы? Нет, голубчик, какой же я судья человеку? Я и себя-то не понимаю, а тут еще другого
судить… Ах, и не в том дело, а в том, что я — не могу, ничего не могу, понимаешь: ничего. Нищий. Дурацкая ли это покорность
судьбе или рабство, прирожденное лакейство натуры, для которого не хватало только случая…
Можно
судить, что он чувствовал, видя, как обстоятельства ежедневно более и более спрягали с ним
судьбу Хабара.
Можно
судить, в каком тревожном состоянии остался молодой человек. Все шаги, все слова чудного посредника между ним и
судьбою были заочно взвешены, рассчитаны по маятнику замиравшего сердца. «Вот, — думал Антон, — подошел старик к воротам Образца, вот он всходит на лестницу… Он в комнате боярина… произносит имя Анастасии, имя мое… Жребий мой положен на весы
судьбы… Господи, урони на него милостивый взор!»
По крайней мере мы должны так думать,
судя по наступающему случаю, который обличал сообразительность Ласского в ущерб желаниям Андрея Николаевича, за «престиж» которого, однако, восстала сила
судеб и подняла его как пренебреженный камень на самую главу угла.