Неточные совпадения
— Погоди. И за те твои бессовестные речи
судил я тебя, Ионку, судом скорым, и присудили тако:
книгу твою, изодрав, растоптать (говоря это, Бородавкин изодрал и растоптал), с тобой же самим, яко с растлителем добрых нравов,
по предварительной отдаче на поругание, поступить, как мне, градоначальнику, заблагорассудится.
Да, Верочка так; ну, а он? Дикарь он,
судя по словам Феди, и голова его набита
книгами да анатомическими препаратами, составляющими самую милую приятность, самую сладостнейшую пищу души для хорошего медицинского студента. Или Федя наврал на него?
О болезненности ссыльного населения я могу
судить только
по отчету за 1889 г., но, к сожалению, он составлен
по данным больничных «Правдивых
книг», которые ведутся здесь крайне неряшливо, так что мне пришлось еще взять на помощь церковные метрические
книги и выписать из них причины смерти за последние десять лет.
Судите же о моем ужасе, когда
книги, маленькие, большие, всевозможных форматов, всевозможной величины и толщины, ринулись с полки, полетели, запрыгали под столом, под стульями,
по всей комнате.
— Я это
сужу по вашим
книгам, — у вас все более
книги исторические.
Это, быть может, и правда, но
судить об Орлове
по тем
книгам, какие он читал, положительно нельзя.
Судя по глазкам, его поразил прежде всего шкаф в двенадцать полок, уходивший в потолок и битком набитый
книгами.
Я желал возненавидеть человечество — и поневоле стал презирать его; душа ссыхалась; ей нужна была свобода, степь, открытое небо… ужасно сидеть в белой клетке из кирпичей и
судить о зиме и весне
по узкой тропинке, ведущей из келий в церковь; не видать ясное солнце иначе, как сквозь длинное решетчатое окно, и не сметь говорить о том, чего нет в такой-то
книге…
— Очень рада; непременно изучу их.
По отметкам в
книгах можно
судить о характере человека, а мне очень хочется разгадать ваш характер.
Судя по расходу
книги и
по отзывам тогдашней читающей публики, роман не имел большого успеха.
Катерина Матвеевна(поднимает глаза с
книги; строго и жестом дополняя слова). Венеровский
по своему развитию и воззрениям на жизнь стоит до такой степени вразрез с пошлостью нашей жизни, что нам трудно
судить о нем.
Мы даже сожалели, что нашли в
книге г. Аксакова менее подробностей об этом предмете, нежели сколько ожидали,
судя по тому, что детские годы Багрова проходят среди тех людей, воспоминания о которых доставили г. Аксакову такой богатый материал для создания некоторых типов «Семейной хроники».
Судя по его неверной, машинальной походке,
по тому вниманию, с каким он в зале поправил на негоревшей лампе мохнатый абажур и заглянул в толстую
книгу, лежавшую на столе, в эти минуты у него не было ни намерений, ни желаний, ни о чем он не думал и, вероятно, уже не помнил, что у него в передней стоит чужой человек.
В просторном кабинете, за большим столом, при слабом освещении двух свечей, под зелеными абажурами, сидел хозяин этой квартиры. Комфортабельная и вместе с тем скромная обстановка,
судя по обилию
книг, корректур и деловых казенных бумаг, указывала, что кабинет этот принадлежит лицу, которое соединяет в себе литератора-издателя с довольно значительным чиновником. Этот литератор-издатель и вместе с тем значительный чиновник был собственник типографии, надворный советник Иосиф Игнатьевич Колтышко.
Обстановка магазина довольно прилична. За ясеневою конторкою стоит какая-то дама весьма привлекательной наружности, с пенсне на носу, и вписывает что-то в конторскую
книгу. Полурастворенная дверь позволяет видеть часть смежной внутренней комнаты, которая,
судя по обстановке, служила кабинетом для чтения. Из этой комнаты доносилось несколько одновременно спорящих голосов, между которыми вмешивался порою и голос женщины.
Он мог подаваться, особенно после событий 1861–1862 годов, в сторону охранительных идей,
судить неверно, пристрастно обо многом в тогдашнем общественном и чисто литературном движении; наконец, у него не было широкого всестороннего образования, начитанность, кажется, только по-русски (с прибавкой, быть может, кое-каких французских
книг), но в пределах тогдашнего русского «просвещения» он был совсем не игнорант, в нем всегда чувствовался московский студент 40-х годов: он был искренно предан всем лучшим заветам нашей литературы, сердечно чтил Пушкина, напечатал когда-то критический этюд о Гоголе, увлекался с юных лет театром, считался хорошим актером и был прекраснейший чтец «в лицах».
— Милый друг мой, — часто говорил мне ее брат, вздыхая и красивым писательским жестом откидывая назад волосы, — никогда не
судите по наружности! Поглядите вы на эту
книгу: она давно уже прочтена, закорузла, растрепана, валяется в пыли, как ненужная вещь, но раскройте ее, иона заставит вас побледнеть и заплакать. Моя сестра похожа на эту
книгу. Приподнимите переплет, загляните в душу, и вас охватит ужас. В какие-нибудь три месяца Вера перенесла, сколько хватило бы на всю человеческую жизнь!
Я спросил его:
судя по фамилии, он — немец? Хозяин лукаво улыбнулся и рассказал мне, откуда у него такая фамилия. Отец его был беглый крепостной,
по фамилии Колосов. В бегах он получил прозвище Карась. С такой фамилией его, хозяина, и записали в метрические
книги.
На лице старухи было написано, что она, слава богу, сыта, одета, здорова, выдала единственную дочку за хорошего человека и теперь со спокойною совестью может раскладывать пасьянс; дочь ее, небольшая полная блондинка лет двадцати, с кротким малокровным лицом, поставив локти на стол, читала
книгу;
судя по глазам, она не столько читала, сколько думала свои собственные мысли, которых не было в
книге.
Судя по его настоящему внешнему виду, можно было сразу догадаться, что за ним не сидели давно. Довольно густой слой пыли на
книгах и неоконченной рукописи указывал, что к ним не прикасались,
по крайней мере, несколько дней.