Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте
посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может
быть, оно там и нужно так, об этом я не могу
судить; но вы
посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может
быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Хлестаков. Да что ж жаловаться?
Посуди сам, любезный, как же? ведь мне нужно
есть. Этак могу я совсем отощать. Мне очень
есть хочется; я не шутя это говорю.
Пришел и сам Ермил Ильич,
Босой, худой, с колодками,
С веревкой на руках,
Пришел, сказал: «
Была пора,
Судил я вас по совести,
Теперь я сам грешнее вас:
Судите вы меня!»
И в ноги поклонился нам.
—
Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж если экая выжига князя не сыщет, так
судите вы меня судом милостивым, рубите с плеч мою голову бесталанную!
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но,
судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
было едва ли не лучшее время в его истории.
Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно подчиняются капризам истории и не представляют никаких данных, по которым можно
было бы
судить о степени их зрелости, в смысле самоуправления; что, напротив того, они мечутся из стороны в сторону, без всякого плана, как бы гонимые безотчетным страхом.
— А завтра ты
будешь судиться: что же, тебе приятнее
было бы, чтобы тебя
судили в старой уголовной палате?
Не позволяя себе даже думать о том, что
будет, чем это кончится,
судя по расспросам о том, сколько это обыкновенно продолжается, Левин в воображении своем приготовился терпеть и держать свое сердце в руках часов пять, и ему это казалось возможно.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои
были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя
судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это, приезжай к жене.
Но Левин много изменился со времени своей женитьбы; он
был терпелив и если не понимал, для чего всё это так устроено, то говорил себе, что, не зная всего, он не может
судить, что, вероятно, так надобно, и старался не возмущаться.
— Не знаю, не могу
судить… Нет, могу, — сказала Анна, подумав; и, уловив мыслью положение и свесив его на внутренних весах, прибавила: — Нет, могу, могу, могу. Да, я простила бы. Я не
была бы тою же, да, но простила бы, и так простила бы, как будто этого не
было, совсем не
было.
Они живут совершенно как самые лучшие супруги; их
будет судить Бог, а не мы.
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые,
судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи
будут стоить двух летних работников, то
есть около трехсот рабочих дней от Святой до заговень, и каждый день тяжкой работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
Кроме того, в девочке всё
было еще ожидания, а Сережа
был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он
судил ее, думала она, вспоминая его слова и взгляды.
Он думал это и вместе с тем глядел на часы, чтобы расчесть, сколько обмолотят в час. Ему нужно
было это знать, чтобы,
судя по этому, задать урок на день.
Но
быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу;
быть присяжным и
судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
— Я вот что намерен сказать, — продолжал он холодно и спокойно, — и я прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством оскорбительным и унизительным и никогда не позволю себе руководиться этим чувством; но
есть известные законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я заметил, но,
судя по впечатлению, какое
было произведено на общество, все заметили, что ты вела и держала себя не совсем так, как можно
было желать.
— Я только хочу сказать, что те права, которые меня… мой интерес затрагивают, я
буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но
судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка
судить, — я не понимаю и не могу.
— Не нам
судить, графиня, — со вздохом сказал Сергей Иванович, — но я понимаю, как для вас это
было тяжело.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна
быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо
было наказать. Сами
посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет; но видно, это
была не первая его прогулка,
судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин.
Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и
судит его; первый,
быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй… второй?..
Но
судите, однако же, какое бойкое перо — статс-секретарский слог; а ведь всего три года
побыл в университете, даже не кончил курса.
— Нехорошо, нехорошо, — сказал Собакевич, покачав головою. — Вы
посудите, Иван Григорьевич: пятый десяток живу, ни разу не
был болен; хоть бы горло заболело, веред или чирей выскочил… Нет, не к добру! когда-нибудь придется поплатиться за это. — Тут Собакевич погрузился в меланхолию.
У него уж набралось бы опять, да он говорит: «Нет, Афанасий Иванович, [То
есть Васильевич.] служу я теперь уж не себе и <не> для себя, а потому, что Бог так <
судил>.
А между тем в существе своем Андрей Иванович
был не то доброе, не то дурное существо, а просто — коптитель неба. Так как уже немало
есть на белом свете людей, коптящих небо, то почему же и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот в немногих словах весь журнал его дня, и пусть из него
судит читатель сам, какой у него
был характер.
— Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу
судить, но свиные котлеты и разварная рыба
были превосходны.
О чем бы разговор ни
был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки;
было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он
судил так, как будто бы сам
был и чиновником и надсмотрщиком.
Меж тем Онегина явленье
У Лариных произвело
На всех большое впечатленье
И всех соседей развлекло.
Пошла догадка за догадкой.
Все стали толковать украдкой,
Шутить,
судить не без греха,
Татьяне прочить жениха;
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем,
Но остановлена затем,
Что модных колец не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж
было решено.
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И
был глубокий эконом,
То
есть умел
судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему
был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не
сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя;
Напрасны ваши совершенства:
Их вовсе недостоин я.
Поверьте (совесть в том порукой),
Супружество нам
будет мукой.
Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А
будут лишь бесить его.
Судите ж вы, какие розы
Нам заготовит Гименей
И, может
быть, на много дней.
Тень моя
была длиннее, чем прежде, и,
судя по ней, я предполагал, что имею вид довольно красивого всадника; но чувство самодовольства, которое я испытывал,
было скоро разрушено следующим обстоятельством.
Ежели
судить по-настоящему, то игры никакой не
будет.
На лошади же он
был очень хорош — точно большой. Обтянутые ляжки его лежали на седле так хорошо, что мне
было завидно, — особенно потому, что, сколько я мог
судить по тени, я далеко не имел такого прекрасного вида.
А
судя по тому, что
есть, неприятель вошел в город не с большим запасом; телег что-то
было с ним немного.
— Да, — сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам матросов, что они приятно озадачены и не решаются говорить. — Так вот в чем дело, капитан… Не нам, конечно,
судить об этом. Как желаете, так и
будет. Я поздравляю вас.
Признаюсь тебе, я и сам сильно
был наклонен поддерживать это мнение, во-первых,
судя по твоим глупым и отчасти гнусным поступкам (ничем не объяснимым), а во-вторых, по твоему недавнему поведению с матерью и сестрой.
— Всего только во втором, если
судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько раз мечтал даже о том, что, если б они еще
были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!
Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно
было ожидать,
судя по совершенному преступлению, и, может
быть, именно потому, что преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя.
Что-то
было ужасно неприятное в этом красивом и чрезвычайно моложавом,
судя по летам, лице.
Он
судил их уже с четверть часа, но они так кричали, что не
было ни малейшей возможности что-нибудь разобрать.
Сколько он мог
судить и в чем бы он присягнул — нет, не
был! Он подумал еще и еще, припомнил все посещение Порфирия, сообразил: нет, не
был, конечно, не
был!
Все окна
были отворены настежь; трактир,
судя по двигавшимся фигурам в окнах,
был набит битком.
Не смею
судить о впечатлении; но, во всяком случае, это
было для меня выгодно.
Но кончилось все катастрофой, вам уже известною, и сами можете
судить, до какого бешенства мог я дойти, узнав, что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть не смастерила свадьбу, — что, в сущности,
было бы то же самое, что и я предлагал.
— Вчера, я знаю. Я ведь сам прибыл всего только третьего дня. Ну-с, вот что я скажу вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте же и мне заявить: что ж тут, во всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей стороны, то
есть без предрассудков-то, а здраво
судя?
«
Судя по голосу, должно
быть, очень молодой», — подумал вдруг Раскольников.
— Но только, Родя, как я ни глупа, но все-таки я могу
судить, что ты весьма скоро
будешь одним из первых людей, если не самым первым в нашем ученом мире.