Неточные совпадения
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро
пошел прочь
к дому. При словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все
стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Чичиков тоже
устремился к окну.
К крыльцу подходил лет сорока человек, живой, смуглой наружности. На нем был триповый картуз. По обеим сторонам его, сняв шапки,
шли двое нижнего сословия, —
шли, разговаривая и о чем-то с <ним> толкуя. Один, казалось, был простой мужик; другой, в синей сибирке, какой-то заезжий кулак и пройдоха.
— Не всякий юноша, кончив гимназию,
идет в университет, не все путешественники по Африке
стремятся к центру ее…
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не уговаривайте меня
идти на службу
к ним — не
пойду! «Человек рождается на страдание, как искра, чтоб
устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел быть императором всей Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он выкрикнул латинское...
— А и я с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю жизнь с тобой
иду, — раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки. И вот загорелось все сердце его и
устремилось к какому-то свету, и хочется ему жить и жить,
идти и
идти в какой-то путь,
к новому зовущему свету, и скорее, скорее, теперь же, сейчас!
— «Да неужто, — спрашивает юноша, — и у них Христос?» — «Как же может быть иначе, — говорю ему, — ибо для всех слово, все создание и вся тварь, каждый листик
устремляется к слову, Богу
славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает сие.
Уже две недели, как мы
шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки
стремились к жилым местам, я видел, что они нуждаются в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.д. Они разулись и сразу приступили
к варке ужина.
Я никогда не мог
идти путем имманентного изживания жизни, всегда
стремился выйти за грань всякой имманентной данности жизни, то есть
к трансцендентному.
Своих кровей я без пощады
Гремящую воздвигнул рать;
Я медны изваял громады,
Злодеев внешних чтоб карать.
Тебе велел повиноваться,
С тобою
к славе устремляться.
Для пользы всех мне можно все.
Земные недра раздираю,
Металл блестящий извлекаю
На украшение твое.
В эту минуту дети гурьбой вбежали в гостиную. И все, точно не видали сегодня матери,
устремились к ней здороваться. Первая, вприпрыжку, подбежала Нонночка и долго целовала Машу и в губки, и в глазки, и в подбородочек, и в обе ручки. Потом, тоже стремительно, упали в объятия мамаши Феогностушка и Смарагдушка. Коронат, действительно,
шел как-то мешкотно и разинул рот, по-видимому, заглядевшись на чужого человека.
— Наконец — господи боже мой! — я тебе узнала цену, сравнив его с тобой! — воскликнула Настенька. — Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой
стремишься к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец, чувствуешь
к людям и
к их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас же это выразишь в жизни; а Белавин никогда: он обо всем очень благородно рассудит и дальше не
пойдет! Ему легко жить на свете, потому что он тряпка, без крови, без сердца, с одним только умом!..
Довольно, что все вообще признают целью приближение человека
к некоторому образу совершенства, не говоря, есть ли то состояние первозданной
славы и невинности, или преобразование по Христу, или тысячелетнее царствие, или глубоко-добродетельная, радостная мудрость, в сем ли мире то совершится, или по ту сторону гроба, но токмо каждый
стремится к совершенству, как умеет, по любезнейшему образу своего воображения, и мудрейший не смеется ни над одним из них, хоть иногда и все заставляют его улыбаться, ибо в мозгу человеческом ко всякому нечто примешивалось.
— Впрочем, откупа уничтожены экономистами, — перебросился вдруг Препотенский. — Экономисты утверждали, что чем водка будет дешевле, тем меньше ее будут пить, и соврали. Впрочем, экономисты не соврали; они знают, что для того, чтобы народ меньше пьянствовал, требуется не одно то, чтобы водка подешевела. Надо, чтобы многое не
шло так, как
идет. А между тем
к новому
стремятся не экономисты, а одни… «новые люди».
С тех пор обе власти постоянно помогали друг другу и
стремились только
к внешней
славе.
Мансуров из Яицкого городка двинулся
к Сызрани; Муфель
пошел к Симбирску; Михельсон из Чебоксаров
устремился к Арзамасу, дабы пресечь Пугачеву дорогу
к Москве…
К Ежову он относился так же снисходительно, как и Фома, но более дружески и ровно. Каждый раз, когда Гордеев ссорился с Ежовым, он
стремился примирить их, а как-то раз,
идя домой из школы, сказал Фоме...
Что такое реформа? Реформа есть такое действие, которое человеческим страстям сообщает новый полет. А коль скоро страсти получили полет, то они летят — это ясно. Не успев оставить гавань одной реформы, они уже видят открывающуюся вдали гавань другой реформы и
стремятся к ней. Вот здесь-то именно, то есть на этом-то пути стремления от одной реформы
к другой, и следует, по мысли кн. Мещерского, употреблять тот знак препинания, о котором
идет речь. Возможно ли это?
По моему мнению,
слава, поставленная в качестве главной цели,
к которой должна
стремиться страна, очень многим стоит слез; счастье же для всех одинаково желательно и в то же время само по себе составляет прочную и немеркнущую
славу.
Сейчас мы видим ее заключенной в бассейне, а через момент она уже
устремляется в пространство… куда?» Потом
пошел по реке
к тому месту, где вчера еще стояла полуразрушенная беседка, и, увидев, что за ночь ветер окончательно разметал ее, воскликнул: «Быть может, подобно этой беседке, и моя полуразрушенная жизнь…»
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего,
идет просто
к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё
стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Из различных путей, которыми русские образованные люди подобного настроения в то время
стремились к достижению христианского идеала, наибольшим вниманием и предпочтением пользовались библейский пиетизм и тяготение
к католичеству, но Брянчанинов и Чихачев не
пошли вослед ни за одним из этих направлений, а избрали третье, которое тогда только обозначалось и потом довольно долго держалось в обществе: это было православие в духе митрополита Михаила.
Во граде Святого Петра воскресали для них священные тени Героев и мудрецов Греческих; во граде Святого Петра юные сердца их бились при имени Термопил и Маратона; во граде Святого Петра они беседовали с Платоном и Ксенофонтом; воображая древнюю
славу Греции,
стремились душою
к святым местам ее; воображая настоящее унижение страны их, радовались пребыванию своему в стране великих дел и Героев.
Одиночеством ли развилась эта крайняя впечатлительность, обнаженность и незащищенность чувства; приготовлялась ли в томительном, душном и безвыходном безмолвии долгих, бессонных ночей, среди бессознательных стремлений и нетерпеливых потрясений духа, эта порывчатость сердца, готовая, наконец, разорваться или найти излияние; и так должно было быть ей, как внезапно в знойный, душный день вдруг зачернеет все небо, и гроза разольется дождем и огнем на взалкавшую землю, повиснет перлами дождя на изумрудных ветвях, сомнет траву, поля, прибьет
к земле нежные чашечки цветов, чтоб потом, при первых лучах солнца, все, опять оживая,
устремилось, поднялось навстречу ему и торжественно, до неба
послало ему свой роскошный, сладостный фимиам, веселясь и радуясь обновленной своей жизни…
А между тем ведь все
идут к одному и тому же, по крайней мере все
стремятся к одному и тому же, от мудреца до последнего разбойника, только разными дорогами.
Но есть и там свои могилы,
Но там бесплодно гибнут силы,
Там духота, бездумье, лень,
Там время тянется сонливо,
Как самодельная расшива
По тихой Волге в летний день.
Там только не грешно родиться
Или под старость умирать.
Куда ж
идти?
К чему
стремиться?
Где силы юные пытать?
Нет, осторожно и зорко осматривается он вокруг себя, долго думает над своим решением; хочет
идти вперед, — но не скачками, а твердой, медленной поступью, мало-помалу;
стремится к знанию, но избирает для себя предметы более
к нему близкие, имеющие прямое отношение
к его жизни.
Громадный поток толпы
стремился к Апраксину двору, теснил, сбивал с ног, захватывал и уносил с собою и тех, кто
шел навстречу, и тех, кто спасал из домов свои пожитки.
Федоров же, смелее и радикальнее
идя в направлении Мечникова [Имеются в виду идеи И. И. Мечникова о «естественной смерти» и о продлении человеческой жизни (см.: Мечников И. И. Этюды оптимизма М 1987).],
стремится к научному бессмертию, принимая за него отсутствие смерти, или неопределенную продолжительность жизни.
Первое есть божественное нисхождение, второе — человеческое восхождение, одно
идет с неба на землю, другое от земли
устремляется к небу.
Итак, «воскресение первое», о котором говорит Апокалипсис, представляет собой до известной степени противоположность тому, о чем
идет речь в «проекте» Федорова как о трудовом, постепенном воскрешении: там предполагается, по всей видимости, воскресение душевно-духовное, но еще не телесное, здесь же именно телесное, и только телесное, которое, однако, будто бы должно явиться и духовным. И вполне позволительно поставить вопрос: следует ли
стремиться к такому воскрешению?
Но где ж оно, где это малое стадо? В каких пустынях, в каких вертепах и пропастях земных сияет сие невидимое чуждым людям светило? Не знает Герасим, где оно, но
к нему
стремятся все помыслы молодого отшельника, и он, нося в сердце надежду быть причтенным когда-нибудь
к этому малому стаду,
пошел искать его по белу свету.
«Все создания и вся тварь, каждый листик
устремляется к слову, богу
славу поет, Христу плачет… Все — как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
Были в то время толки (и до сих пор они не прекратились), будто граф Алексей Орлов, оскорбленный падением кредита, сам вошел в сношения с самозванкой, принял искреннее участие в ее предприятии, хотел возвести ее на престол, чтобы, сделавшись супругом императрицы Елизаветы II, достичь того положения,
к которому тщетно
стремился брат его вскоре по воцарении Екатерины [М. Н. Лонгинов в статье своей «Княжна Тараканова», напечатанной в «Русском вестнике», 1859 г., № 24, говорит, будто Алексей Орлов еще в январе 1774 года, то есть за десять месяцев до получения повеления Екатерины захватить самозванку (12 ноября 1774 г.),
посылал к ней в Рим офицера Христенека с приглашением приехать
к нему и что таким образом он в 1774 году играл в двойную игру.
Да, Я боюсь ее. Взор ее очей так повелителен и ясен, свет ее любви так могуч, чарующ и прекрасен, что все дрожит во Мне, колеблется и
стремится к немедленному бегству. Неведомым счастьем, смутными обещаниями, певучими грезами она искушает Меня! Крикну ли: прочь! — или, непокорному и злому, покориться ее воле и
идти за нею?
Легкая форма его бесед, с тонкою критикою истории культуры, зароняла во мне мысль, что жизнь современного общества, которая делалась доступною моему ведению,
идет не по тому течению, которое может вывесть человечество
к идеалу. Идеал этот представляло мне христианство, которое все будто бы уважают, но
к которому, однако, никто сильно и искренно не
стремится. Что это за ложь? как повернуть, чтобы это
пошло иначе?
Христианское сознание не допускает, чтобы человек
стремился к могуществу,
к славе,
к преобладанию над другими,
к гордому величию.
Серов — их антагонист и неприятная им личность — в сущности, делал их же дело. И он вдохновлялся народными сюжетами, как"Рогнеда"и"Вражья сила", и
стремился к слиянию слова с мелодией, да и вагнерьянство не мешало ему
идти своим путем.
Куда
идти,
к чему
стремиться?
Где силы юные пытать?..
Рассказал ему Палтусов о поручении генерала. Они много смеялись и с хохотом въехали во двор старого университета. Палтусов оглянул ряд экипажей, карету архиерея с форейтором в меховой шапке и синем кафтане, и ему стало жаль своего ученья, целых трех лет хождения на лекции. И он мог бы быть теперь кандидатом.
Пошел бы по другой дороге,
стремился бы не
к тому,
к чему его влекут теперь Китай-город и его обыватели.
— Так нельзя, братец ты мой! Это не игра, не искусство! Это значит губить, резать искусство! Погляди ты на Савину… Что это такое?! Таланта — ни боже мой, одна только напускная бойкость и игривость, которую нельзя допускать на серьезную сцену! Глядишь на нее и просто, понимаешь ли ты, ужасаешься: где мы? куда
идем?
к чему
стремимся? Пра-а-пало искусство!
К тебе душа моя вспаленна,
К тебе, словутая страна,
Стремится, гнетом где согбенна
Лежала вольность попрана;
Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету обнажил;
Твоей я
славе непричастен —
Позволь, коль дух мой неподвластен,
Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл!
Казалось бы, ясно то, что, только остановившись, мы можем хоть. сколько-нибудь понять свое положение и найти то направление, в котором мы должны
идти, для того чтобы прийти
к истинному благу не одного человека, не одного разряда людей, а истинному общему благу человечества,
к которому
стремятся все люди и отдельно каждое сердце человеческое.
— Больше насчет благородных чувств прохаживалась, говорила мне, что я, как порядочный человек, должен способствовать устройству ее судьбы… Да разве это тебя возмущает? И всякая другая на ее месте, француженка ли, русская ли,
стремилась бы
к тому же самому. Ты на что же теперь
идешь? Добром она отсюда не уедет. Тут нужно отступное…
Не могу уснуть, так
стремлюсь хоть
к какому-нибудь делу. Раздражительно болтаются пустые руки, кажется, пол бы сейчас подмести, и то радость… да уж выметено! Нет, завтра же
пошлю Сашеньку в лазарет, я здоров, и немыслимо откладывать.
Темничник Раввула как только вышел от Милия, так сейчас же велел согнать всех дроворубов для заготовления хвороста, а когда те
пошли рубить хворост, жители Аскалона узнали, что предполагается пал, и
устремились толпами
к темнице, чтобы видеть, когда будут выводить на барки невольников.
Спасет, избавит вас от претерпеваемого вами зла и даст вам истинное благо,
к которому вы так неумело
стремитесь, не желание своей выгоды, не зависть, не следование партийной программе, не ненависть, не негодование, не желание
славы, даже не чувство справедливости, и главное, не забота об устройстве жизни других людей, а только деятельность для своей души, как ни странно это вам покажется, не имеющая никакой внешней цели, никаких соображений о том, что из нее может выйти.
Волнуется моя душа,
стремится из тела,
стремится к горнему и дальнему полету, — я
иду выше и без конца.