Неточные совпадения
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые глаза так впали? отчего эта
страшная бледность и на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная
дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
В это время я нечаянно уронил свой мокрый платок и хотел поднять его; но только что я нагнулся, меня поразил
страшный пронзительный крик, исполненный такого ужаса, что, проживи я сто лет, я никогда его не забуду, и, когда вспомню, всегда пробежит холодная
дрожь по моему телу.
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его
дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя.
Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
— Фу, какие вы
страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки
дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол. Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик в углу не выдержал, задрожал, закричал и бросился к сестре в
страшном испуге, почти в припадке. Старшая девочка
дрожала со сна, как лист.
«Она терзается! Боже! Что с ней было?» — с холодеющим лбом думал он и чувствовал, что у него
дрожат руки и ноги. Ему вообразилось что-то очень
страшное. Она все молчит и, видимо, борется с собой.
— Это мой другой
страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва! Мать твоя из гроба достает меня за это; я чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У Веры пробежала
дрожь по телу. — Прости и ты, Вера, — простите обе!.. Будем молиться!..
Его пронимала
дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была
страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
— Я уйду: вы что-то опять
страшное хотите сказать, как в роще… Пустите! — говорила шепотом Марфенька и
дрожала, и рука ее
дрожала. — Уйду, не стану слушать, я скажу бабушке все…
— Слушайте, Татьяна Павловна: я вам сообщу одну
страшную тайну, но только не сейчас, теперь нет времени, а завтра наедине, но зато скажите мне теперь всю правду, и что это за мертвая петля… потому что я весь
дрожу…
Я был похож на человека, которого вдруг разбудили середь ночи и сообщили ему, прежде чем он совсем проснулся, что-то
страшное: он уже испуган,
дрожит, но еще не понимает, в чем дело.
Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного,
страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь
дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились;
страшный огонь пугливо сыпался из очей;
дрожь наводило на душу уродливое его лицо.
Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную
дрожь чахоточных деревьев… И
страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового отца. И ее любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его
страшное равнодушие…
— Да, — продолжает он, — так она и заснула на пороге, выстудила горницу беда как, я весь
дрожу, чуть не замерз, а стащить ее — силы не хватает. Уж сегодня утром говорю ей: «Что ты какая
страшная пьяница?» А она говорит: «Ничего, потерпи немножко, я уж скоро помру!»
Как скоро весть об этом событии дошла до нас, опять на несколько времени опустел наш дом: все сбегали посмотреть утопленника и все воротились с такими
страшными и подробными рассказами, что я не спал почти всю ночь, воображая себе старого мельника,
дрожа и обливаясь холодным потом.
Рассказала она своему батюшке родимому и своим сестрам старшиим, любезныим про свое житье-бытье у зверя лесного, чуда морского, все от слова слова, никакой крохи не скрываючи, и возвеселился честной купец ее житью богатому, царскому, королевскому, и дивился, как она привыкла смотреть на свово хозяина
страшного и не боится зверя лесного, чуда морского; сам он, об нем вспоминаючи, дрожкой-дрожал.
Луша чувствовала на себе пристальный взгляд сумасшедшей и не смела шевельнуться; к ее лицу наклонялось
страшное и искаженное злобой лицо; она чувствовала порывистое тяжелое дыхание своего врага, чувствовала, как ей передается нервная
дрожь чужого бешенства.
Ожидание
страшного умерло, оставив по себе только неприятную
дрожь при воспоминании о судьях да где-то в стороне темную мысль о них.
Три дня у нее
дрожало сердце, замирая каждый раз, как она вспоминала, что в дом придут какие-то чужие люди,
страшные. Это они указали сыну дорогу, по которой он идет…
К довершению всего она почувствовала себя матерью, и вдруг какая-то
страшная бездна разверзлась перед нею. Глаза затуманились, голова наполнилась гулом; ноги и руки
дрожали, сердце беспорядочно билось; одна мысль отчетливо представлялась уму:"Теперь я пропала".
Решительно не отдавая себе отчета, где и зачем он был, юнкер стал на место и с невольно сдержанным дыханием и холодной
дрожью, пробегавшей по спине, бессознательно смотрел вперед в темную даль, ожидая чего-то
страшного.
Громадный протодиакон с необыкновенно пышными завитыми рыжими волосами трубил нечеловечески густым, могучим и
страшным голосом: «Жена же да убоится му-у-ужа…» — и от этих потрясающих звуков
дрожали и звенели хрустальные призмочки люстр и чесалась переносица, точно перед чиханьем.
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли
страшными голосами своими
дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
Мало-помалу он забылся на миг легким сном и видел во сне что-то похожее на кошмар; ему приснилось, что он опутан на своей кровати веревками, весь связан и не может шевельнуться, а между тем раздаются по всему дому
страшные удары в забор, в ворота, в его дверь, во флигеле у Кириллова, так что весь дом
дрожит, и какой-то отдаленный, знакомый, но мучительный для него голос жалобно призывает его.
Это была трогательная просьба. Только воды, и больше ничего. Она выпила залпом два стакана, и я чувствовал, как она
дрожит. Да, нужно было предпринять что-то энергичное, решительное, что-то сделать, что-то сказать, а я думал о том, как давеча нехорошо поступил, сделав вид, что не узнал ее в саду. Кто знает, какие
страшные мысли роятся в этой девичьей голове…
Он волновался страшно,
дрожал, скрежетал зубами, и раз, когда городских гнали фабричные по полю к городу, он, одетый в нагольный тулуп и самоедскую шапку, выскочил из саней, пересек дорогу бегущим и заорал своим
страшным голосом...
Холодный ужас
дрожью пробежал по телу его; охваченный предчувствием чего-то
страшного, он оторвался стены и торопливыми шагами, спотыкаясь, пошёл в город, боясь оглянуться, плотно прижимая руки свои к телу.
Еще немножко позже она заметила, что ее всегда ровная и спокойная сестра следит за ходом повести с
страшным вниманием; увлекается, делая замечания; горячо спорит с Дорой и просто
дрожит от радости при каждой удачной сценке.
Очнулся он на дворе, в луже, чувствуя боль во всем теле. Что с ним случилось? Он не мог отдать себе отчета. Лихорадочная
дрожь, боль во всем теле,
страшный холод; он понемногу начал приходить в себя.
Агафья Тихоновна. Ах, если бы вы знали, как я вся
дрожала! Эдакого, точно, еще никогда не бывало со мною. Но только какой
страшный этот Яичница! Какой он должен быть тиран для жены. Мне все так вот и кажется, что он сейчас воротится.
И с удовольствием отмечает, что руки у него особенно тверды, не
дрожат нимало, и что вкус табачного дыма четок и ясен, и что при каждом движении ощущается тяжелая сила. Тупая и покорная тяжелая сила, при которой словно совсем не нужны мысли. И то, что вчера он ощутил такой свирепый и беспощадный гнев, тоже есть
страшная сила, и нужно двигаться с осторожностью: как бы не раздавить кого. Он — Сашка Жегулев.
И ночью в своей холодной землянке, зверином нечистом логове лежал он,
дрожа от холода, и думал кровавыми мыслями о непонятности
страшной судьбы своей.
Так начиналась молитва, а дальше настолько безумное и неповторяемое, чего не воспринимали ни память, ни слух, обороняясь, как от кошмара, стараясь не понимать
страшного смысла произносимых слов. Сжавшись в боязливый комок, накрывала голову подушкой несчастная девочка и тихо
дрожала, не смея повернуться лицом к спасительной, казалось, стене; а в просвете между подушками зеленоватым сумерком безумно светилась комната, и что-то белое, кланяясь, громко говорило
страшные слова.
Тревога на его лице, рассеянные взгляды, бледность и непонятная перемена, происшедшая с ним в последнее время, и то, что она имела от него
страшную, отвратительную тайну, и то, что у нее
дрожали руки, когда она завязывала галстук, — все это почему-то говорило ей, что им обоим уже недолго осталось жить вместе.
«Да где же Петрушка?» — продолжал он шепотом, весь в
страшном волнении и чувствуя довольно значительную
дрожь во всех членах…
В продолжение всей этой речи Павла Юлия
дрожала и при последних словах, будучи не в состоянии ничего отвечать на несправедливую обиду, упала со стула в
страшной истерике.
Лицо его было бледно, как известь, волосы стояли дыбом, руки и ноги
дрожали, губы шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех
страшными, блуждающими глазами.
А по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются по земле истощённые тела,
дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и кости, — они подобны
страшным цветам.
Настя. Какой
страшный сон! Я и теперь вся
дрожу!
В несколько минут штабс-капитан оделся. В дверь опять постучали. С ним была только фуражка. Шашку и пальто он оставил внизу. Он был бледен, но совершенно спокоен, даже руки у него не
дрожали, когда он одевался, и все движения его были отчетливо-неторопливы и ловки. Застегивая последнюю пуговицу сюртука, он подошел к женщине и с такой
страшной силой сжал ее руку выше кисти, в запястье, что у нее лицо мгновенно побагровело от крови, хлынувшей в голову.
По временам ослабевший свет лучины вдруг угасал от невнимания присутствующих, развлекаемых интересными повествованиями и рассказами, и тогда бедному ребенку казалось, что вот-вот выглядывает из-за печурки домовой, или, как называют его в простонародье, «хозяин», или всматривается в нее огненными глазами какое-то рогатое, безобразное чудовище; все в избе принимало в глазах ее
страшные образы, пробуждавшие в ней
дрожь.
На флейте играл старичишка — глухой, вялый; он обыкновенно отставал от прочих по крайней мере на две или на три связки, которые и доигрывал после; другие и того были хуже: на виолончели бы играл порядочный музыкант, но был
страшный пьяница, и у него чрезвычайно
дрожали руки, в барабан колотил кто придется, вследствие чего Аполлос Михайлыч и принужден был барабан совсем выкинуть.
Мы молчим с минуту. Потом я прощаюсь и ухожу. Мне идти далеко, через все местечко, версты три. Глубокая тишина, калоши мои скрипят по свежему снегу громко, на всю вселенную. На небе ни облачка, и
страшные звезды необычайно ярко шевелятся и
дрожат в своей бездонной высоте. Я гляжу вверх, думаю о горбатом телеграфисте. Тонкая, нежная печаль обволакивает мое сердце, и мне кажется, что звезды вдруг начинают расплываться в большие серебряные пятна.
Игнатий с усилием отдирает от земли голову, бледную, как у мертвеца, ему кажется, что весь воздух
дрожит и трепещет от гулкого молчания, словно на этом
страшном море поднялась дикая буря.
Там, почти в бессознательном, исступленном состоянии упав на постель и не выпуская из рук ребенка, несчастная разразилась
страшными, истерическими, давящими рыданиями, а конвульсивная, судорожная
дрожь меж тем все более, все сильнее подымала ее члены.
И в сознании своей виновности они обе широко раскрыли глаза и,
дрожа всем телом, прижались друг к другу. Так
дрожат и жмутся друг к другу видящие, что над ними сейчас с шумом и
страшным треском обвалится потолок и раздавит их под своею тяжестью.
Но представим себе, что вместо Пети рядом с Долоховым сидит у костра… Раскольников. Он бледнеет, губы его дергаются;
страшное слово так и прыгает на губах. «Он знает, что делает, но не может сдержать себя». Его охватывает
дрожь от какого-то дикого, истерического ощущения, и
страшное слово срывается с губ...
Сладко стоять, наклонившись над бездною, и смотреть в нее; может быть, еще слаще — броситься в нее вниз головою. «Раскольников ужасно побледнел, верхняя губа его
дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося.
Страшное слово так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
«У Раскольникова засверкали глаза; он ужасно побледнел, верхняя губа его
дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя.
Страшное слово так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
А когда я снова пошел, они двинулись за мною, молчаливые и
страшные. Я знал, что это мне кажется оттого, что я болен и у меня, видимо, начинается жар, но не мог преодолеть страха, от которого все тело начинало
дрожать, как в ознобе. Я пощупал голову: она была горячая, как огонь.