Неточные совпадения
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой,
страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут
ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Они
прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем и замирала от волнения радости и
страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё еще не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После молчания можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о грибах; но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала...
— Верно, с бумагами, — прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна
проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем, а сам приехавший стоял у лампы, Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе
страха чего-то вдруг шевельнулось у нее в сердце.
«Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы,
прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она, дрожа от
страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Страх его, однако же,
прошел вдруг, когда гость раскланялся с ловкостью неимоверной, сохраняя почтительное положение головы несколько набок.
— Они, черт знает, с ума
сошли со
страху: нарядили тебя в разбойники и в шпионы…
«И полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь». —
«Да как же ты венчалась, няня?» —
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две
ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала со
страха,
Мне с плачем косу расплели
Да с пеньем в церковь повели.
И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и
проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со
страхом оглядывается на кабак.
В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже
страх, когда он
проходил мимо его, гуляя с отцом.
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, во́ззрившись, от
страхаСтал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе
пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И знай, с кем шутишь...
Глаза высохли у Фенечки, и
страх ее
прошел, до того велико было ее изумление. Но что сталось с ней, когда Павел Петрович, сам Павел Петрович прижал ее руку к своим губам и так и приник к ней, не целуя ее и только изредка судорожно вздыхая…
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который
сходил бы с ума от любви к народу, от
страха за его судьбу, как
сходит с ума Глеб Успенский.
«Короче, потому что быстро
хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город в
страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить. В любую минуту. Безнаказанно…
Илья Ильич
ходит не так, как
ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от
страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе.
— Брат! — заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку на плечо, — если когда-нибудь вы горели, как на угольях, умирали сто раз в одну минуту от
страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас оставалась одна последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она
пройдет — и все
пройдет с ней…
— То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок!
Ходит в розовом, бантики да ленточки… Как не пожурить! Видите ли, — обратился он к Райскому, — что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня
страхи!
— Молчи, пожалуйста! — с суеверным
страхом остановил его Аянов, — еще накличешь что-нибудь! А у меня один геморрой чего-нибудь да стоит! Доктора только и знают, что вон отсюда шлют: далась им эта сидячая жизнь — все беды в ней видят! Да воздух еще: чего лучше этого воздуха? — Он с удовольствием нюхнул воздух. — Я теперь выбрал подобрее эскулапа: тот хочет летом кислым молоком лечить меня: у меня ведь закрытый… ты знаешь? Так ты от скуки
ходишь к своей кузине?
А пока глупая надежда слепо шепчет: «Не отчаивайся, не бойся ее суровости: она молода; если бы кто-нибудь и успел предупредить тебя, то разве недавно, чувство не могло упрочиться здесь, в доме, под десятками наблюдающих за ней глаз, при этих наростах предрассудков,
страхов, старой бабушкиной морали. Погоди, ты вытеснишь впечатление, и тогда…» и т. д. — до тех пор недуг не
пройдет!
Тогда я обрадовался и
страх мой
прошел, но я ошибался, как и узнал потом, к моему удивлению: он во время моей болезни уже заходил, но Версилов умолчал мне об этом, и я заключил, что для Ламберта я уже канул в вечность.
То чувство торжественности и радости обновления, которое он испытывал после суда и после первого свидания с Катюшей,
прошло совершенно и заменилось после последнего свидания
страхом, даже отвращением к ней. Он решил, что не оставит ее, не изменит своего решения жениться на ней, если только она захочет этого; но это было ему тяжело и мучительно.
У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемонии идет в этот дом и,
проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и
страхом, тычет во все двери палкой и говорит...
Реакционеры-романтики, в тоске и
страхе держащиеся за отходящую, разлагающуюся старую органичность, боязливые в отношении к неотвратимым процессам жизни, не хотят
пройти через жертву, не способны к отречению от устойчивой и уютной жизни в плоти, страшатся неизведанного грядущего.
Ходил он и двигался без всякого шуму; чихал и кашлял в руку, не без
страха; вечно хлопотал и возился втихомолку, словно муравей — и все для еды, для одной еды.
Жена его, старая и сварливая, целый день не
сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в
страхе Божием.
Тигр приближался и, вероятно, должен был
пройти близко от нас. Дерсу казался взволнованным. Сердце мое усиленно забилось. Я поймал себя на том, что чувство
страха начало овладевать мной. Вдруг Дерсу принялся кричать...
У всех студентов на лицах был написан один
страх, ну, как он в этот день не сделает никакого грубого замечания.
Страх этот скоро
прошел. Через край полная аудитория была непокойна и издавала глухой, сдавленный гул. Малов сделал какое-то замечание, началось шарканье.
Проходя мимо лавки Ширяева, ему пришло в голову спросить, не продал ли он хоть один экземпляр его книги; он был дней пять перед тем, но ничего не нашел; со
страхом взошел он в его лавку.
Это было время наибольшего
страха от зажигательства; действительно, не
проходило дня, чтоб я не слышал трех-четырех раз сигнального колокольчика; из окна я видел всякую ночь два-три зарева.
И действительно, он начал наблюдать и прислушиваться. В Последовке
страх покамест еще не исчез, и крестьяне безмолвствовали, но на стороне уж крупненько поговаривали. И вот он однажды заманил одного «тявкушу» и выпорол. Конечно, это
сошло ему с рук благополучно, — сосед, владелец «тявкуши», даже поблагодарил, — но все уж начали потихоньку над ним посмеиваться.
Подобные истязания возобновлялись в Овсецове (супруги из
страха переехали на жительство туда) почти ежедневно и
сходили с рук совершенно безнаказанно.
Я опять
ходил по двору и молился, назначая новые места, в самых затененных уголках: под тополем, у садовой калитки, около колодца… Я
проходил во все эти углы без малейшего
страха, хотя там было темно и пусто.
Оказалось, что это был тот же самый Балмашевский, но… возмутивший всех циркуляр он принялся применять не токмо за
страх, но и за совесть: призывал детей, опрашивал, записывал «число комнат и прислуги». Дети уходили испуганные, со слезами и недобрыми предчувствиями, а за ними исполнительный директор стал призывать беднейших родителей и на точном основании циркуляра убеждал их, что воспитывать детей в гимназиях им трудно и нецелесообразно. По городу
ходила его выразительная фраза...
Но от одной мысли, что по этим знакомым местам, быть может,
ходит теперь старый Коляновский и Славек, —
страх и жалость охватывали меня до боли…
Старик испытывал панический
страх, когда молчаливый немец деревянным шагом
проходил через его переднюю.
Она вышла из-за поворота дорожки и
прошла мимо обоих говоривших спокойно и с высоко поднятою головой. Максим с невольной торопливостью подобрал свой костыль, чтобы дать ей дорогу, а Анна Михайловна посмотрела на нее с каким-то подавленным выражением любви, почти обожания и
страха.
— Ноги нейдут, — пробормотал князь, — это от
страху, это я знаю…
Пройдет страх, я и стану…
Не успела она
сойти вниз и поздороваться с матерью, как уже под окном раздался конский топот, и она с тайным
страхом увидела Паншина, въезжавшего на двор.
Аграфена даже вскрикнула от
страха, но смиренный инок Кирилл был тут, — он
ходил по дороге и высматривал что-то в снегу.
— Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался на горе Нудихе. Я тогда в скитах жила… Ну, в лесу его и встретила:
прошел от меня этак будет как через улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет и молитву творит. Потом уж он в затвор сел и не показывался никому до самой смерти… Как я его увидела, так со
страху чуть не умерла.
Я не замедлил сообщить свою догадку на ухо своей сестрице и потом матери, и она очень смеялась, отчего и
страх мой
прошел.
Теперь же, когда он приласкал меня, когда
прошел мой
страх и тоска по матери, когда на сердце у меня повеселело и я сам стал к нему ласкаться, весьма естественно, что он полюбил меня.
Страх мой начал
проходить, подплывая же к берегу, я развеселился, что всегда со мной бывало после какого-нибудь
страха.
Через несколько дней
страх мой совершенно
прошел.
Скоро
прошел короткий зимний день, и ночная темнота, ранее обыкновенного наступавшая в возке, опять нагнала
страхи и печальные предчувствия на мою робкую душу, и, к сожалению, опять недаром.
Страх мой совершенно
прошел, и в эту минуту я вполне почувствовал и любовь и жалость к умирающему дедушке.
На другой день увидала она зверя лесного, чудо морское при свете солнышка красного, и хоша сначала, разглядя его, испугалася, а виду не показала, и скоро
страх ее совсем
прошел.
Я не плакал, но что-то тяжелое, как камень, лежало у меня на сердце. Мысли и представления с усиленной быстротой
проходили в моем расстроенном воображении; но воспоминание о несчастии, постигшем меня, беспрестанно прерывало их причудливую цепь, и я снова входил в безвыходный лабиринт неизвестности о предстоящей мне участи, отчаяния и
страха.
Володя возвращается. Все с нетерпением спрашивают его: «Что? хорошо? сколько?», но уже по веселому лицу его видно, что хорошо. Володя получил пять. На другой день с теми же желаниями успеха и
страхом провожают его, и встречают с тем же нетерпением и радостию. Так
проходит девять дней. На десятый день предстоит последний, самый трудный экзамен — закона божьего, все стоят у окна и еще с большим нетерпением ожидают его. Уже два часа, а Володи нет.
У меня перед глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимо которой я не мог
проходить без содрогания, ни закрытого рояля, к которому не только не подходили, но на который и смотрели с какою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные платья), ни всех тех вещей, которые, живо напоминая мне невозвратимую потерю, заставляли меня остерегаться каждого проявления жизни из
страха оскорбить как-нибудь ее память.
— Оставайся здесь и
ходи к нам, — повторила она. На лице ее как бы в одно и то же время отразилось удовольствие и маленький
страх.