Неточные совпадения
Двоекурову Семен Козырь полюбился по многим причинам. Во-первых, за то, что жена Козыря, Анна, пекла превосходнейшие пироги; во-вторых, за то, что Семен, сочувствуя просветительным подвигам градоначальника, выстроил в Глупове пивоваренный завод и пожертвовал
сто рублей для основания в городе академии; в-третьих, наконец, за то, что Козырь не только не забывал ни Симеона-богоприимца, ни Гликерии-девы (дней тезоименитства градоначальника и супруги его), но даже праздновал им дважды в
год.
Старик снял десять
лет тому назад у помещицы
сто двадцать десятин, а в прошлом
году купил их и снимал еще триста у соседнего помещика.
Он человек мне знакомый: еще с третьего
года задолжал
сто червонных.
Да ведь косыночки всего только двадцать рублей в
год прибавляют к
ста двадцати-то рублям, это мне известно.
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но
год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что не захочу ли я дать ей это заемное письмо, в
сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу.
— Студент физико-математического факультета, затем — рядовой
сто сорок четвертого Псковского полка. Но по слабости зрения, — мне его казак нагайкой испортил, — от службы отстранен и обязан жить здесь, на родине, три
года безвыездно.
Сто два
года тому назад под Ватерлоо ваши солдаты окончательно погасили огонь французской революции.
Мать его и бабушка уже ускакали в это время за
сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им жить; служить ли молодому человеку и зимой жить в городе, а
летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за границу.
— Какое имение: вот посмотри, сколько тягл, земли? вот
года четыре назад прикуплено, — видишь,
сто двадцать четыре десятины. Вот из них под выгон отдаются…
Нет, не отделяет в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде на киселе», за
сто верст, куда уж он посылает десять
лет этот оброк, столько-то в
год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом в дом и там воспитанной.
Хорошо успокоение: прочесть подряд
сто историй, одна страшнее и плачевнее другой, когда пускаешься
года на три жить на море!
—
Год на
год не приходится, Сергей Александрыч. А среднее надо класть тысяч
сто… Вот в третьем
году адвоката Пикулькина тысяч на сорок обыграли, в прошлом
году нотариуса Калошина на двадцать да банковского бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать начал: в шестидесяти тысячах ходит. Ждут к рождеству Шелехова — большое у них золото идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
— Эти комнаты открываются раз или два в
год, — объяснял Ляховский. — Приходится давать иногда в них бал… Не поверите, одних свеч выходит больше, чем на
сто рублей!
Из таковых особенно сохранялась память о дожившем до
ста пяти
лет старце Иове, знаменитом подвижнике, великом постнике и молчальнике, преставившемся уже давно, еще в десятых
годах нынешнего столетия, и могилу которого с особым и чрезвычайным уважением показывали всем впервые прибывающим богомольцам, таинственно упоминая при сем о некиих великих надеждах.
Было ему
лет семьдесят пять, если не более, а проживал он за скитскою пасекой, в углу стены, в старой, почти развалившейся деревянной келье, поставленной тут еще в древнейшие времена, еще в прошлом столетии, для одного тоже величайшего постника и молчальника, отца Ионы, прожившего до
ста пяти
лет и о подвигах которого даже до сих пор ходили в монастыре и в окрестностях его многие любопытнейшие рассказы.
Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через
сто почти
лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти что гонениям, как неслыханное по России новшество.
В Москве на оброке жила в швеях и оброк платила исправно,
сто восемьдесят два рубля с полтиной в
год…
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид старика
лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся в землю и просил положить на него, сверх оброка,
сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
Он хвастался, что во время оно съедал до
ста подовых пирожков и мог,
лет около шестидесяти, безнаказанно употребить до дюжины гречневых блинов, потонувших в луже масла; этим опытам я бывал не раз свидетель.
Я считаю большим несчастием положение народа, которого молодое поколение не имеет юности; мы уже заметили, что одной молодости на это недостаточно. Самый уродливый период немецкого студентства во
сто раз лучше мещанского совершеннолетия молодежи во Франции и Англии; для меня американские пожилые люди
лет в пятнадцать от роду — просто противны.
Наибольшее жалованье состояло из
ста рублей ассигнациями в
год, другие получали половину, некоторые тридцать рублей в
год.
«…Глядя на твои письма, на портрет, думая о моих письмах, о браслете, мне захотелось перешагнуть
лет за
сто и посмотреть, какая будет их участь.
Как бы ограничен ни был мой взгляд, все же он на
сто тысяч туазов выше самых высоких вершин нашего журнального, академического и литературного мира; меня еще станет на десять
лет, чтобы быть великаном между ними.
Лет — куды! — более чем за
сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор!
— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что в твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии, а без того, может, наберется больше, может, будет до двадцати четырех. Но не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем же лесом широкий луг: в нем двадцать без малого десятин; а травы столько, что можно каждый
год продавать больше чем на
сто рублей, особенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.
— Это что, толпа — баранье стадо. Куда козел, туда и она. Куда хочешь повернешь. А вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное купить. Это, брат, не с толпой под Девичьим, а в
сто раз потруднее! А у меня за тридцать
лет на Сухаревке никто мимо лавки не прошел. А ты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!
Чуть не каждый
год мы читаем в газетах, что в том или другом месте умер старик или старуха
ста,
ста десяти
лет, а
лет восемь или десять назад сибирские газеты сообщали о смерти поселенца 136
лет…
— За пять
лет, миленький. Не забудь… По три целковых в месяц —
сто восемьдесят рубликов.
Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два
года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы
сто рублей, бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.
Самое слабое наказание, какое полагается каторжнику за побег, это — сорок плетей и продолжение срока каторжных работ на четыре
года, и самое сильное —
сто плетей, бессрочная каторга, прикование к тележке на три
года и содержание в разряде испытуемых двадцать
лет.
Да и
летом пролив ненадежен: в самом узком месте, между мысами Погоби и Лазарева, он не шире шести-семи верст, а в тихую, ясную погоду нетрудно переплыть на плохой гиляцкой лодке и
сто верст.
Один крестьянин, стрелок, объяснял мне, что это заячий князек и что он появляется
лет через
сто.
С весны и в продолжение всего
лета стрепета в местах степных, далеких от жилья, не пуганые и не стреляные, особенно в одиночку или попарно, довольно смирны, но весьма скоро делаются чрезвычайно дики и сторожки, особенно стайками, так что нередко, изъездив за ними десятки верст и ни разу не выстрелив, я принужден бывал бросать их, хотя и видел, что они, перелетев сажен
сто или двести, опустились на землю.
Скоро мне земляки мои нашли учительское место за
сто пятьдесят рублей, пуд сахару, пуд кофе, десять фунтов чаю в
год, стол, слуга и карета.
Если кто сие наше попечительное постановление презрит или против такового нашего указа подаст совет, помощь или благоприятство своим лицом или посторонним, — тем самым подвергает себя осуждению на проклятие, да сверх того лишен быть имеет тех книг и заплатит
сто золотых гульденов пени в казну нашу. И сего решения никто без особого повеления да нарушить не дерзает. Дано в замке С. Мартына, во граде нашем Майнце, с приложением печати нашей. Месяца януария, в четвертый день 1486
года».
Тысячу против одного держать можно, что изо
ста дворянчиков, вступающих в службу, 98 становятся повесами, а два под старость или, правильнее сказать, два в дряхлые их, хотя нестарые
лета становятся добрыми людьми.
Он
сто раз, может быть, вступал в борьбу с овладевшим им в последние
годы беспорядком.
Вот, перед вами же, пришел да положил
сто тысяч на стол, после пяти-то
лет невинности, и уж наверно у них там тройки стоят и меня ждут.
Он весь зарос бурьяном, лопухами, крыжовником и малиной; но в нем было много тени, много старых лип, которые поражали своею громадностью и странным расположением сучьев; они были слишком тесно посажены и когда-то —
лет сто тому назад — стрижены.
Некоторое время поддержала падавшее дело открытая на Фотьянке Кишкиным богатейшая россыпь, давшая в течение трех
лет больше
ста пудов золота, а дальше случился уже скандал — золотник золота обходился казне в двадцать семь рублей при номинальной его стоимости в четыре рубля.
Лето было дождливое, и сена поставили сравнительно немного. Особенно неудачная вышла страда на Самосадке, где почти все сено сгнило. В горах это случается: заберется ненастье и кружится на одном месте. И в Мурмосе «сена не издались», так что негде было и купить его ближе
ста верст, да и в сторону орды тоже на траву вышел большой «неурождай». Об овсах ходили нехорошие слухи.
«Итого, за уплатой портнихе и за прочие предметы
ста десяти рублей, за Ириной Вощенковой остается долгу девяносто пять (95) рублей, а с оставшимися от прошлого
года четыреста восемнадцатью рублями — пятьсот тринадцать (513) рублей».
Лихонин прочитал также о том, что заведение не должно располагаться ближе чем на
сто шагов от церквей, учебных заведений и судебных зданий, что содержать дом терпимости могут только лица женского пола, что селиться при хозяйке могут только ее родственники и то исключительно женского пола и не старше семи
лет и что как девушки, так и хозяева дома и прислуга должны в отношениях между собою и также с гостями соблюдать вежливость, тишину, учтивость и благопристойность, отнюдь не позволяя себе пьянства, ругательства и драки.
— Ему бы
лет сто от кабалы-то не отслужиться, — он взял да и бежал, — объяснил за него Гулливый.
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом
году сто тысяч украл! Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
— Ну вот, его самого. Теперь он у Адама Абрамыча первый человек состоит. И у него своя фабричка была подле Адам Абрамычевой; и тоже пофордыбачил он поначалу, как Адам-то Абрамыч здесь поселился. Я-ста да мы-ста, да куда-ста кургузому против нас устоять! Ан через
год вылетел. Однако Адам Абрамыч простил. Нынче Прохор-то Петров у него всем делом заправляет — оба друг дружкой не нахвалятся.
— Разве тут найдешь виноватого? В то утро, может,
сто человек Исая видели и девяносто, коли не больше, могли ему плюху дать. За семь
лет он всем насолил…
Но все-таки это безумие сладко мне, и… к черту спасительная бережливость и вместе с ней к черту дурацкая надежда прожить до
ста десяти
лет и попасть в газетную смесь, как редкий пример долговечия…
— А ты не егози… Сия притча краткая… Великий молчальник посещал офицерские собрания и, когда обедал, то… гето… клал перед собою на стол кошелек, набитый, братец ты мой, золотом. Решил он в уме отдать этот кошелек тому офицеру, от которого он хоть раз услышит в собрании дельное слово. Но так и умер старик, прожив на свете
сто девяносто
лет, а кошелек его так, братец ты мой, и остался целым. Что? Раскусил сей орех? Ну, теперь иди себе, братец. Иди, иди, воробышек… попрыгай…