Неточные совпадения
На углу
тротуара в коротком модном пальто, с короткою модною шляпой
на бекрень, сияя улыбкой белых зуб между красными губами, веселый, молодой, сияющий,
стоял Степан Аркадьич, решительно и настоятельно кричавший и требовавший остановки.
Раскольников перешел через площадь. Там,
на углу,
стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания
на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он
постоял, подумал и пошел направо,
тротуаром, по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
Большая группа женщин толпилась у входа; иные сидели
на ступеньках, другие
на тротуаре, третьи
стояли и разговаривали.
Вдруг он остановился и увидел, что
на другой стороне улицы,
на тротуаре,
стоит человек и машет ему рукой.
Я было вышел;
на той стороне
тротуара раздался сиплый, пьяный рев ругавшегося прохожего; я
постоял, поглядел и тихо вернулся, тихо прошел наверх, тихо разделся, сложил узелок и лег ничком, без слез и без мыслей, и вот с этой-то самой минуты я и стал мыслить, Андрей Петрович!
Впереди лавок,
на площади, вдоль широкого
тротуара,
стояли переносные палатки и толпились торговцы с корзинами и мешками, наполненными всевозможными продуктами.
Он ухватил меня за рукав и торопливо зашагал по обледенелому
тротуару.
На углу переулка
стоял деревянный двухэтажный дом и рядом с ним, через ворота, освещенный фонарем, старый флигель с казенной зеленой вывеской «Винная лавка».
Вдоль всего
тротуара — от Мясницкой до Лубянки, против «Гусенковского» извозчичьего трактира,
стояли сплошь — мордами
на площадь, а экипажами к
тротуарам — запряжки легковых извозчиков.
А до него Лубянская площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном — биржа извозчичьих карет, между фонтаном и домом Шилова — биржа ломовых, а вдоль всего
тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки — сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели
на козлах. Лошади
стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.
Сказав это, он перешел через улицу, ступил
на противоположный
тротуар, поглядел, идет ли князь, и, видя, что он
стоит и смотрит
на него во все глаза, махнул ему рукой к стороне Гороховой, и пошел, поминутно поворачиваясь взглянуть
на князя и приглашая его за собой.
Когда наконец они повернули с двух разных
тротуаров в Гороховую и стали подходить к дому Рогожина, у князя стали опять подсекаться ноги, так что почти трудно было уж и идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна
на половине старушки
стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились
на них белые спущенные сторы. Князь подошел к дому с противоположного
тротуара; Рогожин же с своего
тротуара ступил
на крыльцо и махал ему рукой. Князь перешел к нему
на крыльцо.
А теперь, у дома, он
стоял по другой стороне улицы, шагах в пятидесяти наискось,
на противоположном
тротуаре, скрестив руки, и ждал.
В это время, шагах в тридцати не доходя дома, где жили Вязмитиновы,
на тротуаре стоял Розанов с каким-то мещанином в калмыцком тулупе.
Да ведь я… слушай, Наташа: да ведь я часто к тебе ходил, и мать не знала, и никто не знал; то под окнами у тебя
стою, то жду: полсутки иной раз жду где-нибудь
на тротуаре у твоих ворот!
Сзади — знакомая, плюхающая, как по лужам, походка. Я уже не оглядываюсь, знаю: S. Пойдет за мною до самых дверей — и потом, наверное, будет
стоять внизу,
на тротуаре, и буравчиками ввинчиваться туда, наверх, в мою комнату — пока там не упадут, скрывая чье-то преступление, шторы…
Вдруг раздался сзади его голос: «Яков Васильич!» Калинович вздрогнул всем телом. Это был голос князя Ивана, и через минуту и сам он
стоял перед ним, соскочив
на тротуар с щегольского фаэтона.
Тревожно провели нищие эту ночь в ожидании подаяния, в ожидании горсти серебра
на каждого. Еще затемно толпы их хлынули
на Рождественский бульвар, но решетчатые железные ворота были заперты. Стучались, просили, дрожали
на морозе,
стоя полубосыми ногами
на льду
тротуара и
на снегу мостовой. А народ с каждой минутой прибывал.
Проехала печальная процессия, и улица вновь приняла свой обычный вид.
Тротуары ослизли,
на улице — лужи светятся. Однако ж люди ходят взад и вперед — стало быть, нужно. Некоторые даже перед окном фруктового магазина останавливаются, постоят-постоят и пойдут дальше. А у иных книжки под мышкой — те как будто робеют. А вот я сижу дома и не робею. Сижу и только об одном думаю: сегодня за обедом кислые щи подадут…
Илья встал, подошёл к окну. Широкие ручьи мутной воды бежали около
тротуара;
на мостовой, среди камней,
стояли маленькие лужи; дождь сыпался
на них, они вздрагивали: казалось, что вся мостовая дрожит. Дом против магазина Ильи нахмурился, весь мокрый, стёкла в окнах его потускнели, и цветов за ними не было видно.
На улице было пусто и тихо, — только дождь шумел и журчали ручьи. Одинокий голубь прятался под карнизом, усевшись
на наличнике окна, и отовсюду с улицы веяло сырой, тяжёлой скукой.
Он
стоял против Фомы и с улыбкой в глазах смотрел
на него. Гордеев молчал, опустив голову и тыкая палкой в камень
тротуара.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна
стояла в своем магазине с утра до ночи, и с утра до ночи можно было видеть
на противоположном
тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
Пешеход даже часто останавливается здесь, перед окнами Шульцевой залы, и иногда в темный вечер их столкнется здесь и двое и трое: тот — из Уфы, другой — из Киева, а третий — из дальней Тюмени, и каждый,
стоя здесь,
на этом
тротуаре, переживает хотя одну из тех минут, когда собственная душа его была младенчески чиста и раскрывалась для восприятия благого слова, как чашечка ландыша раскрывается зарею для принятия капли питающей росы.
Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался
на своей арке, дом
стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось,
на самой реснице его глаз.
Кругом площади,
на узких
тротуарах стояла толпа, состоявшая по большей части из христиан.
Иногда я присаживался
на одну из зеленых скамеек, что
стояли вдоль
тротуара главной улицы, между высокими пирамидальными тополями.
Возле меня
на тротуаре стоит мой родной отец в поношенном летнем пальто и триковой шапочке, из которой торчит белеющий кусочек ваты.
На его ногах большие, тяжелые калоши. Суетный человек, боясь, чтобы люди не увидели, что он носит калоши
на босую ногу, натянул
на голени старые голенища.
И
на тротуаре и около легковых извозчиков,
на площади и ниже, к старым рядам,
стоят кучки; юркие чуйки и пальто перебегают от одной группы к другой.
Извозчик осадил лошадей. Круглый зеркальный фонарь бросал сноп света
на тротуар. Они
стояли у подъезда нового трехэтажного дома с скульптурными украшениями…
И опять его потянуло внутрь. Он перешел улицу, нырнул в калитку мимо того же дворника и обошел кругом по
тротуару всю площадь двора. Что-то особенно притягательное для него было в этой внутренности дома Калакуцкого. Ни
на один миг не всплыла перед ним мертвая голова с запекшейся раной, пистолет
на полу, письмо танцовщице. Подрядчик не существовал для него. Не думал он и о возможности такой смерти. Мало ли сколько жадных аферистов! Туда им и дорога!.. Свою жизнь нельзя так отдавать… Она дорого
стоит.
Швейцара в сенях уже не было, когда Палтусов проходил назад. Он спускался по ступеням замедленным шагом, с опущенной головой. Раза два обертывался он назад и оглядывал сени.
На тротуаре, в подъезде, он
постоял немного и, вместо того чтобы кликнуть извозчика, повернул направо и вошел под ворота.
На дворе
стоял октябрь в начале — лучшее время года в Париже, в открытые окна роскошно убранной комнаты занимаемого князем и Иреной отделения врывался, вместе со свежим воздухом, гул «мирового» города. Был первый час дня,
на rue de la Poste господствовало полное оживление, находящееся против отеля café было переполнено посетителями, часть которых сидела за столиками
на тротуаре.
На углу Литейной и Фурштадтской
стояла карета с опущенными шторами, а по
тротуару ходил нервной походкой ожидающего — Неелов.
Но он поднял голову, и посреди грязного
тротуара,
на пустынной кладбищенской улице
стоял он не пред актером, а пред настоящим… писателем Тульским, которого он когда-то"поощрял".
Пошла суета да беганье, а нездоровый фельдмаршал тем временем поместился в почтовой станции и улегся
на грязном диване, который для него только чистою простынею покрыли. Между тем весть об этом событии, разумеется, скоро облетела весь город, и все военные побежали поскорее чиститься и парадиться, а штатские — сапоги наваксили, виски припомадили и столпились против станции
на другом
тротуаре.
Стоят и фельдмаршала высматривают — не покажется ли в окно?