Неточные совпадения
Татьяна долго в келье модной
Как очарована
стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
Над отуманенной
рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он
стоял тогда
над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены.
Над нею шум города стал гуще, а
река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее
стоял человек, щупая воду длинным шестом, с
реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно,
стоял запах хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны на песчаном обрыве
над мутно-зеленой
рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Пригретый солнцем, опьяняемый хмельными ароматами леса, Клим задремал. Когда он открыл глаза — на берегу
реки стоял Туробоев и, сняв шляпу, поворачивался, как на шарнире, вслед Алине Телепневой, которая шла к мельнице. А влево, вдали, на дороге в село, точно плыла
над землей тоненькая, белая фигурка Лидии.
В общем Самгину нравилось ездить по капризно изогнутым дорогам, по берегам ленивых
рек и перелесками. Мутно-голубые дали, синеватая мгла лесов, игра ветра колосьями хлеба, пение жаворонков, хмельные запахи — все это, вторгаясь в душу, умиротворяло ее. Картинно
стояли на холмах среди полей барские усадьбы, кресты сельских храмов лучисто сияли
над землею, и Самгин думал...
Иногда же, напротив, едешь по Лене от станции до станции, любуешься то горами, то торосом, то есть буграми льда, где Лена встала неровно; иногда видишь в одном месте
стоит пар
над рекой.
Над землей, погруженной в ночную тьму, раскинулся темный небесный свод с миллионами звезд, переливавшихся цветами радуги. Широкой полосой, от края до края, протянулся Млечный Путь. По ту сторону
реки стеной
стоял молчаливый лес. Кругом было тихо, очень тихо…
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко
стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по
реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся
над ней…
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу
реки. Я знал это место; там,
над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому назад,
стоял до половины вросший в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце во мне замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
Звон серпов смолк, но мальчик знает, что жнецы там, на горе, что они остались, но они не слышны, потому что они высоко, так же высоко, как сосны, шум которых он слышал,
стоя под утесом. А внизу,
над рекой, раздается частый ровный топот конских копыт… Их много, от них
стоит неясный гул там, в темноте, под горой. Это «идут козаки».
Однажды Петрик был один на холмике
над рекой. Солнце садилось, в воздухе
стояла тишина, только мычание возвращавшегося из деревни стада долетало сюда, смягченное расстоянием. Мальчик только что перестал играть и откинулся на траву, отдаваясь полудремотной истоме летнего вечера. Он забылся на минуту, как вдруг чьи-то легкие шаги вывели его из дремоты. Он с неудовольствием приподнялся на локоть и прислушался. Шаги остановились у подножия холмика. Походка была ему незнакома.
Дом
стоял на косогоре, так что окна в сад были очень низки от земли, а окна из столовой на улицу, на противоположной стороне дома, возвышались аршина три
над землей; парадное крыльцо имело более двадцати пяти ступенек, и с него была видна
река Белая почти во всю свою ширину.
Вскоре пикник кончился. Ночь похолодела, и от
реки потянуло сыростью. Запас веселости давно истощился, и все разъезжались усталые. Недовольные, не скрывая зевоты. Ромашов опять сидел в экипаже против барышень Михиных и всю дорогу молчал. В памяти его
стояли черные спокойные деревья, и темная гора, и кровавая полоса зари
над ее вершиной, и белая фигура женщины, лежавшей в темной пахучей траве. Но все-таки сквозь искреннюю, глубокую и острую грусть он время от времени думал про самого себя патетически...
«Ну, — думаю, — опять это мне про монашество пошло!» и с досадою проснулся и в удивлении вижу, что
над моею барышнею кто-то
стоит на песку на коленях, самого нежного вида, и река-рекой разливается-плачет.
Долго еще шумели и грабили опричники, и когда поехали они, навьючив лошадей тяжелою добычей, то еще долго после их отъезда видно было зарево
над местом, где недавно
стоял дом Дружины Андреевича; и Москва-река, протекая мимо, до самого утра играла огненными струями, как растопленным золотом.
Старуха слезала с печи осторожно, точно с берега
реки в воду, и, шлепая босыми ногами, шла в угол, где
над лоханью для помоев висел ушастый рукомойник, напоминая отрубленную голову; там же
стояла кадка с водой.
Ни один, от старого до малого, не пройдет мимо
реки или пруда, не поглядев, как гуляет вольная рыбка, и долго, не шевелясь,
стоит иногда пешеход-крестьянин, спешивший куда-нибудь за нужным делом, забывает на время свою трудовую жизнь и, наклонясь
над синим омутом, пристально смотрит в темную глубь, любуясь на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв наверх, вдруг, крутым поворотом, погружается в воду, плеснув хвостом и оставя вертящийся круг на поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью воды, или как она, одним только краешком спинного пера рассекая поверхность воды — стрелою пролетит прямо в одну какую-нибудь сторону и следом за ней пробежит длинная струя, которая, разделяясь на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника…
Наступило именно то время весны, когда с теплых стран возвращались птицы; жаворонки неподвижно уже
стояли в небе и звонко заливались
над проталинками; ласточки и белые рыболовы, или «мартышки», как их преимущественно называют на Оке, сновали взад и вперед
над рекою, которая только что вступила в берега свои после недельного разлива; скворцы летали целыми тучами; грачи также показались.
На песчаных отмелях, выдающихся иногда из середины
реки, отмелях, усеянных мелкими, белыми как сахар раковинами, покрытых кое-где широкими пахучими листьями лопуха, трещат целые полчища коростелей, чибезов, куликов; кое-где
над ними,
стоя на одной ноге и живописно изогнув шею, высится серая цапля.
Раз — это было уже перед вечером — он поднял голову, чтобы попросить пить. Обоз
стоял на большом мосту, тянувшемся через широкую
реку. Внизу
над рекой темнел дым, а сквозь него виден был пароход, тащивший на буксире баржу. Впереди за
рекой пестрела громадная гора, усеянная домами и церквами; у подножия горы около товарных вагонов бегал локомотив…
Компания расположилась на крайнем звене плота, выдвинутого далеко в пустынную гладь
реки. На плоту были настланы доски, посреди их
стоял грубо сколоченный стол, и всюду были разбросаны пустые бутылки, корзины с провизией, бумажки конфет, корки апельсин… В углу плота насыпана груда земли, на ней горел костер, и какой-то мужик в полушубке, сидя на корточках, грел руки
над огнем и искоса поглядывал в сторону господ. Господа только что съели стерляжью уху, теперь на столе пред ними
стояли вина и фрукты.
Птицы, маленькими точками, вьются
над ними, ясно видны на голубом пологе неба; стадо пасется невдалеке, — издали оно кажется игрушечным; маленькая фигурка пастуха
стоит, опираясь на падог, и смотрит на
реку.
Весенняя белая ночь
стояла над горами,
над лесом,
над рекой.
Всегда в часы, когда ему угрожало что-нибудь, он ощущал напряжённое стремление как можно скорей перешагнуть чрез опасность, оставить её сзади себя и не оглядываться назад.
Стоять пред чем-то угрожающим — это то же, что
стоять ночью во тьме на рыхлом, весеннем льду,
над глубокой
рекою; этот ужас он испытал, будучи подростком, и всем телом помнил его.
Наступило лето, сухое и знойное, за Окою горели леса, днём
над землёю
стояло опаловое облако едкого дыма, ночами лысая луна была неприятно красной, звёзды, потеряв во мгле лучи свои, торчали, как шляпки медных гвоздей, вода
реки, отражая мутное небо, казалась потоком холодного и густого подземного дыма.
— Что такое? — спросил он и пошёл к дому, шагая осторожно, как по жёрдочке
над глубокой
рекою. Баймакова прощалась с дочерью,
стоя на крыльце, Никита заметил, что, когда она взглянула на отца, её красивое лицо странно, точно колесо, всё повернулось направо, потом налево и поблекло.
Наш дом в Орле был на Третьей Дворянской улице и
стоял третий по счету от берегового обрыва
над рекою Орликом.
Осенью
над городом неделями
стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги, вода
реки становится рыжей и сердитой; городок замирает, люди выходят на улицы только по крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого снега, играют в козла, дурачки, в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
На мысу рос тальник,
стояла маленькая грязная водокачка, с тонкой высокой трубой на крыше, а за мысом, уютно прикрытая зеленью, встала полосатая купальня, синяя и белая. Берег укреплён фашинником, по склону его поло́го вырезана дорожка, он весь густо усажен молодым березняком, а с верха, через зелёную гриву, смотрит вниз, на
реку и в луга, небольшой дом, приземистый, опоясанный стеклянной террасой, точно подавленный антресолями, неуклюжей башенкой и красным флюгером
над нею.
Я только что поднял руку, гляжу — я на самом-то юру Москвы-реки
стою над прорубем.
Сидит на скамье, у самого края кручи, что отвесной стеной
стоит над нижним городом и
рекою…
Шумит, бежит пароход, то и дело меняются виды: высятся крутые горы, то покрытые темно-зеленым орешником, то обнаженные и прорезанные глубокими и далеко уходящими врáгами.
Река извивается, и с каждым изгибом ее горы то подходят к воде и
стоят над ней красно-бурыми стенами, то удаляются от
реки, и от их подошвы широко и привольно раскидываются ярко-зеленые сочные покосы поемных лугов. Там и сям на венце гор чернеют ряды высоких бревенчатых изб, белеют сельские церкви, виднеются помещичьи усадьбы.
Он
стоял на откосе, заглядевшись на солнечный закат
над разлившеюся
рекою.
Мы с Мишей сели за весла; Вера, Соня, Лида и Петька разместились в середине, Наташа — у руля. Лодка, описав полукруг, выплыла на середину неподвижной
реки; купальня медленно отошла назад и скрылась за выступом. На горе темнел сад, который теперь казался еще гуще, чем днем, а по ту сторону
реки,
над лугом, высоко в небе
стоял месяц, окруженный нежно-синею каймою.
А мама в это время, под хлещущим дождем,
стояла в темных полях
над рекою и поджидала милого своего сынка. Мама думалась, и девушки-сестры, и Катя Конопацкая. Как я теперь увижу ее, как буду смотреть в ее милые, чистые глаза? И быстрый говорок погано отстукивал в голове мутившейся от похмелья...
Тот не заставил повторять приказания: сбросив с себя одежду, он, как лягушка, нырнул в воду. А сам Юрик во весь дух помчался от
реки к дому. Бобка сказал правду. Лидочка сидела на террасе и горько плакала.
Над ней
стояла Ирина Степановна и ворчала, разводя руками...
На одной из таких дорог, шедшей от
реки Фонтанки мимо леса, где уже кончалось Московское предместье и начиналось Лифляндское, в описываемое нами время очень мало заселенное и представлявшее из себя редкие группы хибарок, хижин и избушек,
стоял сколоченный из досок балаган с двумя маленькими оконцами по фасаду и дверью посреди них,
над которой была воткнута покрытая снегом елка.
Сани, доверху полные добром, выезжали со двора. По улице отовсюду тянулись груженые подводы, комсомольцы правили к церкви. На широкой площадке
над рекою стояла церковь со снятыми колоколами и сбитыми крестами. Она была превращена в склад для конфискованных у кулаков вещей.
Пошел бродить по парку. В душе была обида и любовь, и пело слово: «Исанка!» В парке
стояла теплынь, пахло сосною. Всюду на скамейках и под деревьями слышались мужские шепоты, сдержанный девичий смех. На скамеечке
над рекою, тесно прижавшись друг к другу, сидели Стенька Верхотин и Таня.
Стоят оне
над Волгой-рекой, рядом с горой Оползень…