Неточные совпадения
Против самого входа в жилище
стоял большой деревянный идол Мангани-Севохи с мечом и копьем в руках, а рядом с ним — две оголенные от сучьев лиственницы с корой, снятой
кольцами.
—
Постойте, папенька, я всё вам расскажу. Я сегодня бегал по двору, а сестрица Марья Кириловна открыла окошко, и я подбежал, и сестрица не нарочно уронила
кольцо, и я спрятал его в дупло, и — и… этот рыжий мальчик хотел
кольцо украсть…
Далее, в углублении комнаты,
стояли мягкий полукруглый диван и несколько таких же мягких кресел, обитых зеленым трипом. Перед диваном
стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка, на которой свободно могли улечься два человека, ноги к ногам. У четвертой стены, прямо против дивана и орехового столика, были два шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая на
кольцах по медной проволоке.
Мать ходила взад и вперед и смотрела на сына, Андрей, слушая его рассказы,
стоял у окна, заложив руки за спину. Павел расхаживал по комнате. У него отросла борода, мелкие
кольца тонких, темных волос густо вились на щеках, смягчая смуглый цвет лица.
Теперь он подошел к Елене, которая
стояла, прислонившись к борту, и, возвращая ей билет, нарочно — это она сразу поняла — прикоснулся горячей щекочущей кожей своих пальцев к ее ладони и задержал руку, может быть, только на четверть секунды долее, чем это было нужно. И, переведя глаза с ее обручального
кольца на ее лицо и искательно улыбаясь, он спросил с вежливостью, которая должна была быть светской...
Вот хоть бы с этого молодца, — сказал
Кольцо, оборачиваясь на одного из своих товарищей, здорового детину, который, принесши огромную охапку оружия и свалив ее на землю,
стоял позади его с разинутым ртом и не переставал дивиться то на золотую одежду царя, то на убранство рынд, окружавших престол.
Однажды я видел, как он,
стоя в углу конюшни, подняв к лицу руку, рассматривает надетое на пальце гладкое серебряное
кольцо; его красивые губы шевелились, маленькие рыжие усы вздрагивали, лицо было грустное, обиженное.
Впрочем, странный человек пошел покорно, как заведенная машина, туда, где над городом
стояло зарево и, точно венец, плавало в воздухе
кольцо электрических огней над зданием газетного дома…
У стены, заросшей виноградом, на камнях, как на жертвеннике,
стоял ящик, а из него поднималась эта голова, и, четко выступая на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел, тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти, шевелились дряблые губы, открывая два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные уши — эту страшную маску прикрывала шапка черных волос, завитых в мелкие
кольца, точно волосы негра.
Купцы окружили своего оратора тесным
кольцом, маслеными глазами смотрели на него и уже не могли от возбуждения спокойно слушать его речи. Вокруг него
стоял гул голосов и, сливаясь с шумом машины, с ударами колес по воде, образовал вихрь звуков, заглушая голос старика. И кто-то в восторге визжал...
В вагоне было тихо, все
стояли, сняв шапки, и молча, бледные, смотрели на толпу, обнимавшую их волнистым, грязным
кольцом.
— Нет у меня. Чемодан бы заложить, да вещички кой-какие там.
Кольцо было материно, рублей сорок
стоило, и то украли.
В круге расхохотавшихся мужчин
стоял плотный, краснощекий толстяк, помахивающий рукой в
кольцах; он что-то рассказывал.
Ночью я и Шакро тихонько подошли к таможенной брандвахте, около которой
стояли три шлюпки, привязанные цепями к
кольцам, ввинченным в каменную стену набережной.
— Гу-у! — пронеслось в толпе. Теперь волновались задние, переднее
кольцо стояло тише, чем в момент похорон.
Так, обходя круг сказаний о вихре, мы возвращаемся к исходной точке и видим, что в зачарованном
кольце жизни народной души, которая до сих пор осталась первобытной, необычайно близко
стоят мор, смерть, любовь — темные, дьявольские силы.
Между ними
стоит маленький деревянный сундучок с замком на
кольцах.
Толпа не бурлила больше. Она
стояла неподвижным, черным
кольцом и уже начинала таять: отдельные фигуры — понурые, с робкими движениями, точно прячась и стыдясь, медленно расползались в разные стороны.
Варвара Михайловна и на это не согласилась, но, видя смущение жениха, который,
стоя посредине комнаты, все еще держал в одной руке
кольцо, а в другой футляр и, по-видимому, не знал, что ему делать, она предложила Ардальону Семенычу отдать
кольцо ей, для того чтобы вместе с обручальным
кольцом Наташи положить его перед образа до завтрашнего утра.
—
Постой, надо все-таки приготовиться. Нужны свидетели…
Кольцо… Прежде всего вызовем сюда Аню…
— Теперь, брат, ау! Кончено. Но что это с тобой, Фроим? Ты как вареный: не мог сам надеть
кольцо.
Постой, дай руку! Да у тебя жар… Ступай скорее домой и ляг в постель. Отведи его, Израиль, и позови доктора. Ну, ступай, Фроим. Не беспокойся. Дело все-таки сделано.
Деревенька маленькая, уютная, и хоть бедная, но урядливая.
Стоит в широком
кольце лесов, на холме, обегает этот холм полукругом бойкая и светлая речка Вага. Везде, куда ни глянешь, увалы и холмы, на них, словно ковры, пашни лежат; всюду, замыкая дали,
стоят леса, и только в северном углу распахнулись они, выпуская на поляну сплавную реку Косулю, но она, приняв Вагу в берега свои, круто изогнулась и уходит снова в темноту лесов.
Толпа людей рыла за свалками ров, — в него должны были лечь их трупы. Мужчины били в твердую почву кирками, женщины и старики выбрасывали лопатами землю. Лица были землистые, люди дрожали от утреннего холода и волнения. Вокруг
кольцом стояли казаки с наведенными винтовками.
Полковник пил вино. На столе
стояли бутылки. Адъютант писал в большой тетради, а перед ним лежала груда золотых
колец, браслетов, часов, серебряных ложек. Входили казаки с красными лицами и клали на стол драгоценности.
Поезд
стоит пять минут, и Юрасов вмешивается в толпу любопытных: темным бесцветным
кольцом облегли они площадку и цепко держатся за проволоку, такие ненужные, бесцветные. И одни из них улыбаются странною осторожною улыбкой, другие хмуры и печальны — той особенной бледной печалью, какая родится у людей при виде чужого веселья. Но Юрасову весело: вдохновенным взглядом знатока он приглядывается к танцорам, одобряет, легонько притоптывает ногой и внезапно решает...
Я неподвижно
стоял. Мир преобразился в безумии муки и ужаса. Весь он был здесь, где золотой луч тихо вонзался в груду пыльных бочек, где пахла керосином жирная скамейка. Кругом — кровавое, ревущее
кольцо, а дальше ничего нет.
В замасленной блузе рабочего я говорил,
стоя на табурете. Кругом бережным
кольцом теснились свои. Начал я вяло и плоско, как заведенная шарманка. Но это море голов подо мною, горящие глаза на бледных лицах, тяжелые вздохи внимания в тишине. Колдовская волна подхватила меня, и творилось чудо. Был кругом как будто волшебный сад; я разбрасывал горсти сухих, мертвых семян, — и на глазах из них вырастали пышные цветы братской общности и молодой, творческой ненависти.
Он растерянно повернулся, вышел на балкон. Над морем
стоял месяц, широко окруженный зловещим зеленовато-синим
кольцом. По чистому небу были рассеяны маленькие, плотные и толстые тучки, как будто черные комки. Ордынцев
постоял, вернулся в комнату, сел на диван. За дверью было тихо. Он с тревогою думал: что она делает? И не знал, что предпринять. И чуждыми, глупо-ненужными казались ему сложенные на столе папки с его работами.
Ананьич
стоял как пригвожденный к месту и с каким-то паническим ужасом, широко раскрытыми глазами смотрел на Кузьму, бегающие глаза которого так и прыгали, так и горели, так и сверкали, перебегая с мертвой руки и особенно с блестевшего на ней
кольца на Ананьича и обратно.
Раньше всех
стоял на ногах Ермак Тимофеевич и его бравый есаул Иван
Кольцо.
Впереди шел Ермак, а в первой шеренге справа — Иван
Кольцо. Приблизившись к тому месту, где
стояли Строгановы и слуги с хлебом-солью и образом, Ермак Тимофеевич снял шапку, истово перекрестился и отвесил Строгановым поясной поклон. То же самое сделали как один человек все его люди. Шапки с голов были сброшены словно ветром, и правая рука поднялась и осенила могучие груди истовым крестным знамением. Строганов отвечал проходившим тоже поясным поклоном.
Перед царем с открытым лицом и смелым взглядом
стоит Иван
Кольцо, имея по правую руку князца Ишбердея, а позади себя пятерых казаков-товарищей. Громко и явственно читает он царю грамотку Ермака Тимофеевича. В переполненных царских палатах так тихо, что можно услыхать полет мухи. И царь, и его приближенные недвижимо, внимательно слушают посланца, привезшего радостную весть.
За отрядом
стояли люди строгановские, а впереди Иван
Кольцо и Ермак Тимофеевич рядом со своей невестой Ксенией Яковлевной, окруженной сенными девушками с Домашей во главе. Тут же в первых рядах
стояли Семен Иоаникиевич Строганов с племянниками.
Теперь он видит ее. Женщина средних лет, довольно красивая, черноволосая,
стоит сзади других. Несмотря на шляпу и модное платье с грушеобразными рукавами и большим, нелепым напуском на груди, она не кажется ни богатой, ни образованной. В ушах у нее цыганские серьги большими дутыми
кольцами; в руках, сложенных на животе, она держит небольшую сумочку. Отвечая, она двигает только ртом; все лицо, и
кольца в ушах, и руки с сумочкой остаются неподвижны.
Он встал со стула, взял ночник, запер дверь кабинета ключом, вышел в ближнюю комнату, в которой
стояла кровать со штофными, зеленого, порыжелого цвета, занавесами, висевшими на медных
кольцах и железных прутьях; отдернул занавесы, снял со стены, в алькове кровати, пистолет, подошел к двери на цыпочках, приставил ухо к щели замка и воротился в кабинет успокоенный, что все в доме благополучно.
Вот по данному Иваном
Кольцом знаку весла мерно поднялись и челны один за другим медленно поплыли мимо берега, где
стояли Строгановы и их люди. Когда последний челн исчез из виду на повороте реки, Семен Иоаникиевич с племянниками отправились домой. За ними последовали и их люди.
Во главе прибывшего посольства
стоит осужденный на виселицу разбойник Иван
Кольцо, которого ныне царь с честью принимает в своих царских палатах.
И собачонка опять смеялась, и вместе с нею смеялся одинокий старик; а в это время на лавочке у печки тихо дышал сладко спящий ребенок; у порога, свернувшись
кольцом, сопел и изредка бредил Кинжалка; в стены постукивал мороз; тихая ночь
стояла над всем городом, когда проходивший по мосту старогорожанин думал, как скучно должно быть бедному старику в его одинокой хибарке, расшалившийся старик смеялся и резвился с своей Венеркой и, наконец, прочитав на ночь молитву, засыпал со сложенными на груди руками.