Неточные совпадения
У самого главного выхода
стоял Угрюм-Бурчеев и вперял
в толпу цепенящий взор…
Окончив речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его
в то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить,
стоял тут же
в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет
в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали
в Собор.
Войдя
в залу, я спрятался
в толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий
стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри,
стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне
в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
Под окном,
в толпе народа,
стоял Грушницкий, прижав лицо к стеклу и не спуская глаз с своей богини; она, проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.
Ей нравится порядок стройный
Олигархических бесед,
И холод гордости спокойной,
И эта смесь чинов и лет.
Но это кто
в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним,
Как ряд докучных привидений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь?
Кто он таков? Ужель Евгений?
Ужели он?.. Так, точно он.
— Давно ли к нам он занесен?
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные поляками
в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время,
в случае большой потребности, набрать целые
толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.]
стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
Он хотел было узнать от дворни, которая
толпою,
в богатом убранстве,
стояла за воротами, окружив игравшего молодого бандуриста.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу,
стояла густая
толпа народа, все мужиков. Он залез
в самую густоту, заглядывая
в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он
постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к
В—му. Миновав площадь, он попал
в переулок…
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на него пристально посмотрели.
В прихожей,
в толпе, он успел разглядеть обоих дворников из того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они
стояли и чего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весь запыхавшись.
А через три дня утром он
стоял на ярмарке
в толпе, окружившей часовню, на которой поднимали флаг, открывая всероссийское торжище. Иноков сказал, что он постарается провести его на выставку
в тот час, когда будет царь, однако это едва ли удастся, но что, наверное, царь посетит Главный дом ярмарки и лучше посмотреть на него там.
Толпа выла, ревела, грозила солдатам кулаками, некоторые швыряли
в них комьями снега, солдаты, держа ружья к ноге,
стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз
в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов
стоял, подняв левую руку
в небо и простирая правую над
толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как
в рупор...
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат;
в центре
толпы у паровоза
стоял высокий жандарм
в очках и двое солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист
в папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Самгин видел, как лошади казаков, нестройно, взмахивая головами, двинулись на
толпу, казаки подняли нагайки, но
в те же секунды его приподняло с земли и
в свисте, вое, реве закружило, бросило вперед, он ткнулся лицом
в бок лошади, на голову его упала чья-то шапка, кто-то крякнул
в ухо ему, его снова завертело, затолкало, и наконец, оглушенный, он очутился у памятника Скобелеву; рядом с ним
стоял седой человек, похожий на шкаф, пальто на хорьковом мехе было распахнуто, именно как дверцы шкафа, показывая выпуклый, полосатый живот; сдвинув шапку на затылок, человек ревел басом...
С лестницы сошли рядом и молча. Клим
постоял в прихожей, глядя, как по стене вытянулись на вешалке различные пальто; было
в них нечто напоминающее
толпу нищих на церковной паперти, безголовых нищих.
Стоя в буфете у окна, он смотрел на перрон, из-за косяка. Дуняшу не видно было
в толпе, окружавшей ее. Самгин машинально сосчитал провожатых: тридцать семь человек мужчин и женщин. Марина — заметнее всех.
В центре
толпы, с флагом на длинном древке,
стоял Корнев, голова его была выше всех. Самгин отметил, что сегодня у Корнева другое лицо, не столь сухое и четкое, как всегда, и глаза — другие, детские глаза.
Зрители,
в толпе которых
стоял Самгин, раньше молчаливые, теперь тоже начали ворчать.
Свалив солдата с лошади, точно мешок, его повели сквозь
толпу, он оседал к земле, неслышно кричал, шевеля волосатым ртом, лицо у него было синее, как лед, и таяло, он плакал. Рядом с Климом
стоял человек
в куртке, замазанной красками, он был выше на голову, его жесткая борода холодно щекотала ухо Самгина.
Черными кентаврами возвышались над
толпой конные полицейские; близко к одному из них
стоял высокий, тучный человек
в шубе с меховым воротником, а из воротника торчала голова лошади, кланяясь, оскалив зубы, сверкая удилами.
Ему казалось, что некоторые из них, очень многие, может быть — большинство, смотрят на него и на
толпу зрителей, среди которых он
стоит, также снисходительно, равнодушно, усмешливо, дерзко и угрюмо, а
в общем глазами совершенно чужих людей, теми же глазами, как смотрят на них люди, окружающие его, Самгина.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и гудела
толпа оборванных, измятых, грязных людей. Негромкий, но сплошной ропот
стоял в воздухе, его разрывали истерические голоса женщин. Люди устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном лице выражение тихой радости.
Перед вокзалом
стояла густая
толпа людей с обнаженными головами, на пестром фоне ее красовались золотые статуи духовенства, а впереди их, с посохом
в руке, большой златоглавый архиерей, похожий на колокол.
Он взглянул
в другой класс: там
стоял натурщик, и
толпа молча рисовала с натуры торс.
— Ну, а если эта красавица обратит на него внимание, несмотря на то что он так ничтожен,
стоит в углу и злится, потому что «маленький», и вдруг предпочтет его всей
толпе окружающих ее обожателей, что тогда? — спросил я вдруг с самым смелым и вызывающим видом. Сердце мое застучало.
В первой комнате из прихожей
стояла толпа, человек даже до тридцати; из них наполовину торгующихся, а другие, по виду их, были или любопытные, или любители, или подосланные от Лебрехт; были и купцы, и жиды, зарившиеся на золотые вещи, и несколько человек из одетых «чисто».
Пустыня имеет ту выгоду, что здесь нет воровства. Кибитка
стоит на улице, около нее
толпа ямщиков, и ничего не пропадает. По дороге тоже все тихо. Нет даже волков или редко водятся где-то
в одном месте. Медведи зимой все почивают.
Шагах
в пятидесяти оттуда, на вязком берегу,
в густой траве,
стояли по колени
в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко смотрели на эту
толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез
толпу или идти
в речку.
Еще дела не начались, а на Лючу,
в прихожей у порога, и
в Китае также,
стоит нетерпеливо, как у долго не отпирающихся дверей,
толпа миссионеров: они ждут не дождутся, когда настанет пора восстановить дерзко поверженный крест…
По берегу
стоят великолепные европейские домы с колоннадами, балконами, аристократическими подъездами, а швейцары и дворники —
в своих кофтах или халатах,
в шароварах; по улице бродит такая же
толпа.
Стоят на ногах они неуклюже, опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет
в этой массе людей постоянной идеи и цели, какая должна быть
в мыслящей
толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и любят ее.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии
в этом быстром, видимом стремлении судна, на котором не мечется из угла
в угол измученная
толпа людей, стараясь угодить ветру, а
стоит в бездействии, скрестив руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Точно несколько львов и тигров бросаются, вскакивают на дыбы, чтоб впиться один
в другого, и мечутся кверху, а там вдруг целой
толпой шарахнулись вниз — только пыль столбом
стоит поверх, и судно летит туда же за ними,
в бездну, но новая сила толкает его опять вверх и потом становит боком.
«А вы куда изволите: однако
в город?» — спросил он. «Да,
в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» — «Как не быть! Куда девается? Вот перевозчики!» — сказал он, указывая на
толпу якутов, которые
стояли поодаль. «А лодки?» — спросил я, обращаясь к ним. «Якуты не слышат по-русски», — перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и я за ними. У пристани
стояли четыре лодки. От юрты до Якутска считается девять верст: пять водой и четыре берегом.
Впереди, перед первым классом,
стояла только небольшая
толпа народа, всё еще смотревшая на тот вагон,
в который внесли княгиню Корчагину. Остальной народ был уже весь по местам. Запоздавшие пассажиры, торопясь, стучали по доскам платформы, кондуктора захлопывали дверцы и приглашали едущих садиться, а провожающих выходить.
Она
стояла сначала
в середине
толпы за перегородкой и не могла видеть никого, кроме своих товарок; когда же причастницы двинулись вперед, и она выдвинулась вместе с Федосьей, она увидала смотрителя, а за смотрителем и между надзирателями мужичка с светло-белой бородкой и русыми волосами — Федосьиного мужа, который остановившимися глазами глядел на жену.
Над
толпой у двора старосты
стоял говор, но как только Нехлюдов подошел, говор утих, и крестьяне, так же как и
в Кузминском, все друг за другом поснимали шапки. Крестьяне этой местности были гораздо серее крестьян Кузминского; как девки и бабы носили пушки
в ушах, так и мужики были почти все
в лаптях и самодельных рубахах и кафтанах. Некоторые были босые,
в одних рубахах, как пришли с работы.
— Что за сборище? — послышался вдруг решительный, начальственный голос, и к собравшейся вокруг арестанта кучке людей быстрыми шагами подошел околоточный
в необыкновенно чистом и блестящем кителе и еще более блестящих высоких сапогах. — Разойтись! Нечего тут
стоять! — крикнул он на
толпу, еще не видя, зачем собралась
толпа.
Эта была еще полнее, и даже
в самой двери и выступая
в коридор,
стояла шумная
толпа что-то деливших или решавших арестантов
в мокрых одеждах.
Я видел сам, как
в конце залы, за эстрадой, была временно и наскоро устроена особая загородка,
в которую впустили всех этих съехавшихся юристов, и они почли себя даже счастливыми, что могли тут хоть
стоять, потому что стулья, чтобы выгадать место, были из этой загородки совсем вынесены, и вся набравшаяся
толпа простояла все «дело» густо сомкнувшеюся кучей, плечом к плечу.
Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: «А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный, или просто озорник, подурачился, — выстрелил, да и убежал, — а то, пожалуй, тут же
стоит в хлопочущей
толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал».
«Ребята, вязать!» — закричал тот же голос, — и
толпа стала напирать… «
Стойте, — крикнул Дубровский. — Дураки! что вы это? вы губите и себя и меня. Ступайте по дворам и оставьте меня
в покое. Не бойтесь, государь милостив, я буду просить его. Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему за вас будет заступиться, если вы станете бунтовать и разбойничать».
Вдали крики: «честная Масленица!» Мороз, уходя, машет рукой; метель унимается, тучи убегают. Ясно, как
в начале действия.
Толпы берендеев: одни подвигают к лесу сани с чучелой Масленицы, другие
стоят поодаль.
Когда она выходила
в зал, то там уж
стояла толпа человек
в пятнадцать, из которых каждый держал
в руках кулек.
Но излюбленные люди уже не обращали внимания ни на что. Они торопливо подписывались и скрывались
в буфет, где через несколько минут уже гудела целая
толпа и
стоял дым коромыслом.
На трех докладах (о книге Шпенглера, о магии и мой доклад о теософии) было такое необычайное скопление народа, что
стояла толпа на улице, была запружена лестница, и я с трудом проник
в помещение и должен был объяснить, что я председатель.
В дальнем углу вокруг горячих железных ящиков
стояла постоянная
толпа, жующая знаменитые филипповские жареные пирожки с мясом, яйцами, рисом, грибами, творогом, изюмом и вареньем.
Толпа уши развесит. От всех балаганов сбегаются люди «Юшку-комедианта» слушать. Таращим и мы на него глаза,
стоя в темноте и давке, задрав головы. А он седой бородой трясет да над нами же издевается. Вдруг ткнет
в толпу пальцем да как завизжит...