Неточные совпадения
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый
лучамВ тумане спрятанного
солнца,
Кругом шумел.
Ярким летним днем Самгин ехал
в Старую Руссу; скрипучий, гремящий поезд не торопясь катился по полям Новгородской губернии; вдоль железнодорожной линии
стояли в полусотне шагов друг от друга новенькие солдатики;
в жарких
лучах солнца блестели, изгибались штыки, блестели оловянные глаза на лицах, однообразных, как пятикопеечные монеты.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе
стояло блюдо, полное яблок; косой
луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова.
В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Знакомый, уютный кабинет Попова был неузнаваем; исчезли цветы с подоконников, на месте их
стояли аптечные склянки с хвостами рецептов, сияла насквозь пронзенная
лучом солнца бутылочка красных чернил, лежали пухлые, как подушки, «дела»
в синих обложках; торчал вверх дулом старинный пистолет, перевязанный у курка галстуком белой бумажки.
Один только старый дом
стоял в глубине двора, как бельмо
в глазу, мрачный, почти всегда
в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились
лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились
в окна.
И вот раз закатывается
солнце, и этот ребенок на паперти собора, вся облитая последними
лучами,
стоит и смотрит на закат с тихим задумчивым созерцанием
в детской душе, удивленной душе, как будто перед какой-то загадкой, потому что и то, и другое, ведь как загадка —
солнце, как мысль Божия, а собор, как мысль человеческая… не правда ли?
Не было возможности дойти до вершины холма, где
стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя
в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли
в себя. Несмотря на зонтик,
солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его
луч.
День был удивительно хорош: южное
солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и
лучей; улицы тянулись лениво, домы
стояли задумчиво
в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными
в противоположную от Столовой горы сторону, по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на город и залив.
Солнце стояло в зените, когда мы были там,
лучи падали прямо — прошу заняться чем-нибудь!
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли
солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг
в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных
в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы
стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий
луч зимнего
солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
В полдень мы дошли до водораздела.
Солнце стояло на небе и заливало землю своими палящими
лучами. Жара
стояла невыносимая. Даже
в тени нельзя было найти прохлады. Отдохнув немного на горе, мы стали спускаться к ручью на запад. Расстилавшаяся перед нами картина была довольно однообразна. Куда ни взглянешь, всюду холмы и всюду одна и та же растительность.
В море царила тишина. На неподвижной и гладкой поверхности его не было ни малейшей ряби.
Солнце стояло на небе и щедро посылало
лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей землю и пробудить к жизни весь растительный мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
После завтрака я взял свое ружье и пошел осматривать долинку,
в которой мы встали биваком. С утра погода
стояла великолепная: на небе не было ни единого облачка,
солнце обильно посылало свои живительные
лучи, и потому всюду на земле было так хорошо — по-праздничному. Кустарниковая и травяная растительность имела ликующий вид; из лесу доносились пронзительные крики. дятлов, по воздуху носились шмели, порхали бабочки…
В зале было жарко и душно, как на полке
в бане; на полу, на разостланном холсте, сушился розовый лист и липовый цвет; на окнах, на самом солнечном припеке,
стояли бутылки, до горлышка набитые ягодами и налитые какою-то жидкостью; мухи мириадами кружились
в лучах солнца и как-то неистово гудели около потолка; где-то
в окне бился слепень; вдали,
в перспективе, виднелась остановившаяся кошка с птицей
в зубах.
На обрывистом берегу реки Вопли
стоит дворянская усадьба и дремлет. Снится ей новый с иголочки дом, стоящий на противоположном низменном берегу реки, дом, словно облупленное яичко, весь светящийся
в лучах солнца, дом с обширным двором, обнесенным дощатым забором, с целым рядом хозяйственных строений по обоим бокам, — строений совсем новых, свежих,
в которых помещаются: кабак, называющийся, впрочем,"белой харчевней", лавочка, скотопрогонный двор, амбар и проч.
Джемма сидела на скамейке, близ дорожки, и из большой корзины, наполненной вишнями, отбирала самые спелые на тарелку.
Солнце стояло низко — был уже седьмой час вечера — и
в широких косых
лучах, которыми оно затопляло весь маленький садик г-жи Розелли, было больше багрянца, чем золота. Изредка, чуть слышно и словно не спеша, перешептывались листья, да отрывисто жужжали, перелетывая с цветка на соседний цветок, запоздалые пчелы, да где-то ворковала горлинка — однообразно и неутомимо.
Санин зашел
в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но
в первой комнате, где, за скромным прилавком, на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку,
стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, —
в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея
в косом
луче вечернего
солнца, большой клубок красной шерсти лежал на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Я
стоял около окна,
в которое утреннее
солнце сквозь двойные рамы бросало пыльные
лучи на пол моей невыносимо надоевшей мне классной комнаты, и решал на черной доске какое-то длинное алгебраическое уравнение.
Налево от двери была лежанка;
в переднем углу
стояла царская кровать; между лежанкой и кроватью было проделано
в стене окно, которое никогда не затворялось ставнем, ибо царь любил, чтобы первые
лучи солнца проникали
в его опочивальню. Теперь сквозь окно это смотрела луна, и серебряный блеск ее играл на пестрых изразцах лежанки.
Время
стоит еще раннее, шестой час
в начале; золотистый утренний туман вьется над проселком, едва пропуская
лучи только что показавшегося на горизонте
солнца; трава блестит; воздух напоен запахами ели, грибов и ягод; дорога идет зигзагами по низменности,
в которой кишат бесчисленные стада птиц.
Все это говорил Глеб вечером, на другой день после того, как река улеглась окончательно
в берега свои.
Солнце уже давно село. Звезды блистали на небе. Рыбаки
стояли на берегу и окружали отца, который приготовлялся уехать с ними на реку «
лучить» рыбу.
Небольшое пространство, окруженное покрытыми соломой и просвечивающими плетнями,
в котором симметрично
стояли покрытые обрезками досок улья, с шумно-вьющеюся около них золотистою пчелою, было всё залито горячими, блестящими
лучами июньского
солнца.
— Ого-о! — сказал Евсей, когда присмотрелся. Город, вырастая, становился всё пестрей. Зелёный, красный, серый, золотой, он весь сверкал, отражая
лучи солнца на стёклах бесчисленных окон и золоте церковных глав. Он зажигал
в сердце ожидание необычного.
Стоя на коленях, Евсей держался рукою за плечо дяди и неотрывно смотрел вперёд, а кузнец говорил ему...
Молиться!.. у меня
в сердце были одни проклятия! — часто вечером, когда розовые
лучи заходящего
солнца играли на главах церкви и медных колоколах, я выходил из святых врат, и с холма, где
стояла развалившаяся часовня, любовался на тюрьму свою; — она издали была прекрасна.
Баймакова озабоченно роется
в большом, кованом сундуке,
стоя на коленях пред ним; вокруг неё на полу, на постели разбросаны, как
в ярмарочной лавке, куски штофа, канауса [ткань из шёлка-сырца — Ред.], московского кумача, кашмировые шали, ленты, вышитые полотенца, широкий
луч солнца лежит на ярких тканях, и они разноцветно горят, точно облако на вечерней заре.
Лес осенью был еще красивее, чем летом: темная зелень елей и пихт блестела особенной свежестью; трепетная осина, вся осыпанная желтыми и красными листьями,
стояла точно во сне и тихо-тихо шелестела умиравшею листвой,
в которой червонным золотом играли
лучи осеннего
солнца; какие-то птички весело перекликались по сторонам дороги; шальной заяц выскакивал из-за кустов, вставал на задние лапы и без оглядки летел к ближайшему лесу.
Отстоял службу, хожу вокруг церкви. День ясный, по снегу
солнце искрами рассыпалось, на деревьях синицы тенькают, иней с веток отряхая. Подошёл к ограде и гляжу
в глубокие дали земные; на горе
стоит монастырь, и пред ним размахнулась, раскинулась мать-земля, богато одетая
в голубое серебро снегов. Деревеньки пригорюнились; лес, рекою прорезанный; дороги лежат, как ленты потерянные, и надо всем —
солнце сеет зимние косые
лучи. Тишина, покой, красота…
Стоял я на пригорке над озером и смотрел: всё вокруг залито народом, и течёт тёмными волнами тело народное к воротам обители, бьётся, плещется о стены её. Нисходит
солнце, и ярко красны его осенние
лучи. Колокола трепещут, как птицы, готовые лететь вслед за песнью своей, и везде — обнажённые головы людей краснеют
в лучах солнца, подобно махровым макам.
Пред ним, по пояс
в воде,
стояла Варенька, наклонив голову, выжимая руками мокрые волосы. Её тело — розовое от холода и
лучей солнца, и на нём блестели капли воды, как серебряная чешуя. Они, медленно стекая по её плечам и груди, падали
в воду, и перед тем как упасть, каждая капля долго блестела на
солнце, как будто ей не хотелось расстаться с телом, омытым ею. И из волос её лилась вода, проходя между розовых пальцев девушки, лилась с нежным, ласкающим ухо звуком.
Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам
в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее
солнце, когда вечерние
лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!
В смутном бормотании бродяги мне слышались неопределенные вздохи о чем-то. Я забылся под давлением неразрешимого вопроса, и над моим изголовьем витали сумрачные грезы… Село вечернее
солнце. Земля лежит громадная, необъятная, грустная, вся погруженная
в тяжелую думу. Нависла молчаливая, тяжелая туча… Только край неба отсвечивает еще потухающими
лучами зари да где-то далеко, под задумчиво синеющими горами,
стоит огонек…
Солнце висело над дальней грядой гор. И летом оно
стоит в этих местах невысоко, но светит своими косыми
лучами почти целые сутки, восходя и заходя почти
в одном месте. Земля, разогреваемая спокойно, но постоянно, не успевает значительно охладиться
в короткую ночь, с ее предутренним туманом, и
в полдень северное лето пышет жаром и сверкает своей особенной прелестью, тихой и печальной…
Я очнулся точно после странного сна… Над слободкой опять играли последние
лучи скупого осеннего
солнца… Люди еще волновались, громко обсуждая значение странного явления.
В дверях нашей избы
стояла Маруся с омертвевшим, испуганным лицом… Она опять показалась мне постаревшей и изменившейся… Увидев, что Степан запряг лошадь, она наскоро собрала свои пожитки и, не прощаясь, не глядя на меня, как будто болезненно стыдясь показать свое лицо, вышла из избы и села
в телегу.
Солнце стояло в зените, посреди села, точно огромный костёр, ярко горела красная церковь; от пяти её глав во все стороны, как иглы ежа, раскинулись, ослепляя, белые
лучи, золочёный крест колокольни таял
в синем небе, потеряв свои очертания.
У дверей
в круподёрку
стоял Кузьма, весь седой от пыли, и, посвистывая, смотрел
в небо, где
в лучах солнца таяла маленькая пышная тучка.
В круподёрке что-то бухало и скрипело; из-за неё с мельницы летели серебряные всплески воды и густой шорох. Весь воздух был наполнен тяжёлыми, охающими звуками и застлан тонкой дымкой пыли.
— Леса горят, — сказала игуменья, глядя на серо-желтое, туманное небо, по которому без
лучей, без блеска выплывало багровое
солнце. Гарью еще не пахло, но
в свежем утреннем воздухе
стояла духота и какая-то тяжесть.
Огромная, крытая ковром столовая с длинными столами и с диванами по бортам, помещавшаяся
в кормовой рубке, изящный салон, где
стояло пианино, библиотека, курительная, светлые, поместительные пассажирские каюты с ослепительно чистым постельным бельем, ванны и души, расторопная и внимательная прислуга, обильные и вкусные завтраки и обеды с хорошим вином и ледяной водой, лонгшезы и столики наверху, над рубкой, прикрытой от палящих
лучей солнца тентом, где пассажиры, спасаясь от жары
в каютах, проводили большую часть времени, — все это делало путешествие на море более или менее приятным, по крайней мере для людей, не страдающих морской болезнью при малейшей качке.
На дворе
стояло серое, слезливое утро. Темно-серые, точно грязью вымазанные, облака всплошную заволакивали небо и своею неподвижностью наводили тоску. Казалось, не существовало
солнца; оно
в продолжение целой недели ни разу не взглянуло на землю, как бы боясь опачкать свои
лучи в жидкой грязи…
Был прохладный осенний день. Вверху между остроконечными хвойными вершинами виднелось безоблачное голубое небо.
Солнце посылало ослепительные
лучи свои и как будто хотело воскресить растительность на земле.
В лесу
стояла такая глубокая тишина, что всякий шум, производимый человеком, казался святотатством. Я окликнул стрелков, но эхо тотчас вернуло мой возглас обратно.
Высоко над полями
стояло небо и тоже смотрело
в себя; где-то за спиной Юрасова заходило
солнце и по всему простору земли расстилало длинные, прямые
лучи, — и никто не смотрел на него
в этой пустыне, никто не думал о нем и не знал.
Стояли первые числа декабря месяца. Яркое
солнце освещало запущенный снегом сад виллы и обыкновенными и отраженными
лучами врывалось
в окно обширной спальни графини,
в которой только
в этот день подняты были шторы.
Это была обширная комната,
в переднем углу которой
стояла царская кровать, а налево от двери была лежанка; между кроватью и лежанкой было проделано
в стене окно, никогда не затворявшееся ставнем, так как Иоанн любил, чтобы к нему проникали первые
лучи восходящего
солнца, а самое окно глядело на восток.
— Да на чужой стороне живучѝ… — выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но
в другом роде веселья, перебивались
в вышине металлические звуки трезвона. И, еще
в другом роде веселья, обливали вершину противуположного откоса жаркие
лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой
стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
В это-то время,
в узком ярком просвете между двух длинных теней, брошенных пирамидальными тополями, явился весь облитый
лучом заходящего
солнца мальчик Малвошка и с ним его спутница, беленькая Венерка. Они
стояли оба рядом и весело смотрели на Константина Ионыча.