Неточные совпадения
Татьяна долго в келье модной
Как очарована
стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
Сибирь. На берегу широкой,
пустынной реки
стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльнокаторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.
На берегу
пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
— «Как точка над i», — вспомнил Самгин стих Мюссе, — и тотчас совершенно отчетливо представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая землю, а земля вертится, по спирали, вокруг солнца, стремительно — и тоже по спирали — падающего в безмерное пространство; а на земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком городе, где воют собаки, на
пустынной улице, в деревянной клетке,
стоит и смотрит в мертвое лицо луны некто Клим Самгин.
Варавки жили на этой квартире уже третий год, но казалось, что они поселились только вчера, все вещи
стояли не на своих местах, вещей было недостаточно, комната казалась
пустынной, неуютной.
Чего
стоило одно странствование по этой
пустынной, тогда еще не исследованной нашей Миссисипи!
Второй оттиск в памяти моей — дождливый день,
пустынный угол кладбища; я
стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца; на дне ямы много воды и есть лягушки, — две уже взобрались на желтую крышку гроба.
Пустынная зала, приведенная относительно в лучший порядок посредством сбора сюда всей мебели из целого дома, оживилась шумными спорами граждан. Женщины, сидя около круглого чайного стола, говорили о труде; мужчины говорили о женщинах, в углу залы
стоял Белоярцев, окруженный пятью или шестью человеками. Перед ним
стояла госпожа Мечникова, держа под руку свою шестнадцатилетнюю сестру.
Сказано уже, что он один-одинешенек
стоял среди
пустынного, болотистого переулка и не то уныло, а как-то озлобленно смотрел на окружающую его грязь и серые заборы.
В эту же пору, когда гости Вязмитинова пировали у него на именинах, в
пустынной улице, на которой
стоял Дом Согласия, происходила сцена иного характера.
Дом, до которого дошел Николай Всеволодович,
стоял в
пустынном закоулке между заборами, за которыми тянулись огороды, буквально на самом краю города.
Сарай, в котором обжигали и толкли алебастр,
стоял тоже на
пустынном и крутом берегу реки.
— Кра-асивый попище, здоровенный!
Стоит он пред аналоем, а из носу-то кап, кап! И не видит сраму своего. Лют был поп, аки лев
пустынный, голосище — колокол! А я его тихонько, да все в душу, да между ребер ей словами-то своими, как шильями!.. Он же прямо, как печь жаркая, накаляется злобой еретической… Эх, бывали дела-а!
Выйдя из ворот, он видит: впереди, домов за десяток, на
пустынной улице
стоят две женщины, одна — с вёдрами воды на плечах, другая — с узлом подмышкой; поравнявшись с ними, он слышит их мирную беседу: баба с вёдрами, изгибая шею, переводит коромысло с плеча на плечо и, вздохнув, говорит...
Компания расположилась на крайнем звене плота, выдвинутого далеко в
пустынную гладь реки. На плоту были настланы доски, посреди их
стоял грубо сколоченный стол, и всюду были разбросаны пустые бутылки, корзины с провизией, бумажки конфет, корки апельсин… В углу плота насыпана груда земли, на ней горел костер, и какой-то мужик в полушубке, сидя на корточках, грел руки над огнем и искоса поглядывал в сторону господ. Господа только что съели стерляжью уху, теперь на столе пред ними
стояли вина и фрукты.
Подойдя однажды к платформе, я увидел на ней Урманова, Он
стоял на краю и смотрел по направлению к Москве. Полотно дороги лежало между откосами насыпи,
пустынное, с двумя парами рельсов и линией телеграфных столбов. Взгляд убегал далеко вперед, за этими суживающимися полосками, которые терялись вдали, и над ними вился тот дымок или туман, по которому узнается присутствие невидного большого и шумного города.
Аян протер глаза в
пустынной тишине утра, мокрый, хмельной и слабый от недавнего утомления. Плечи опухли, ныли; сознание бродило в тумане, словно невидимая рука все время пыталась заслонить от его взгляда тихий прибой, голубой проход бухты, где
стоял «Фитиль на порохе», и яркое, живое лицо прошлых суток.
Во многих находим прекрасные изображения природы, хотя здесь заметно сильное однообразие, которое отчасти объясняется общим грустным характером песен: обыкновенно в них представляется
пустынная, печальная равнина, среди которой
стоит несколько деревьев, а под ними раненый или убитый добрый молодец; или же несколькими чертами обрисовывается густой туман, павший на море, звездочка, слабо мерцающая сквозь туман, и девушка, горюющая о своей злой судьбе.
Река здесь делала излучину. Она лежала так глубоко, что белые пятна ледохода, казалось,
стоят без движения на свинцово-синей полосе стрежня. Шел редкий снег. Все казалось задумчивым, угрюмым и необычайно
пустынным…
Раскрашенные солнцем поля, одетые золотом ржи, казались
пустынными, горячая тишина
стояла над ними, доносился сытный запах гречихи, и всюду, с нагретой земли, напрягаясь, поднималось к небу живое.
Я шел к окну в четвертый раз. Теперь каторжник
стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном
пустынные обрывы горы ведут к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города, с трактирами и кабаками…
Мелькая, рисовался на стекле
И исчезал. На площади
пустынной,
Как чудный путь к неведомой земле,
Лежала тень от колокольни длинной,
И даль сливалась в синеватой мгле.
Задумчив Саша… Вдруг скрипнули двери,
И вы б сказали — поступь райской пери
Послышалась. Невольно наш герой
Вздрогнул. Пред ним, озарена луной,
Стояла дева, опустивши очи,
Бледнее той луны — царицы ночи…
«Ах ты Господи, Господи! — думал московский посол,
стоя у окна и глядя на безлюдную улицу
пустынного городка. — Вот до чего довели!.. Им хорошо!.. Заварили кашу, да и в сторону… Хоть бы эту шальную Фленушку взять, либо Самоквасова с Семеном Петровичем… Им бы только потешиться… А тут вот и вывертывайся, как знаешь… С хозяином посоветуюсь; человек он, кажется, не глупый, опять же ум хорошо, а два лучше того…»
Питейный дом его
стоитНа самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит
К
пустынной этой хате...
На весьма скромной и порядком таки
пустынной улице, называемой Перекопкой,
стоял довольно ветхий деревянный домик о пяти окнах. Наворотная жестянка гласила, что дом сей принадлежит отставному майору Петру Петровичу Лубянскому. В калитку этого самого дома, часов около восьми вечера, прошли двое наших приятелей.
День
стоял хороший, на реке было не особенно жарко, и наш молодой человек — один среди чужих людей — то наблюдал этих чужих людей, то посматривал на
пустынные берега реки и бесчисленные рукава и протоки, по которым одно за другим шли суда французской эскадры.
Тут же рядом с Корольковым расписался какой-то местный мечтатель и еще добавил: „На берегу
пустынных волн
стоял он, дум великих полн“.
Мы молчали. Мы долго молчали, очень долго. И не было странно. Мы все время переговаривались, только не словами, а смутными пугавшими душу ощущениями, от которых занималось дыхание. Кругом становилось все тише и
пустыннее. Странно было подумать, что где-нибудь есть или когда-нибудь будут еще люди. У бледного окна
стоит красавица смерть. Перед нею падают все обычные человеческие понимания. Нет преград. Все разрешающая, она несет безумное, небывалое в жизни счастье.
Я
стоял на
пустынной улице перед высоким, молчаливым трехэтажным домом.
С десять минут все
стояли. За орудиями тянулась
пустынная дорога.
В самый день Крещенья 1797 года, ранним утром, к воротам одного из домов Большой Морской улицы, бывшей в то время, к которому относится наш рассказ, одной из довольно
пустынных улиц Петербурга, лихо подкатила почтовая кибитка, запряженная тройкой лошадей, сплошь покрытых инеем. На дворе в этот год
стоял трескучий мороз, поистине «крещенский».
Так веселилась и ликовала Москва, и это веселье и ликованье, казалось, находили свой отзвук и в палатах и хижинах, и лишь, как печальный остров среди моря веселья и радости,
Стоял угрюмый дом Салтыковых на Лубянке, с затворившейся в нем его, когда-то грозной, теперь полусумасшедшей хозяйкой. С гнетущей и день и ночь мыслью о мести ее бывшей приемной дочери, ходила она взад и вперед по
пустынным комнатам, придумывая планы, один другого неисполнимее, при ее отчужденном настоящем положении.
Нинка
постояла, глядя на ширь
пустынной площади, на статую Тимирязева, на густые деревья за нею.
Постояла и пошла туда, в темноту аллей. Теплынь, смутные весенние запахи. Долго бродила, ничего перед собою не видя. В голове был жаркий туман, тело дрожало необычною, глубокою, снаружи незаметною дрожью. Медленно повернула — и пошла к квартире Марка.
В одном из
пустынных в описываемое нами время переулков, прилегающих к Большому проспекту Васильевского острова, ближе к местности, называемой «Гаванью»,
стоял довольно приличный, хотя и не новый, одноэтажный деревянный домик, в пять окон по фасаду, окрашенный в темно-серую краску, с зелеными ставнями, на которых были вырезаны отверстия в виде сердец.
Юноша продолжал
стоять неподвижно на одном месте и даже не замечал, как вокруг него все более и более сгущался ночной сумрак, как шумели в
пустынном парке пожелтевшие деревья, колеблемые резким осенним ветром.
Юноша продолжал
стоять неподвижно на одном месте и даже не замечал, как вокруг него все более и более сгущался ночной сумрак, как шумели в
пустынном парке пожелтевшие листья деревьев, колеблемые резким осенним ветром.
Ольга Ивановна
стояла между тем у окна и смотрела на
пустынную улицу.
Но он поднял голову, и посреди грязного тротуара, на
пустынной кладбищенской улице
стоял он не пред актером, а пред настоящим… писателем Тульским, которого он когда-то"поощрял".