Неточные совпадения
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее
стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос
доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Княгиня была то с
доктором в спальне, то в кабинете, где очутился накрытый
стол; то не она была, а была Долли.
Спивак поразила его тотчас же, как только вошла. Избитый Иноков нисколько не взволновал ее, она отнеслась к нему, точно к незнакомому. А кончив помогать
доктору, села к
столу править листок и сказала спокойно, хотя — со вздохом...
С Климом он поздоровался так, как будто вчера видел его и вообще Клим давно уже надоел ему. Варваре поклонился церемонно и почему-то закрыв глаза. Сел к
столу, подвинул Вере Петровне пустой стакан; она вопросительно взглянула в измятое лицо
доктора.
— Случай — исключительный, — сказал
доктор, открывая окна; затем подошел к
столу, налил стакан кофе, походил по комнате, держа стакан в руках, и, присев к
столу, пожаловался...
Присев на угол
стола, жена сказала, что Любаша серьезно больна,
доктор считает возможным воспаление легких.
Отец шел к
столу пить пиво с
доктором Сомовым, а полупьяный
доктор ворчал...
Пониже дачи Варавки жил
доктор Любомудров; в праздники, тотчас же после обеда, он усаживался к
столу с учителем, опекуном Алины и толстой женой своей. Все трое мужчин вели себя тихо, а докторша возглашала резким голосом...
Другой
доктор, старик Вильямсон, сидел у
стола, щурясь на огонь свечи, и осторожно писал что-то, Вера Петровна размешивала в стакане мутную воду, бегала горничная с куском льда на тарелке и молотком в руке.
Он не очень интересовался, слушают ли его, и хотя часто спрашивал: не так ли? — но ответов не ждал. Мать позвала к
столу,
доктор взял Клима под руку и, раскачиваясь на ходу, как австрийский тамбур-мажор, растроганно сказал...
Там явились все только наши да еще служащий в Ост-Индии английский военный
доктор Whetherhead. На
столе стояло более десяти покрытых серебряных блюд, по обычаю англичан, и чего тут не было! Я сел на конце; передо мной поставили суп, и мне пришлось хозяйничать.
Чрез полчаса
стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся
доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал
доктор, — если не на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
Вверху
стола сидел старик Корчагин; рядом с ним, с левой стороны,
доктор, с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления банка, либеральный товарищ Корчагина; потом с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка; с правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу
стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
Новый смотритель, два помощника его,
доктор, фельдшер, конвойный офицер и писарь сидели у выставленного на дворе в тени стены
стола с бумагами и канцелярскими принадлежностями и по одному перекликали, осматривали, опрашивали и записывали подходящих к ним друг зa другом арестантов.
— Но я скоро не умру,
доктор, — с улыбкой говорил Ляховский, складывая завещание обратно в
стол. — Нет, не умру… Знаете, иногда человека поддерживает только одна какая-нибудь всемогущая идея, а у меня есть такая идея… Да!
В подтверждение своих слов Ляховский вынимал из письменного
стола черновую приготовленного духовного завещания и читал ее
доктору пункт за пунктом. Завещание было составлено в пользу Зоси, и
доктор успокаивался.
Он быстро нырнул под свой
стол, вытащил оттуда пустой ящик из-под сигар, щелкнул по его дну пальцем и с улыбкой
доктора, у которого только что умер пациент, произнес...
После этого он садился за свой письменный
стол, писал отписки и приказания в деревни, сводил счеты, между делом журил меня, принимал
доктора, а главное — ссорился с своим камердинером.
Гааз жил в больнице. Приходит к нему перед обедом какой-то больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни больного, ни серебряных приборов, лежавших на
столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил ли кто, кроме больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги
доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
Но
доктор уже шел в столовую с бутылкой в одной руке и с рюмкой в другой. Галактион сидел у
стола.
Устенька смутилась, когда попала в накуренную комнату, где около
стола сидели неизвестные ей девушки и молодые люди.
Доктор отрекомендовал ее и перезнакомил с присутствующими.
— Идите, проститесь с женой, — сказал
доктор, усаживаясь к
столу и ставя перед собой бутылку. — Все кончено.
С истеричною больной сделался припадок,
доктор бросился к ней на помощь, позабыв об оставленной на
столе рукописи, — этого было достаточно, чтоб имя таинственного корреспондента, давно интриговавшего все Заполье, было раскрыто.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и
доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу конец. В большой столовой во всю стену был поставлен громадный
стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
Он, по обыкновению, был с похмелья, что являлось для него нормальным состоянием. Устенька достала из буфета бутылку финьшампань и поставила ее на
стол.
Доктор залпом выпил две больших рюмки и сразу осовел.
— Ничего, дышит спокойно и спит. Авось, ничего не будет худого. Давай ложиться спать, Помада. Ложись ты на лавке, а я здесь на
столе прилягу, — также шепотом проговорил
доктор.
Все сидевшие за
столом рассмеялись. А за
столом сидели: Лиза, Гловацкий, Вязмитинов (сделавшийся давно ежедневным гостем Гловацких),
доктор и сама Женни, глядевшая из-за самовара на сконфуженного Помаду.
— Что вы, будто как невеселы, наш милый
доктор? — с участием спросил, проходя к
столу, Петр Лукич.
Доктор сел у
стола, и семинарист философского класса, взглянув на Розанова, мог бы написать отличную задачку о внутреннем и внешнем человеке.
Доктор отговаривался, а потом согласился, выговорил себе только, однако, право платить за
стол.
Гловацкая встала, положила на
стол ручник, которым вытирала чашки, и сделала два шага к двери, но
доктор остановил ее.
Отбирая бумаги, которые намеревался взять с собою, Розанов вынул из
стола свою диссертацию, посмотрел на нее, прочел несколько страниц и, вздохнув, положил ее на прежнее место. На эту диссертацию легла лаконическая печатная программа диспута Лобачевского; потом должен был лечь какой-то литографированный листок, но
доктор, пробежав его, поморщился, разорвал бумажку в клочки и с негодованием бросил эти кусочки в печку.
И
доктор, положив под голову несколько книг «О приходе и расходе хлеба снопами и зерном», лег на
стол и закрылся своим полушубком.
Они посидели с полчаса в совершенном молчании, перелистывая от скуки книги «О приходе и расходе разного хлеба снопами и зерном». Потом
доктор снял ногою сапоги, подошел к Лизиной двери и, послушав, как спит больная, возвратился к
столу.
Доктор один, без провожатого, поднялся на вторую половину лестницы и очутился в довольно большой комнате, где за
столом сидел весьма почтенный человек и читал газету.
Доктор Клименко — городской врач — приготовлял в зале все необходимое для осмотра: раствор сулемы, вазелин и другие вещи, и все это расставлял на отдельном маленьком столике. Здесь же у него лежали и белые бланки девушек, заменявшие им паспорта, и общий алфавитный список. Девушки, одетые только в сорочки, чулки и туфли, стояли и сидели в отдалении. Ближе к
столу стояла сама хозяйка — Анна Марковна, а немножко сзади ее — Эмма Эдуардовна и Зося.
Вышла нахмуренная, маленькая, курносая Нина. Сохраняя на лице сердитое выражение и сопя от стыда, от сознания своей собственной неловкости и от усилий, она неуклюже влезла на
стол.
Доктор, щурясь через пенсне и поминутно роняя его, произвел осмотр.
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула Мари, как бы спохватившись. — Вот вы говорили, что я с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами сделали его себе! — заключила она и тотчас же с поспешностью подошла, вынула из
стола пачку ассигнаций и подала ее
доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной рукой сейчас, кажется, и ощутил по осязанию.
Каждый день, по вечерам, когда мы все собирались вместе (Маслобоев тоже приходил почти каждый вечер), приезжал иногда и старик
доктор, привязавшийся всею душою к Ихменевым; вывозили и Нелли в ее кресле к нам за круглый
стол.
Я плюнул ему в лицо и изо всей силы ударил его по щеке. Он хотел было броситься на меня, но, увидав, что нас двое, пустился бежать, схватив сначала со
стола свою пачку с деньгами. Да, он сделал это; я сам видел. Я бросил ему вдогонку скалкой, которую схватил в кухне, на
столе… Вбежав опять в комнату, я увидел, что
доктор удерживал Наташу, которая билась и рвалась у него из рук, как в припадке. Долго мы не могли успокоить ее; наконец нам удалось уложить ее в постель; она была как в горячечном бреду.
— О чем думаешь, Иван? — обратился он к
доктору. Подняв низко опущенную над
столом голову,
доктор угрюмо ответил...
Перед тем как сесть за
стол, произошло со стороны Егора Егорыча церемонное представление молодого Лябьева
доктору Сверстову и gnadige Frau, которая вслед за тем не без важности села на председательское место хозяйки, а муж ее принялся внимательно всматриваться в молодого человека, как будто бы в наружности того его что-то очень поражало.
— Ура, виват! — воскликнул
доктор и протянул руку к не убранному еще со
стола графину с водкой, налил из него порядочную рюмку и выпил ее. — Но ведь, Егор Егорыч, мне надобно сейчас же ехать к Аггею Никитичу для нравственной поддержки, — присовокупил он.
Молчание, еще более тяжелое, водворяется в комнате. Девицы берут со
стола канвовые работы, и руки их с заметною дрожью выделывают шов за швом; Арина Петровна как-то безнадежно вздыхает;
доктор ходит по комнате и насвистывает: «Кувырком, ку-вы-ы-рком!»
Меня отвели в другую комнату, положили на
стол,
доктор вытаскивал занозы приятно холодными щипчиками и балагурил...
Я встал. Пристально, с глубокой задумчивостью смотря на меня, встал и
доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего плеча; медленно отвел руку, начал ходить по комнате, остановился у
стола, рассеянно опустил взгляд и потер руки.
Доктор сидел за
столом и что-то писал на клочке бумажки, который он вырвал из записной книжки.
— Не надо
доктора! Я только ухо поцарапал, — и Коля бросился к жене, подавая ей со
стола салфетку.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя в кабинете из угла в угол, засунув руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по углам и с больным грязным пуделем под
столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
Вечером в тот день, когда
доктор высказал свое мнение, Анна Михайловна сидела у конца письменного
стола в комнате Нестора Игнатьевича.