Неточные совпадения
Но вот и дошли, вот раздалась команда «Из бухты вон!», потом «
Якорь отдать!»
Стали; я вышел
на палубу.
Мы остановились здесь только затем, чтоб взять живых быков и зелени, поэтому и решено было
на якорь не
становиться, а держаться
на парусах в течение дня; следовательно, остановка предполагалась кратковременная, и мы поспешили воспользоваться ею.
Третьего дня он
стал было сниматься с
якоря и сел
на мель.
На другой день, около полудня, ветер
стал стихать: начали сниматься с
якоря — и только что второй
якорь «встал» (со дна) и поставлены были марселя (паруса), как раздался крик вахтенного: «Дрейфует!» («Тащит!»).
Потом
стало ворочать его то в одну, то в другую сторону с такой быстротой, что в тридцать минут, по словам рапорта, было сделано им сорок два оборота! Наконец начало бить фрегат, по причине переменной прибыли и убыли воды, об дно, о свои
якоря и класть то
на один, то
на другой бок. И когда во второй раз положило — он оставался в этом положении с минуту…
Военные суда мало
становятся здесь
на якорь, а купеческие хотя и останавливаются, но, чуть подует ветер с юга, они уходят
на северную сторону, а от северных ветров прячутся здесь.
Вечер так и прошел; мы были вместо десяти уже в шестнадцати милях от берега. «Ну, завтра чем свет войдем», — говорили мы, ложась спать. «Что нового?» — спросил я опять, проснувшись утром, Фаддеева. «Васька жаворонка съел», — сказал он. «Что ты, где ж он взял?» — «Поймал
на сетках». — «Ну что ж не отняли?» — «Ушел в ростры, не могли отыскать». — «Жаль! Ну а еще что?» — «Еще — ничего». — «Как ничего: а
на якорь становиться?» — «Куда те
становиться: ишь какая погода! со шканцев
на бак не видать».
Все это, то есть команда и отдача
якорей, уборка парусов, продолжалось несколько минут, но фрегат успело «подрейфовать», силой ветра и течения, версты
на полторы ближе к рифам. А ветер опять задул крепче. Отдан был другой
якорь (их всех четыре
на больших военных судах) — и мы
стали в виду каменной гряды. До нас достигал шум перекатывающихся бурунов.
Сегодня встаем утром: теплее вчерашнего; идем
на фордевинд, то есть ветер дует прямо с кормы; ходу пять узлов и ветер умеренный. «Свистать всех наверх —
на якорь становиться!» — слышу давеча и бегу
на ют. Вот мы и
на якоре. Но что за безотрадные скалы! какие дикие места! ни кустика нет. Говорят, есть деревня тут: да где же? не видать ничего, кроме скал.
«Что нового?» — спросил я Фаддеева, который пришел будить меня. «Сейчас
на якорь будем
становиться, — сказал он, — канат велено доставать». В самом деле, я услышал приятный для утомленного путешественника звук: грохотанье доставаемого из трюма якорного каната.
Бухта не закрыта от зюйда, и
становиться в ней
на якорь опасно, хотя в это время года, то есть при норд-остовом муссоне, в ней хорошо; зюйдовых ветров нет.
Мы полагали
стать к часам четырем
на якорь; всего было миль шестьдесят, а ходу около десяти узлов, то есть по десяти миль, или семнадцать с лишком верст в час.
Наконец, при свете зарева, как при огненном столпе израильтян, мы, часов в восемь вечера, завидели силуэты судов, различили наш транспорт и
стали саженях в пятидесяти от него
на якорь.
Стали спорить; большинство решило пристать немедленно; но тут течением потащило нас
на мель,
на праздно валявшиеся в тине
якоря.
Бог с вами: типун бы вам
на язык —
на якорь становимся!» В самом деле скомандовали: «Из бухты вон!», потом: «Отдай
якорь!» Раздался минутный гром рванувшейся цепи, фрегат дрогнул и остановился.
30-го числа вечером миноносцы дошли до залива Джигит. П.Г. Тигерстедт предложил мне переночевать
на судне, а завтра с рассветом начать выгрузку. Всю ночь качался миноносец
на мертвой зыби. Качка была бортовая, и я с нетерпением ждал рассвета. С каким удовольствием мы все сошли
на твердую землю! Когда миноносцы
стали сниматься с
якоря, моряки помахали нам платками, мы ответили им фуражками. В рупор ветром донесло: «Желаем успеха!» Через 10 минут миноносцы скрылись из виду.
Там нагнулася, покачнулася,
Опрокинула, ведьма, легок челн,
Муж-от
якорем на дно пошел,
А она поплыла скоро к берегу,
Доплыла, пала
на землю
И завыла бабьи жалобы,
Стала горе лживое оказывать.
Но граммофон во мне — шарнирно, точно взял трубку, скомандовал «малый ход» — камень перестал падать. И вот устало пофыркивают лишь четыре нижних отростка — два кормовых и два носовых — только чтобы парализовать вес «Интеграла», и «Интеграл», чуть вздрагивая, прочно, как
на якоре, —
стал в воздухе, в каком-нибудь километре от земли.
Отплыв от места, где грузились хлебом, в апреле — в первых числах мая пароход уже прибыл к месту назначения и, поставив баржи у берега
на якоря,
стал рядом с ними.
Наш корабль стоял
на якоре у берега Африки. День был прекрасный, с моря дул свежий ветер; но к вечеру погода изменилась:
стало душно и точно из топленной печки несло
на нас горячим воздухом с пустыни Сахары.
Как только что
якорь грохнул в воду, все радостно поздравили друг друга с приходом
на рейд после шестидесятидневного плавания. Совершенно позабыв об акулах и кайманах, некоторые из молодежи тотчас же
стали купаться, и только
на другое утро, когда из Батавии приехали разные поставщики, объяснившие, что рейд кишит акулами и кайманами, молодые моряки поняли, какой они подвергались опасности, и уж более не повторяли своих попыток.
Под вечер ноябрьского дня просвистала дудка и раздался затем крик боцмана: «Пошел все наверх
на якорь становиться!»
А
стать на мертвый
якорь — выйти в отставку и получать шестьсот рублей полного пенсиона — тоже не хочется.
Только что «Коршун», отсалютовав английскому флагу, успел бросить
якорь на великолепном рейде, полном военных и коммерческих судов и китайских неуклюжих джонок, и
стать против живописно расположенного по склону высокой горы Гонконга, сияющего под лучами солнца своими роскошными постройками и купами зелени, как со всех сторон корвет был осажден «шампуньками» — большими и малыми китайскими лодками, необыкновенно ловко управляемыми одним гребцом, вертящим веслом у кормы.
— Свистать всех наверх
на якорь становиться!