— Люблю ли я искусство? — говорю я, точно разбуженная его словами, — да я его не только люблю, я его обожаю… Я убеждена, что это самое лучшее, что есть на земле… Ведь искусство — это правда и красота… Да, я, хочу
стать артисткой, чтобы работать для моего ребенка, но вместе с тем я уже давно чувствую влечение к сцене, к театру.
Неточные совпадения
Я хочу быть
артисткой, я хочу славы, успехов, свободы, а вы хотите, чтобы я продолжала жить в этом городе, продолжала эту пустую, бесполезную жизнь, которая
стала для меня невыносима.
И вот Женька, эта гордая Женька,
стала целовать колени и руки
артистки и говорила...
Глаза
артистки, такие вялые, точно выцветшие, вдруг раскрылись и чудом ожили и
стали блестящими и зелеными, точно ее изумруды, и в них отразилось любопытство, страх и брезгливость.
Прислуга в доме
стала расходиться, но Муза, сев за фортепьяно, все еще продолжала некоторое время потихоньку плакать: чувство дочери и сестры в ней пересилило на этот раз
артистку.
Она приехала в последние годы царствования покойной императрицы Екатерины портнихой при французской труппе; муж ее был второй любовник, но, по несчастию, климат Петербурга оказался для него гибелен, особенно после того, как, оберегая с большим усердием, чем нужно женатому человеку, одну из
артисток труппы, он был гвардейским сержантом выброшен из окна второго этажа на улицу; вероятно, падая, он не взял достаточных предосторожностей от сырого воздуха, ибо с той минуты
стал кашлять, кашлял месяца два, а потом перестал — по очень простой причине, потому что умер.
Пункт 66-й: «Предпринимателю предоставляется право прекратить действие сего договора без ответственности, когда признаки беременности
артистки станут заметными».
Мне это рассказывала
артистка театра"Gymnase"madame Pasca, которую я
стал видать на сцене со второго моего парижского сезона.
Тон за этими понедельниками отличался крайней бесцеремонностью по части анекдотов и острот. Мать его не присутствовала на них, а сидела в своей комнатке. Раз в присутствии известной актрисы"Одеона"Жанны Эслер, очень порядочной женщины, один романист, рассказывая скабрезный анекдот,
стал употреблять такие цинические слова, что я, сидевший рядом с этой
артисткой, решительно не знал, куда мне деваться.
Смотрим не моргая и не мигая на Сару Бернар, впиваемся глазами в ее лицо и стараемся во что бы то ни
стало увидеть в ней еще что-нибудь, кроме хорошей
артистки.
Учитель-офицер в немногих словах
стал объяснять, почему
артисткам необходимо уметь фехтовать, какое огромное значение имеют приобретаемые здесь ловкость и красота движений, а затем передал нам рапиры и
стал показывать основные приемы.
— А, это вы… — сказал актер. — Я пришел к вам с недоброй вестью! Фанни погибла для вас навсегда, она
стала снова достоянием всех… Что касается до меня, то я, оплакивая
артистку, никогда не перестану восхищаться ею как женщиной. Она выше всех остальных уже тем, что не хочет и не умеет обманывать. Она не солжет вам теперь, когда высокая комедия любви покончена навсегда. То, что другие зовут падением, последней ступенью разврата, я считаю искуплением и правдой.
Занимая видное положение председателя «общества поощрения искусств», всегда окруженный
артистками и жаждущими во что бы то ни
стало ими сделаться, он катался, что называется, как сыр в масле.
— Мы, наша компания, —
артистки и артисты… Мы ходили, бродили по острову в ожидании дня… пришли на место, где оставалось сено, и вилы, и грабли… Одна французская актриса взяла грабли и говорит: «давайте уберем за этих бедных старичков», и все
стали гресть и копнить, и скопнили. Но теперь мне — как православному — это очень неприятно, и я пришел просить вас разъяснить это кому нужно и не допустить до ложных толкований.