Несколько секунд стояло глубокое молчание, нарушаемое только шорохом листьев. Оно было прервано протяжным благоговейным вздохом. Это Остап, хозяин левады и собственник по праву давности последнего жилища
старого атамана, подошел к господам и с великим удивлением смотрел, как молодой человек с неподвижными глазами, устремленными кверху, разбирал ощупью слова, скрытые от зрячих сотнями годов, дождями и непогодами.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком; не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся
старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и в походах, и дома.
Неточные совпадения
В это время подъехал кошевой и похвалил Остапа, сказавши: «Вот и новый
атаман, и ведет войско так, как бы и
старый!» Оглянулся
старый Бульба поглядеть, какой там новый
атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и шапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке.
— Нет! — закричал он, — я не продам так дешево себя. Не левая рука, а правая
атаман. Висит у меня на стене турецкий пистолет; еще ни разу во всю жизнь не изменял он мне. Слезай с стены,
старый товарищ! покажи другу услугу! — Данило протянул руку.
— В этой истории, — продолжал молодой человек задумчиво, — есть еще другое лицо, хоть мы напрасно искали здесь другой плиты. Судя по
старой записи, которую мы нашли в монастыре, рядом с Карым похоронен молодой бандурист… слепой, сопровождавший
атамана в походах…
А слыхал я о них еще во времена моей бродяжной жизни, в бессонные ночи, на белильном заводе, от великого мастера сказки рассказывать, бродяги Суслика, который сам их видал и в бывальщине о Степане Тимофеиче рассказывал, как
атамана забрали, заковали, а потом снова перековали и в новых цепях в Москву повезли, а
старые в соборе повесили для устрашения…
На другой день я был в селе Ильинский погост у Давыда Богданова,
старого трактирщика. За чаем я ему откровенно рассказал, что приехал собрать материал об
атамане Чуркине. Давыд Богданов сразу меня осадил...
— А вот и
атаман! — прибавил другой, указывая на Перстня, который только что вошел в сопровождении
старого Коршуна.
«Сие последнее известие основано им на предании, полученном в 1748 году от яикского войскового
атамана Ильи Меркурьева, которого отец, Григорий, был также войсковым
атаманом, жил сто лет, умер в 1741 году и слышал в молодости от столетней же бабки своей, что она, будучи лет двадцати от роду, знала очень
старую татарку, по имени Гугниху, рассказывавшую ей следующее: «Во время Тамерлана один донской казак, по имени Василий Гугна, с 30 человеками товарищей из казаков же и одним татарином, удалился с Дона для грабежей на восток, сделал лодки, пустился на оных в Каспийское море, дошел до устья Урала и, найдя окрестности оного необитаемыми, поселился в них.
И постановили
старые его товарищи и станишники — во что бы то ни стало вызволить своего
атамана.
Рядом со мной
старый бурлак, седой и почему-то безухий, тихо рассказывал сказку об
атамане Рукше, который с бурлаками и казаками персидскую землю завоевал… Кто это завоевал? Кто этот Рукша? Уж не Стенька ли Разин? Рукша тоже персидскую царевну увез.
Он еще до Наполеона в лямке хаживал и со всеми
старыми разбойничьими
атаманами то дрался за хозяйское добро, то дружил, как с Репкой, которого уважал за правду.
Предводителем был
старый пугачевский
атаман Белоус.
Закроет глаза
атаман и все видит, как
старый воевода голубит его Охоню.
Старый Андруцаки умер прошлой весной, а Ваня был слишком молод, и, по мнению опытных рыбаков, ему следовало бы еще года два побыть простым гребцом да еще год помощником
атамана.
— Надо доложить
атаману, — сказал казак, заметивший живого человека на этом стане смерти, и пошел к костру, у которого сидел Ермак Тимофеевич с его более
старыми по времени нахождения в шайке товарищами. Старшинство у них чтилось свято.
— Лиха беда обабиться. Пропадет молодец для ратного дела… Какой уж он
атаман, коли с женой на пуховиках будет нежиться! — ворчали его
старые товарищи по привольной жизни на Волге.